Василий Горъ - Игрушка Двуликого
– Посмертие за Посмертие – что может быть справедливее?!
В зале ощутимо похолодало, а через мгновение ко мне повернулись все, кто в нем находился.
– Бездушный… Слуга Двуликого… Нелюдь… – шепотки удивленных моим присутствием людей становились все громче и громче, а потом их вдруг оборвало. И в наступившей тишине прозвучал тихий, но исполненный внутренней силой голос одного из жрецов:
– Боги не торгуются. Уходи…
Глава 34
Арл, жрец Двуликого
Четвертый день четвертой десятины третьего травника
…Переход из стойки Расколотого Камня в стойку Вздыбленного Коня не получился и с третьего раза – как и в предыдущих двух, левое колено не выдержало нагрузки.
«Возраст…» – мрачно подумал Арл, в сердцах сплюнул себе под ноги и, припадая на ноющую ногу, побрел к центру площадки, чтобы вписаться в ее размеры во время исполнения танца Земли.
Добрел, выбросил из головы лишние мысли и, настроившись на бой, перетек в стойку Землемера, одновременно с уходом от направленного в горло копья захватывая и древко оружия, и локоть того, кто им бил.
Первые четыре поступи, отточенные годами тренировок, получились идеально. Да и начало пятой, в общем-то, тоже. А вот подшаг для броска через плечо вышел так себе: подвела нога. Правда, на этот раз правая.
«Что ж, если не получается танцевать, буду тренироваться стоя…» – мысленно решил жрец, направился к вкопанному в землю бревну, на котором адепты отрабатывали удары руками и ногами, и, услышав, что со стороны Вейнарского тракта послышался приближающийся перестук нескольких пар копыт, прошел мимо.
Добрался до двери, дождался первого удара молотка[225], неторопливо сдвинул в сторону засов и, толкнув створку от себя, с очень большим трудом заставил себя не отшатываться: лица у хейсара, стоящего за порогом, не оказалось. Да и не только лица: его голова и руки, совсем недавно опаленные чудовищным жаром, блестели на солнце тоненькой свежей кожицей. Кое-где потрескавшейся и сочащейся сукровицей.
– Доброго дня тебе, Арл… – пустым и каким-то бесцветным голосом поздоровался горец и вбил в землю невесть откуда взявшийся в его деснице Посох Тьмы. – Я прошел свой Путь и хочу получить обещанное…
– Кром, ты? – вглядываясь в обезображенное лицо воина, потрясенно спросил жрец.
Меченый кивнул:
– Я…
– А… – начал было Арл, взглядом показав воину на десяток всадников, замерших поодаль.
– Уедут… – буркнул Кром и, не дожидаясь приглашения, шагнул в дверной проем.
Пропустив его во двор, жрец захлопнул дверь, вернул на место засов и, стараясь не нагружать больное колено, поплелся следом за Меченым…
…Добравшись до комнаты для погружения в себя, Кром прислонил посох к стене и, устроившись в кресле, устало прикрыл воспаленные глаза.
– Может, сначала отдохнешь? – усевшись рядом с ним, негромко спросил жрец.
Кром отрицательно мотнул головой и обмяк. Так, как будто из него разом выдернули все кости.
– Я готов. Начинай…
Арл недовольно поджал губы, взялся за сухое и чересчур горячее запястье Меченого, ощутил кончиками пальцев биение жил и нехотя произнес фразу, погружающую парня в белый сон[226]:
– Элмао-коданна-рэй…
Как ни странно, фраза подействовала с первого раза: не прошло и минуты, как дыхание Крома стало тише, а биение жил – реже и слабее. И жрец, зябко поежившись и устремив невидящий взгляд на статую Двуликого, стоящую в углу комнаты, негромко приказал:
– Расскажи про свой первый Шаг…
…Несмотря на короткие, рубленые фразы и практически полное отсутствие каких-либо описаний, давнее прошлое Меченого представлялось не менее ярко, чем свое – Арл слышал хриплое дыхание ломящейся сквозь лес девчушки и крики ее преследователей, видел обрывки платья, мелькающие между стволами, и глумливые усмешки на лицах порядком подвыпивших мужчин, чувствовал ужас первой и похотливую радость вторых. Поэтому описание этого Шага он не прослушал, а прожил. Вместе с Кромом метнулся наперерез беглянке, сбил с ног почти поймавшего ее парня и угостил оплеухой его товарища. А через мгновение, увидев, что в их руках появляются ножи, понял, что это – первое испытание, ниспосланное ему Двуликим.
Второй Шаг, прыжок в прорубь за ухнувшей туда старухой, показался Арлу менее ярким, чем первый, зато третий заставил забыть о том, что этот кусок прошлого – не его, и вынудил прокусить губу от дикого, опаляющего душу бешенства.
