Павел Корнев - Мор
– Придираешься! – Берта подалась через туалетный столик к зеркалу, соблазнительно прогнув при этом спину, и с лукавым видом оглянулась: – Неужели я тебе ни капельки не нравлюсь?
– Какая разница? – Я отвернулся и пожал плечами: – У тебя и так от ухажеров отбоя нет.
Циркачка в ответ лишь раздраженно фыркнула и протянула руку.
– Дай халат, – потребовала она.
Я снял с вешалки шелковое одеяние, скомкал и швырнул им в девушку. Не из вредности – просто к зеркалу подходить не хотел. Очень уж беспокойно ворочались в глубине души бесы. Ни к чему это.
– Как погляжу, ты не в духе, – накинув халат и затянув пояс, развернулась ко мне Берта. В ее зеленых глазищах мелькали злые огонечки, но голос просто-таки сочился медом: – И почему я впала в немилость на сей раз, о мой господин?
– А сама как думаешь?
– Ты мне скажи.
– Я просил тебя держаться подальше от Марка. Просил или нет?
– Вот так номер! – рассмеялась Берта. – Неужто Себастьян Март ревнует?
– Себастьян Март беспокоится о том, как бы паренек на себя руки не наложил, после того как тебе надоест. Кое-кому он нужен живым и в здравом уме. И этот кое-кто оторвет за пацана головы и тебе, и мне.
– Фи, – поморщилась девушка, – как это меркантильно!
– В первую очередь это здраво.
– Да не волнуйся ты, все с ним будет хорошо.
– Позволю себе в этом усомниться, – покачал я головой. – Оставь парня в покое.
– Скажи, у тебя был дом? – Берта подступила почти вплотную, и до меня донесся легкий запах ее тела. – Нормальный дом, куда ты возвращался по вечерам?
– Был, – кивнул я.
И в самом деле был. Хоть я и старался о нем не вспоминать. Не вспоминать, чтобы не сожалеть о поступках, последствий которых уже, увы, не исправить.
– А у меня не было, – заявила Берта. – Никогда. С самого детства в дороге, с самого детства одни переезды, фургоны и шатры. И почему ты не можешь поверить, что мне просто хочется пожить, как живут нормальные люди? Неужели так плохо – этого хотеть?
– И при чем здесь Марк?
– Он хороший и добрый. С ним легко, очень легко.
– И поэтому ты решила вскружить голову мальчишке? Не вижу логики.
– Мальчишке? – рассмеялась циркачка. – Где твои глаза? Да он на пять лет старше меня! Мне девятнадцать, а ему двадцать четыре!
Двадцать четыре? В двадцать четыре мои руки были уже по локоть в крови. В двадцать четыре я впервые совладал с бесом и заточил его в своей душе. В двадцать четыре года от роду Себастьян Март стал другим человеком. Да и человеком ли он стал?
Надеюсь, с Марком судьба обойдется мягче.
– О чем задумался? – прищурилась девушка.
– Чего ты добиваешься?
– Марк не такой, как мы. Он не проведет всю жизнь по пути из одной дыры в другую. У него есть цель. Цель, понимаешь? И когда он добьется успеха, я хочу оказаться рядом.
– Смотри, не окажись ненужным балластом.
– Осуждаешь?
– Вовсе нет, – пожал я плечами. – С чего бы? Просто, когда у человека есть цель в жизни, ему обычно не до чувств окружающих.
И прежде чем девушка нашлась с ответом, я выскользнул из фургона. Тихонько рассмеялся себе под нос и зашагал прочь.
Оказаться рядом, когда золотой мальчик добьется успеха, ну надо же!
Горькая истина заключается в том, что мальчики из хороших семей не приводят в дом невест с улицы.
А впрочем, рассчитывает ли Берта на замужество? Вовсе не уверен. И, поскольку хватка у нее просто железная, быть может, из этой ее авантюры и выйдет толк.
Двадцать четыре, ну надо же! Сроду бы не подумал…
– Дядь! А, дядь! Вам передали! – заверещал вдруг дернувший меня за рукав рубахи мальчонка.
Я разгладил смятый листок бумаги с тремя начертанными ровным почерком словами и схватил сорванца за плечо.
– Стой! Кто передал?
– Не знаю, чужак какой-то. Дядь, отпустите, а?
– Выглядел он как?
– Да обычно выглядел. Только пальцы толстенные. Разбухли, будто утопленник. Я раз видел…
– Беги.
Я отпустил мальчонку и уселся на первый попавшийся чурбак. Сердце глухо бухало и пропускало удары; в груди ныло, а по спине бегали колючие мурашки.
«Себастьян Март. «Кошки»
И все. Больше в записке не было ни слова, но и этого хватило, чтобы меня до костей пробрало могильным ознобом.
Себастьян Март!
Лишь пятеро знали, что я нахожусь в Лиране. Трое циркачей, брат-экзорцист и Малькольм Паре. Только они.
