Павел Корнев - Осквернитель

– Она! – подтвердил Густав и хрипло выдохнул: – Где ты ее видел?

– Да ты никак на нее глаз положил?

– Могильный камень я на нее положил! – рыкнул чернокнижник. – Отнесись к этому серьезней, Себастьян! Если эта тварь заполучит мою дочь и доставит ее в Пахарту, мне даже сдохнуть по-человечески не дадут! Я даже вены себе вскрыть не смогу, это ты понимаешь?!

Я оглядел всех присутствующих и ухмыльнулся:

– Не похоже, что кого-то здесь переполняет сочувствие к тебе.

Карл Вадер отпил вина и подтвердил:

– Да, да! Другим местом думать надо было!

– Хватит! – не выдержал Густав, давно отвыкший от подобного обхождения. – Не играй с огнем, Себастьян! Где она?

– Отправил в лечебницу Святой Милости, но это было полгода назад, – ответил я и уточнил у Хмурого: – Ее ведь так и не нашли?

– Не нашли, – подтвердил головорез.

Я задумчиво кивнул и попросил его:

– Пошли парней в лечебницу, пусть разузнают, что и как.

– Полгода назад ничего не узнали, а сейчас выстрелит? – хмыкнул Дега.

Хмурый недобро глянул на моего помощника, но все же признал его правоту.

– Слишком много времени прошло, – произнес головорез.

– Пусть узнают, насколько серьезная была рана и кто из лекарей пахартского квартала мог взяться ее пользовать.

– А потом потрясти язычников? – Хмурый какое-то время обдумывал эту идею и решил: – Может выгореть.

– Аккуратней там! – взвился Дега. – Еще только новых проблем не хватало!

– Сделаем без шума и пыли, – пообещал головорез.

– Тогда лучше займись этим сам, – распорядился я.

Хмурый вышел из каюты; Густав Сирлин вздохнул и поинтересовался, без особой, как мне показалось, надежды:

– Найдет?

– Найдет, – уверил я его и попросил: – Клаас, дай мне на минутку твой планшет, пожалуйста.

Дега озадаченно поднялся на ноги, я взвесил в руке его увесистый планшет, а потом со всего маху врезал им помощника по лбу. Раздался звонкий щелчок, голова Клааса резко мотнулась, и он обмякшим кулем плюхнулся обратно в кресло. Пришлось даже придержать его за ворот, чтобы не скатился на пол.

– Веревку, пожалуйста, – нащупав пульс, попросил я озадаченно наблюдавшего за моими действиями Густава.

– Веревку, да? – задумчиво потер тот подбородок. – Паренек тебе книжку дал, ты его книжкой по башке… Хм… удавить меня вздумал?

– Быстрее! – потребовал я. – Он скоро очнется, а мне не хочется снова его бить. Его голова еще понадобится.

Но чернокнижник и не подумал сдвинуться с места.

– Ты не мог бы заняться этим где-нибудь в другом месте? – поморщился он.

– А ты не мог бы передать мне на триста бочонков опиума больше?

– И не совать свой отросток куда не следует пятнадцать лет назад? – вновь не удержался от подначки Карл Вадер.

– Довольно! – рыкнул на него Густав, выглянул в коридор и скороговоркой произнес что-то по-пахартски.

Вскоре в каюту заскочил босой, загорелый до черноты матрос и сноровисто примотал руки и ноги моего помощника к массивному креслу. После он с усилием затянул узлы и молча выбежал за дверь.

– Может, уже объяснишь нам, что здесь происходит? – потребовал тогда Сирлин объяснений.

– Видишь ли, Густав, не у тебя одного проблемы, – ответил я. – Мне тоже с кое-какими неприятностями разобраться надо.

– Просто клуб прокаженных какой-то, – хохотнул Ловкач.

– Точнее не скажешь. – Я вырвал из планшета два исписанных убористым почерком листа и протянул его мошеннику: – Якоб, вот список покупателей нашего опиума, займись.

– А транспорт?

– Дега должен был договориться насчет подвод, потолкуй с бригадиром грузчиков. С таможенниками и портовым начальством все уже решено.

– Клаас, так понимаю, от дел отошел?

– Да, опиум теперь на тебе.

– Вот порадовал так порадовал! – вздохнул Якоб, спрятал свернутые листы в карман и спросил чернокнижника: – Когда сможете начать разгрузку?

– Да хоть прямо сейчас.

– Дайте мне четверть часа, – решил мошенник, но, прежде чем успел покинуть каюту, я окликнул его:

– Якоб!

– Да, Себастьян?

– Надеюсь на твое благоразумие.

– Полагаешь, на мою честность надежды мало?

– На твою честность надежды нет вовсе.

– Не беспокойся, – ухмыльнулся Ловкач и кивком указал на примотанного к креслу Клааса. – Мне вовсе не светит оказаться на его месте.

