Джей Эм - Убийца теней
– Ну, ты ведь это ради Талвеона сделала, не для себя, – с видом святой невинности заявил Лорк. – Будем надеяться, то хорошее, что могут дать знания Талвеона людям, всё исправит.
Ярла усмехнулась. Лорк повторяет её собственные мысли. В человеческой жизни постоянно так: между светом и тенью мечешься. Только что своих внутренних зверей победил, почувствовал в себе перемену – и тут же новые появляются, всё сначала. Ненастоящая победа, не окончательная… Да и возможно ли…
Разговаривая о Талвеоне, оба они одновременно глянули в окно. И улыбнулись.
– Может, мальчишка не добежал ещё. А может, и не разыщет, – сказала Ярла. – Тогда сами искать пойдём.
– Этот не добежал? Этот не разыщет? – изумился Лорк. – Вот уж ерунда. Этот кого хочет сыщет быстрее всех.
– Да ты же его один раз видел, а судишь.
– И раза хватило. Тот ещё проныра.
По дороге в «Луну и блин» встретился им Самай, который имел дар в самый нужный момент на пути попадаться. Ярла попросила его сбегать до тюрьмы и узнать у стражника, где освобождённый Талвеон. А если узнает – найти учёного и расспросить, как его дела.
– Он мне сказал почему-то, что я ему веру в людей вернул, – подразумевая Талвеона, задумчиво протянул Лорк. – До сих пор не пойму, почему.
– Ну-у… – Ярла замялась. Не заявишь же человеку напрямую что, вот, мол, ты лучше многих других, в тебе «помутнений» почти нет, поэтому и веру вернуть можешь. – Родственную душу в тебе увидел, вот, думаю, почему.
В общем-то, это тоже была правда.
– Первым священником, – заговорил Лорк о другом, – все уже уверены, станет отец Скейс. Другие двое вторых и главная сестра женской обители согласны. Но последнее слово, конечно, за Норвейром. Скорее всего, Первообитель, после того как прошлый её ставленник зарекомендовал себя не лучшим образом, решит в пользу местной кандидатуры.
– Даже несмотря на сомнительное участие отца Скейса в деле Талвеона?..
– Для Норвейра дело Талвеона важно, но всё же это только одно из многих дел об отступничестве. У нас поговаривают, Первообитель предпочтёт оставить в покое одного еретика, лишь бы не ворошить происшествие с отцом Воллетом. Тут одно слишком связано с другим. Суд вынес оправдательное решение, для норвейрцев оспаривать его – себе дороже.
– Если только им не придёт в голову объяснить безумие Воллета не раскаянием, а влиянием чёрного колдовства, которое сотворил еретик. Готовя свой спектакль, я думала о реакции Первообители… Но моей целью была свобода для Талвеона здесь и сейчас, а дальше… по обстоятельствам.
– У нас поговаривают ещё и о том, что у Хосвейна есть некоторые знакомства в Норвейре.
– А-а. Ну, это меняет дело. К лучшему.
Ярла хотела добавить что-то ещё, но не успела. Они оба увидели, как по дороге идут, приближаясь к «Луне и блину», двое. Точно сумасшедший заяц, скачет Самай – сделает несколько прыжков, остановится, ждёт. А следом за ним шагает человек, знакомый и незнакомый одновременно. Оказывается, он высокого роста. Сильно исхудавший, но не утративший прямой осанки. Лицо без взлохмаченной бороды – совсем молодое. Волосы аккуратно подстрижены. Правда, движется этот человек медленно – ни Ярле, ни Лорку не надо объяснять, что суставы рук и ног после пережитого издевательства у него ещё сильно болят. Но взгляд… Когда Талвеон подошёл ближе и увидел двоих друзей через окно, взгляд его не похож был на взгляд человека, претерпевшего столько мучений. И на взгляд вырвавшегося на свободу узника тоже не похож. Чрезмерного упоения, опьянения свободой не было в нём. Это лишний раз говорило о стойкости Талвеона, о его способности и в заточении оставаться свободным, свободным внутри. Говорило о его силе и доброте.
Самай забежал в харчевню в ожидании двойной награды:
– Вот, вы вестей о нём просили, а я его самого вам привёл.
Ну, не поспоришь: действительно две монеты заслужил. Спрятав заработанное в карман, мальчишка по своему обыкновению сверкнул зубами и испарился:
– С вами хорошо, да некогда, дела у меня.
Ну да, кто бы сомневался.
Вошёл Талвеон – Ярла и Лорк невольно ему навстречу подались. Не из жалости к немощному, а потому только, что к таким людям хочется ближе быть. Все слова, готовые уже сорваться: «Да вам бы отдыхать пока, не выходить» – неуместны стали. Но без обоюдных расспросов, конечно, не обошлось. Талвеон после нескольких фраз понял, как устроилось всё, или – как Лорк и Ярла всё устроили. Поблагодарил в немногих словах, но таких, что теплотой и сердечностью от них веяло. Потом внимательно на Ярлу посмотрел:
– Ты сильно винишь себя, да? За то, что тот человек, Вейр Дарн, погиб?