…Короткий вскрик, донесшийся откуда-то с полуночи, заставил Крома отдернуть руки от рдеющих углей почти прогоревшего костра, вскочить на ноги и вглядеться в непроницаемо-черную стену Харрарского леса.
Крик повторился снова. А следом за ним послышался приглушенный расстоянием многоголосый гогот.
Посох прыгнул в руки сам собой, а уже через мгновение щеку Крома царапнула невидимая в темноте ветка…
…С каждым шагом по ночному лесу крики несчастного становились все громче и громче и в какой-то момент начали заглушать даже хруст снега, проминаемого сапогами Меченого. Кром прикрыл лицо рукой и еще ускорил шаг. Как оказалось, не зря – буквально через пару минут, когда между деревьев замелькали первые сполохи костра, до него донесся чей-то угрожающий рык:
– Ну чего, не передумал?
Ответа того, кому был адресован этот вопрос, Кром не услышал. Зато чуть не оглох от многообещающего рева того, кто рычал:
– Миха, оставь в покое парня и займись ребенком!
Еще десяток шагов по сугробам – и тишину разорвало сначала негромкое хныканье, а затем чье-то полупридушенное мычание.
– Не трогать? Да ты че, правда?
Короткая пауза, во время которой Кром вынужденно стоял на месте, – и до него донесся новый рык:
– Миха, а девка точно евойная?
– Н-не знаю, ща проверим…
Ребенок ойкнул и заверещал. Да так, что у Меченого оборвалось сердце.
– Миха, большой-то зачем? Она ж не воин!
– Что отрезалось – то отрезалось… – буркнуло с поляны, а через миг Кром уже несся вперед не разбирая дороги…
…Меченый шел по своему Пути, следуя не столько его Слову, сколько Духу – не вмешивался в драки и дуэли, не реагировал на оскорбления и на проклятия, зато не боялся защищать даже тех, кто оказывался в руках вейнарских воронов:
– …Двадцать плетей! Немедленно! И еще на две десятины – в руку[227] Маране Кривозубихе… – равнодушно посмотрев на сгорбленного старика, затравленно взирающего на скамью для наказаний, объявил десятник[228]. И, забыв про его существование, вперил взгляд в молодящуюся тетку, то и дело утирающую со лба капельки пота: – А тебе чего, Силька?
– За что его? – негромко поинтересовался Кром у стоящего впереди мужика.
– За дело, вестимо… – словоохотливо затараторил тот, затем оглянулся и, вытаращив глаза, принялся чертить в воздухе один отвращающий знак за другим.
Впрочем, стоило Бездушному сдвинуть брови к переносице и качнуться вперед, как черный сообразил, что от него ждут ответа на заданный вопрос:
– В первой десятине третьего жолтеня Гнат увел у Кривозубихи четырех курей…
– С чего вы взяли, что это был он?
– А хто? – удивился мордастый. – Евойная халупа прям за ейным домом…
– И это – все доказательства?
– Дык больше ж некому!!!
– Навет это, Не… э-э-э… Идущий! – шумно дохнули в спину. – Кривозубиха – свояченица Артама. Вот он и лютует…
– Ясно… – угрюмо буркнул Меченый, протиснулся сквозь толпу, подошел к десятнику и хмуро поинтересовался: – Слышь, ворон, а ты вообще слышал про Право Крови?
Артам, явно не привыкший к такому обращению, пошел пятнами.
– Че ты сказал?
– Двадцать плетей и четыре десятины в руке пострадавшего – это слишком много даже за доказанную кражу…
– Ты хто такой? – взбеленился десятник. – Я те…
– Рот закрой… – нехорошо прищурившись, процедил Меченый. – Ты – слуга ЗАКОНА. Одно слово любому лису – и ты окажешься на виселице…
Правда, таких случаев было немного – спеша побыстрее пройти свой Путь, Кром если и вылезал из очередных трущоб, то только для того, чтобы перебраться в соседний город или пройтись по дорогам, на которых объявились лесовики.
Кстати, такую помощь он Шагом не считал. Как, впрочем, и убийства тех, кто покушался на его здоровье или жизнь, – отправив очередных нападавших в Небытие, он забивался в какую-нибудь щель, зализывал раны, если таковые были, а потом продолжал свои скитания.
Само собой, такое самоотверженное следование Пути не могло не привлечь внимания Бога-Отступника – зарубки после двадцатого Испытания, посылаемые Меченому, стали все сложнее и сложнее: двадцать второй Шаг, во время которого Кром, вызволяя пропавшего ребенка, умудрился вырезать целый лагерь лесовиков, чуть было не закончился его гибелью – глава Пепельного братства Энейр, обозленный уничтожением своих людей, отправил за ним две полные пятерки. Кром выжил. И даже вернул Серому долг крови. Но сделать следующий Шаг смог только через полгода.