– Это и называется благоразумие.

– Нет, такой расклад определенно не для меня, – отшутился Якоб и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Что ж, одной головной болью меньше.

Жаль, не самой главной.

– И что дальше? – поинтересовался Густав Сирлин, не скрывая раздражения.

– А сам как думаешь? – хмыкнул я, склонился над помощником и похлопал его по щекам.

Ресницы Клааса затрепетали, он встрепенулся, попробовал вскочить на ноги, но не сумел и в ужасе уставился на меня:

– Себастьян! Мастер! Что происходит?!

– Это ты мне скажи, что происходит, – попросил я. – Поведай, что именно побудило тебя ступить на скользкую дорожку предательства. – И уж тут мне не удалось удержаться от злого смешка: – Не слишком много пафоса, как ты считаешь?

– Нет, – мотнул головой парень, с некоторой задержкой осмыслил услышанное и поспешил оправдаться: – Я никогда не сделал бы такого, мастер! Я предан вам как никто другой!

– Предан… – Я произнес это слово, будто пробуя его на вкус. – Предан, да. Только не ты, а я. Я предан тобой, Дега.

– Это ошибка! Я никогда бы вас не предал! – зачастил Клаас. – Это какая-то ошибка! Меня оклеветали!

– Оклеветали в чем?

– Не знаю! Но, если вы говорите…

Густав Сирлин тяжело вздохнул и предложил:

– Себастьян, быть может, мы пропустим вступление и сразу перейдем к делу? Обычно это здорово экономит время.

– Пожалуй, так и поступим. – Я выпрямился, обошел кресло и встал у помощника за спиной. – Не буду утомлять всех долгими рассуждениями, скажу лишь, что с Васкесом ты связался зря. Это здорово ограничило круг подозреваемых. Ну а попытка повесить убийство Живица на Попрошайку – и вовсе верх нелепости.

– Это был Юлиус! – взвыл Дега. – Всеми Святыми клянусь, это он!

– Вовсе нет, – мягко улыбнулся я. – Видишь ли, старина Юлиус гарантировал мне, что никогда больше не вернется в Акраю.

– И ты веришь ему, а не мне?

– Именно, – подтвердил я. – Мертвецы обычно держат слово.

– Так ты его… – опешил помощник.

– Убил, да.

– Но мне сказали, что он был там! Меня просто ввели в заблуждение! Себастьян, понимаешь, меня обманули!

Я только головой покачал:

– Слишком много совпадений, Дега. Слишком много совпадений. – При воспоминании о зарезанных у «Гнутого вертела» парнях нестерпимо захотелось свернуть предателю шею, и побороть этот позыв удалось с превеликим трудом. – Ори и Гастон не подпустили бы к себе никого чужого. Что ты им сказал? Что это я тебя вызвал?

– Не было такого!

Густав Сирлин демонстративно посмотрел на часы и напомнил:

– Себастьян, я уважаю твою дотошность, но мы сейчас просто теряем время.

– И что с того? – обернулся я. – Чего-чего, а времени у нас в избытке. Работа идет, можешь не сомневаться.

– А раньше заняться поисками никак нельзя было? – нахмурился чернокнижник и нацелил указательный палец на Карла Вадера. – Лучше молчи!

Тот в ответ лишь усмехнулся.

Я отошел к столу, пригубил легкого пахартского вина с явственно различимыми фруктовыми нотками и посмотрел на покрывшегося испариной Клааса.

– Ну и что с тобой теперь делать?

– Мастер… – пролепетал помощник.

– Молчи лучше! – приказал я, пытаясь справиться с заполонившей душу ненавистью.

Черной, жгучей, беспощадной. Хотелось резать, рвать, рубить и кромсать – и уже не получалось отделить собственные желания от наваждений бесов.

– Но… – заикнулся было Дега.

– Заткнись! Закрой свой поганый рот!

За спиной раздался негромкий смешок, и Густав Сирлин попросил:

– Если собираешься его зарезать, позволь сначала убрать ковер. Он дорог мне как память и очень плохо очищается от крови.

Я отпустил стиснутые в жменю волосы помощника, убрал приставленный к его горлу нож – бесы, как я здесь очутился?! – и предложил:

– Гобелены тоже пусть завесят. – Потом сделал несколько глубоких вздохов и уже совершенно спокойно произнес: – Клаас, даю тебе последний шанс добровольно рассказать, что за игру ты ведешь.

– Клянусь, я не понимаю, о чем ты говоришь! – выдавил из себя бледный как полотно Дега.

– Видят Святые, не хотел до этого доводить, – вздохнул я, – но судьба, значит, такая.

– Помочь? – спросил вдруг Карл Вадер, который в бытность свою писарем армейской контрразведки частенько принимал участие в допросах с пристрастием.