Евгений Щепетнов - Свет и Тьма
Слава богам, маги принципиально не участвуют в политических дрязгах, у них даже в уставе агары это записано. Предусмотрительно. И хорошо.
Жордар поднялся, вышел в коридор и пружинистым, легким шагом пошел в сторону кабинета Амунского. Сколько он ждал этого момента! Как к нему готовился! В тени вельможи, постоянно наращивая силу без возможности ее применить. Ударить можно только один раз, и никак иначе. Да, эта дрянь снова подпортила им «суп», который они варили вместе с Гирсосом, – Жордар сейчас не был вполне готов к тому, чтобы вступить в открытое столкновение с испасом и взять власть в свои руки, но… вышло все равно хорошо. Сыграли на руку Амунскому, и самое главное – ему, Жордару. Рядом с королем он достиг бы небывалых высот. Он бы правил страной – из тени, карая и милуя по своей воле. Но все впереди, теперь бы только снять осаду и утихомирить армию…
– Ну что, мой верный слуга, как наши дела? – Гирсос удобно полулежал на диванчике и дымил палочкой мазиса.
Жордар поклонился, уперевшись взглядом в пол, и, скрывая усмешку, доложил:
– Мы окружены. Корпус Хеверада, пехота, стрелки – все, как положено. Как я и говорил. Ждем ответа от наших союзников. Почтовые голуби гонцам выданы.
– А если они поставят стенобитные машины? – обеспокоился Гирсос. – Разобьют стены?
– Стены крепкие, стенобитных машин, способных разбить стену одним булыжником, здесь нет, – доложил Жордар, – кроме того, мои маги уничтожат тех, кто обслуживает машины, раньше, чем они сумеют настроить выстрел. Время работает на нас, господин Амунский. Подойдет подкрепление, мы снимем осаду. А вас коронуем. И все будет так, как вы хотели.
– Это хорошо. Это славно, – довольно улыбнулся вельможа и, расслабившись, прикрыл глаза. На его благородном челе выступили капельки пота – мазис сжигал изнутри, впитываясь в организм.
Сейчас Амунскому было очень хорошо.
* * *Перед глазами проплывала вся жизнь. Вот она девчонкой бегает по двору, и ей хорошо… солнце греет, птички поют… упала, из глаз искры, плачет.
Бежит отец, поднимает, поет какую-то песенку и смеется. И они смеются вместе…
Где он, папка? Почему все это время она вспоминала о нем лишь случайно, отбросив, как ненужную вещь? Он бы никогда так не сделал, никогда! И пусть он не настоящий отец – он лучше настоящего отца! Жив ли он? Что делает сейчас? Опять печет свои пирожные?
Как хорошо в лавке – пахнет сдобой, пряностями… с кухни доносятся голоса рабочих, которые привезли муку и сахар. Смеются…
Ты не знаешь, как счастлива, пока не теряешь этого счастья!
Зачем ей трон? Зачем ей власть? Что даст ей власть? Горе, страдание, зависть и злобу окружающих, и ни одной родной души рядом…
Нед, милый Нед! Как его не хватает! Как она тоскует по нему! В нем воплотились свобода, счастье, радость жизни. Теперь ее удел – полутемная комната, медный горшок и скудная еда, которую она подбирает до последней крошки, хотя есть вовсе не хочется. Нужно поддерживать силы, иначе…
А что иначе? Разве отсюда спасешься? С цепью на ноге, прикованная, как цепная собака. Рабыня. Вот кто она. Раньше никогда не понимала участи рабов – ну, рабы и рабы. Боги их наказали. В следующем перерождении станут, может быть, господами. Так положено, таков порядок. Кем положено? Кто установил этот порядок?
Дверь загремела, прервав мысли Санды, и она отодвинулась к стене, стараясь прикрыть интимные места. Сколько времени ни находилась голышом, сколько бы ни внедряли ей мысль, что теперь она пропащий человек, животное, ей теперь нечего стыдиться, как всем животным, как рабам, – девушка не могла в это поверить. Все должно закончиться хорошо, и никак иначе. Ведь она не заслужила плохого! Она ни в чем не виновата, чтобы ее так страшно наказывали! Глупышка…
Вошедшие люди в странных свободных балахонах, с мечами в руках – то ли женщины, то ли мужчины – бесстрастно смотрели на пленницу и молчали. Потом один из них, в темно-красном костюме, вышел вперед и стал что-то читать нараспев. Вроде как заклинание. Сердце Санды затрепетало – явно намечались какие-то изменения в ее судьбе! Только вот в какую сторону эти изменения…
Через несколько секунд девушка почувствовала, как цепь на ее ноге потеплела, а еще через несколько мгновений – упала на топчан.