И между тем – «Себастьян Март»!
И господин с толстыми, распухшими, будто у лежалого покойника, пальцами!
Как они меня нашли? Как? Неужто и в самом деле кто-то из труппы работает на разведку Ланса?
Скрипнув зубами, я поднялся с чурбака и заглянул в шатер. Там махнул рукой Валентину и, вызвав его на улицу, тихонько прошептал:
– Будь настороже, возможны осложнения.
– Из-за вчерашнего? Точная информация?
– Нет, просто одна птичка напела, – не стал я откровенничать. – Предупреди своих головорезов.
– Сделаю.
– Мне придется отлучиться, остаешься за старшего.
– Ясно. – Усач помялся, но все же спросил: – Командир, если заварушка начнется…
– Сразу уходите. Пусть твои парни прикроют, а вы уматывайте. А еще лучше – прямо сейчас идите в какой-нибудь кабак от греха подальше.
– «Старый рыцарь» подойдет? Мы туда с самого приезда не заглядывали.
– Смотри только – без фокусов там. Ну все, беги.
Публичный дом «Кошки» располагался неподалеку, но в этот раз дорога до него заняла едва ли не четверть часа. Опасаясь слежки, я изрядно попетлял по переулкам, но никого не заметил и к борделю вышел слегка успокоившимся. Заправлявшая в «Кошках» мадам, едва лишь глянув на меня, кликнула вышибалу, и тот со всем возможным в этой ситуации почтением проводил посетителя на второй этаж. И даже предупредительно распахнул дверь в конце коридора.
Я прошел в полутемную комнатушку, чуть ли не половину которой занимала широкая кровать, и нахмурился. Смазливая девица в длинном платье нарочито скромного покроя – и все, больше в номере никого не оказалось.
– Где? – спросил я, и слово это вырвалось из меня скомканным, резким, неприятным.
Но девка даже не моргнула.
– Я здесь, – улыбнулась она и прикоснулась к воротнику. – Как вам больше нравится: в платье или…
– Где они?
– Нам никто больше не нужен…
И на какой-то миг мне вдруг почудилось, что это – Берта. Или ее двойник. Черты скраденного полумраком лица, поворот головы, манера держаться…
Бесы взвыли, разлитая по телу скверна обожгла ледяным огнем. Невыносимо захотелось опрокинуть девицу в постель, навалиться сверху и позволить себе сбросить напряжение, но я лишь судорожно стиснул кулаки и заставил себя отрешиться от плотских страстей. Бесов – в темницу, потустороннюю силу – в сочащийся жгучим ядом клубок.
У вас нет власти надо мной!
Удивленная девица шагнула от кровати; я поднял стоявший на столике подсвечник и осветил ее лицо. Похожа – да. Но не Берта. Далеко не Берта.
Даже не пытаясь скрыть раздражения, я вышел в коридор, с грохотом захлопнул за собой дверь и зашагал на выход. Оттолкнул с дороги замешкавшегося вышибалу, выскочил на улицу и опрометью бросился к «Старому рыцарю».
Зачем меня выдернули в бордель? Зачем подобрали девицу, внешне походившую на Берту? К чему такие сложности?!
К чему?
Ответ мне не понравился. Более того – от него самым натуральным образом бросало в дрожь. И потому, когда в переулке, ведущем к задворкам кабака, навстречу шагнули две темные фигуры, вовремя среагировать уже не успел. Да и сбитое быстрым бегом дыхание не самый лучший союзник, когда получаешь кулаком под дых.
Сильнейший удар согнул в три погибели; едва устояв на ногах, я краем глаза заметил резкое движение и подался в сторону. Острая боль обожгла ухо, и в голове вспыхнули звезды, но это лишь добавило мне прыти. Не распрямляясь, я рванул вперед, врезался плечом в живот вновь замахнувшегося дубинкой мордоворота и повалил его на кучу мусора. Сразу врезал под ребра, потянулся за ножом и немедленно поплатился за столь опрометчивый поступок.
Хрясь!
Вынырнувший из темноты сапог опрокинул в грязь, и теперь уже громила навалился сверху и мозолистой ручищей стиснул горло. В глазах потемнело, в висках молотом застучала кровь, и, как ни сучил я ногами, пытаясь отыскать точку опоры и выскользнуть из-под придавившей к земле туши, ничего не получалось. Почти теряя сознание, потянулся к лицу душителя и нашарил глазницы. Под нажимом пальцев что-то подалось, лопнуло, липкой теплой жижей заструилось по запястью.
Громила взвыл благим матом, откатился в сторону и зажал руками лицо.
– Хосе-е-е! – завыл он. – Глаза-а-а!
Закашлявшись, я начал подниматься на четвереньки, но сразу получил под ребра острым носком сапога. От дикой боли всего скрючило, и лишь опыт уличных драк помог не сжаться в клубок, а вцепиться в голенище, не давая нападавшему отвести ногу для следующего пинка.