Прямым текстом Ярла не обмолвилась об этом и словом – ей оставалось только удивляться, как Талвеон за такое короткое время сумел догадаться обо всём.
– Не будем…
– Это и меня касается. Ведь выходит, что ценой его жизни куплена моя. Ты не должна одна нести эту вину, на нас обоих она.
Ярла молча уставилась в стол перед собой.
– Есть тяжёлые вещи, которые приходится нести до конца своих дней, – сказал Талвеон. – О них нельзя забывать. Но и падать под их тяжестью, поддаваться унынию тоже нельзя, ты же знаешь.
– Знаю, – откликнулась Ярла и расправила плечи, словно пытаясь поудобнее уложить на них эту тяжесть незримую.
Талвеон рассказал, что вчера его присутствие на суде даже не потребовалось. Во второй половине дня его освободили из тюремной камеры, отвели к лекарю, к цирюльнику, потом в баню, а потом поместили на приличный постоялый двор. Эту крышу над головой, пока учёный своими лекциями не заработает на другое жильё, ему будут оплачивать из городской казны.
– За год и забыл, какое это счастье – побриться да вымыться, да на мягкой постели спать, – заключил Талвеон с усмешкой. – Не говоря уж о том, чтобы поесть человеческой еды и трубку выкурить.
Прозвучало всё это не жалобой, а так, в виде наблюдения.
– Лекциями зарабатывать собираетесь… – не одобрила Ярла. – Где? Неужели в этом городе останетесь их читать? После того, как с вами тут так обошлись?
Чего спрашивает, сама же видит уже ответ…
– Да не все же обошлись. Других-то людей, которые мне ничего плохого не сделали, гораздо больше.
– Других… у вас у самого-то нет разве «других» за пределами Лоретта? Родных, друзей, кого надо бы навестить?
– Часто за малую долю знаний приходится платить почти полным одиночеством, – туманно, но с капелькой горечи отозвался Талвеон. – Впрочем… теперь это уже не совсем так. Думаю, людей, которые ради моего спасения рисковали жизнью, я могу назвать своими друзьями. Что же до Лоретта, пока герцог Хосвейн проявляет ко мне расположение, этот город, возможно, одним из самых безопасных мест для меня стал. Здесь все обвинения с меня сняты, и я вроде как даже под покровительством. Значит, ни в Эйр, ни в Норвейр меня не выдадут. И официальное разрешение на чтение лекций в учёной общине уже есть.
– Многие ли слушать-то их пойдут?
Освобождение освобождением, но репутация отступника к Талвеону прилипла крепко. Вряд ли старания старшин «исправить враждебное мнение» дадут быстрый результат. Хотя… кто знает?
– Пускай не многие. Я на это и не рассчитываю.
– А если переменится у герцога настроение? Очень уж он, говорят, переменчивый.
– Всё может быть. Но благоприятным моментом пользоваться надо.
Ну да, ясно ведь, что удирать да по каким-нибудь диким местам прятаться не будет Талвеон. Не из-за нелюбви к этим местам, а потому, что работать хочет для людей.
– А вы, господин Лорк – вас же братом Лорком уже не назовёшь, – чтобы перевести разговор с себя на другого, обратился к молодому человеку Талвеон, – что теперь делать собираетесь?
Лорк раскрошил в пальцах кусочек печенья, нахмурился:
– Из братства я ещё не вышел официально, но выйду. Отец Скейс, конечно, хорошо ко мне относится, но… просто не могу больше такие взгляды разделять.
Талвеон смотрел на Лорка прямо и открыто, не отказывался от своей ответственности – от ответственности за перемену чужих взглядов. Если и не полной – ведь ни люди, ни их взгляды никогда не меняются под влиянием одних лишь внешних причин, – то всё же значительной.
– Я бы хотел в учёную общину поступить, – сказал Лорк. – Найду какую-нибудь работу, которая средства к существованию даст, и одновременно учиться буду. И обязательно на ваши лекции приду. Вот, возьмите, – он протянул Талвеону листы рукописи, которые немногим ранее вернула ему Ярла, рассудив, что теперь они такой опасности уже не представляют. – Мне и хотелось бы оставить их у себя, но ваши они.
– Ты их не уничтожил, сохранил? – улыбнулся Талвеон. – Спасибо. Оставь у себя, я буду рад… Я помню всё, что там написано, это ведь выдержки из моих сочинений. Да, – после недолгой паузы продолжил учёный, – я должен кое-что сказать тебе, Лорк, не много, но, думаю, это будет для тебя важно. Имя твоей матери было Изэль Иллин, а отца Вейл Радвер. Они полюбили друг друга, но не поженились, Вейл был не лореттец, он приехал сюда учиться. Но семейные дела принудили его вернуться на родину, и больше он здесь не появился. Если такую любовь считать грехом, что само по себе весьма спорно – это единственный «грех» твоих родителей.