Один из мужчин – по голосу было слышно, что это мужчина, – бросил ей длинный балахон и приказал:
– Надень капюшон на голову, и головы не поднимать. Следовать за нами, по сторонам не смотреть. Сандалии у топчана.
Санда быстро натянула на себя балахон, с облегчением закрываясь от нескромных взглядов, обшаривающих ее с ног до головы, нащупала деревянные сандалии с кожаными завязками, быстро закрепила завязки на лодыжках и выпрямилась.
– За мной! – приказал человек в темно-красной одежде и толкнул входную дверь.
Гулкий коридор, эхо шагов гаснет где-то в пропасти, мостики, сделанные из досок, перевязанных веревками, – они страшно раскачиваются, и девушка судорожно цепляется за канаты, боясь сделать шаг.
Конвоиры молча подхватывают ее жесткими, словно железными, руками и переносят через пропасть. Снова тоннель, еще один, снова мостик и опять руки мужчин.
Так длилось около часа, и Санда, запыхавшаяся, даже выбилась из сил от быстрой ходьбы – залежалась, целыми днями на кушетке без движения, стресс. Ее даже пошатывало, когда она поднималась по тоннелю, выложенному кирпичом.
– Закрой глаза и не открывай, пока я не скажу, – приказал мужчина, – иначе ослепнешь!
Санда послушно закрыла глаза, ее взяли под руки и повели вперед. Загремела крышка люка или двери, и… ее лица коснулся свежий ветерок, наполненный запахом трав, земли. Лучи солнца заиграли на коже, девушка непроизвольно приоткрыла глаза и вскрикнула от боли, залившись слезами.
Поморгала и сквозь пелену слез увидела закрытую карету, возле которой стояло несколько неприметных людей.
Санду подтолкнули вперед, дверь кареты раскрылась, девушку приподняли и усадили внутрь, на кожаное сиденье. Двое молчаливых охранников уселись напротив, дверь захлопнулась, кучер щелкнул кнутом, карета, качнувшись, как корабль на волне, сдвинулась с места и, набирая скорость, понеслась вперед.
Из-под ее огромных, окованных сталью колес вылетали клубы пыли и поднимались выше окон повозки. Потом колеса загромыхали по городской булыжной мостовой и за окнами зашумела улица: людские голоса, крики возчиков, виртуозная ругань грузчиков.
Карета ехала не очень долго. Где-то остановилась на некоторое время – были слышны грубые голоса, потом снова тронулась и остановилась совсем скоро – вероятно, въехав во двор. Дверца распахнулась, опустилась ступенька, и Санда, едва живая от волнения и усталости, вышла наружу.
Пока они шли и ехали, девушка пыталась узнать хоть что-то – что ее ожидает в конце пути, куда они едут, но конвоиры молчали. Она отчаялась и теперь ожидала самого худшего. Возможно, ее сейчас продадут в рабство.
Наконец конвоир справа сказал:
– Идите до лестницы, ведущей в дом, там вас встретят.
Затем повернулся и молча уселся в карету. Та тронулась и выехала со двора.
Санда нерешительно пошла вперед, и, когда поднялась на первую ступеньку, из дома выскочили несколько женщин – видимо, рабыни – под присмотром старшей служанки. Девушку подхватили и повели, поддерживая под руки. Через несколько минут она оказалась в большой комнате, отделанной фресками, на которых были изображены купающиеся мужчины и женщины… и не только купающиеся.
Вытерев слезы, девушка со смущением рассмотрела, что парочки на фресках занимаются любовью в различных позах. И тут в голове у нее прояснилось, и Санда вспомнила, где видела такие фрески! В доме Хеверада!
– Где я? – спросила Санда и получила ответ:
– В доме господина Хеверада, вашего мужа. Госпожа, вы можете сами войти в ванну? Или вам помочь?
– Постараюсь, – кивнула Санда и, когда с нее стянули балахон, пошла к вделанному в пол небольшому бассейну с каменными ступеньками, от которого шел запах благовоний для купания. На ступеньках пошатнулась и едва не упала – упала бы, если бы не две смуглокожие девушки, прикрытые лишь полотенцами, обернутыми вокруг бедер. Они подхватили Санду сильными руками и вместе с ней вошли в воду, оказавшуюся восхитительно горячей и ароматной.
Последующий час она помнила плохо. Ее терли, мыли, брили, массировали, проминая закостеневшие мышцы, растирали какими-то снадобьями, от которых тело горело, будто она стояла рядом с открытым пламенем. Потом снова мыли и в конце – умастили благовониями, тонкими и дорогими, привезенными с далекого южного материка.
После всех процедур на нее надели восхитительное кружевное белье, а поверх – алое шелковое платье, облегающее стройную фигуру и очень шедшее к темным волосам. Одна из женщин перед этим остригла ей подросшие волосы, а потом накрутила кудряшки, создав прическу, достойную королевы.
