Василий Горъ - Щит
— Расскажите. Пожалуйста. Мне надо знать…
— Зачем?
— Я хочу вам помочь. И помогу, если пойму, что мои действия не повредят королю Неддару.
День, когда я узнала о мятеже, проводы отца и свою первую встречу с Кромом, чуть было не закончившуюся моей смертью от укуса акрида[142], я описала короткими, рублеными фразами и предельно сухо. И свое пробуждение во время штурма — тоже. А потом потихоньку разговорилась.
Слова выплескивались из меня сами. И создавали образы, навечно запечатленные в моей памяти.
Черта в кострище, которую я приняла за часть перевернутой руны, требующейся для ритуала Испепеления Души.
Кром, стоящий у окна и с хрустом скребущий пальцами щетину на своем подбородке.
Нить плавленого сыра, тянущаяся за рукой Меченого от тарелки с кашей.
Мешанина из изувеченных тел, бьющихся в луже из собственной крови перед Западными воротами Меллора.
Когда я описывала, как увидела оранжевое знамя Варланов, реющее над донжоном родового замка Рендаллов, в широко открытых глазах баронессы Кейвази появилось отчаяние. Когда выплеснула на нее все пережитое во время боя на постоялом дворе в Сосновке — страх. Когда попробовала передать свои ощущения во время вынужденной голодовки в охотничьем домике Герренов — ужас.
Взгляд леди Этерии, полный сочувствия и боли, сыграл со мной злую шутку — не удержавшись на краю очередного воспоминания, я ухнула в то злосчастное утро, когда в избушку постучались лесовики, заново пережила почти состоявшееся насилие и дала почувствовать свои ощущения баронессе Кейвази.
Выбраться из жутких образов вернувшегося кошмара оказалось до безумия сложно. И если бы не мысль об утекающем времени, крайне вовремя посланная мне Богом-Воином, я бы, наверное, тронулась рассудком. А так, прервавшись на полуслове, виновато посмотрела в заплаканные глаза леди Этерии и вздохнула:
— Кром их убил. Всех. Потом привез меня в Аверон, поселил на постоялом дворе и сделал все, чтобы я смогла найти графа Рендалла.
— А его светлость?
— А его светлость заставил Крома оговорить себя.
Часа через полтора я сидела в карете леди Этерии и удивленно смотрела на десятника гвардии его величества, пялящегося в безумное декольте баронессы Кейвази.
— Э-э-э… ваша милость… вы эта-а-а…
— Еду в город… — облизнув и без того влажные губы, томно выдохнула моя спутница. — В сопровождении служанки…
— Ага, — сглотнул воин и несколько раз кивнул.
— Вернусь до заката, — взмахнув веером так, что одна из прядей, подхваченная порывом воздуха, скользнула по наполовину обнаженной груди, добавила баронесса. — Если вы, конечно, выпустите меня из дворца.
Десятник снова кивнул, потом, наконец, сообразил, что ее милость ждет разрешения на выезд, и покраснел до корней волос:
— Выпустим, ваша милость! Уже выпустили!
— Спасибо, — «искренне» поблагодарила леди Этерия, дождалась, пока абсолютно деморализованный ее внешним видом стражник закроет дверь кареты, и с улыбкой посмотрела на меня.
Я развела руки, мол, нет слов. И, задвинув занавеску, невесть в который раз за последние полчаса посмотрела на себя в зеркальце.
Женщина, которая в нем отражалась, не вызывала вообще никаких чувств. Ни у кого: глухое серое платье с высоким воротником и тряпки, подложенные там, где не надо, убивали интерес у самых невзыскательных мужчин, а некоторые особенности туалета, прически и макияжа — то есть вид деревенской «красавицы», невесть каким образом оказавшейся в столице, — у женщин. Конечно же, последнее могло привлечь внимание любительниц самоутвердиться за чужой счет, но только в том случае, если бы рядом не было баронессы Кейвази, всем своим видом выражающей абсолютно наплевательское отношение как к моде, так и к нормам приличия.
«Меня увидят даже слепые… — вспомнила я слова леди Этерии, сказанные ею перед тем, как мы вышли из ее покоев. — А тебя не заметят даже твои телохранители…»
Дождавшись, пока я закончу разглядывать себя любимую, баронесса продолжила разговор с того места, на котором он прервался:
— Как я и говорила, при большом желании из дворца можно вывезти хоть самого Неддара Латирдана.
— Я его вывозить не собираюсь, — в унисон хмыкнула я. Потом подумала и добавила: — Знаете, а ведь этим способом можем пользоваться не только мы, но и враги его величества.
— Знаю, — кивнула моя спутница. — Поэтому через пару-тройку дней я продемонстрирую его Арзаю Белой Смерти.
Эти ее «пара-тройка дней» прозвучали явно не просто так, поэтому я благодарно склонила голову и улыбнулась:
— Спасибо, леди Этерия. Кстати, мне было бы очень приятно, если бы вы называли меня на «ты»…
Оказавшись в гостиной особняка Кейвази и увидев главу рода, восседающего на странном кресле с колесами, я с огромным трудом удержала на лице подобающее моменту выражение — барон Дамир выглядел, как неупокоенный мертвец!
Смотреть на его сухое, землистого цвета лицо, испещренное глубокими морщинами, и редкие седые волосенки, покрывающие череп, было жутко. Не смотреть — невежливо. Поэтому я присела в реверансе и, опустив ресницы, уткнулась взглядом в камзол хозяина особняка.
Лучше бы я этого не делала — при виде широких, но болезненно тощих плечей, выглядящих, как вешалка для одежды, мне стало не по себе. А когда я увидела все остальное — сухие предплечья, теряющиеся в слишком широких рукавах камзола, костистые ладони, перевитые сеточкой иссиня-черных жил, и ссохшиеся ноги, недостаточно аккуратно прикрытые одеялом, — мне захотелось как можно быстрее покинуть этот зал.
В этот момент «мертвец» заговорил — и его глухой, но полный неподдельного сочувствия голос в считаные мгновения развеял мои страхи и заодно снес все те щиты, которыми я закрывалась от прошлого:
— Доброго дня, леди Мэйнария! Рад видеть у себя в доме дочь одного из самых достойных дворян Вейнара! Искренне скорблю вместе с вами — с гибелью вашего отца, являвшегося воплощением понятий «долг», «честь» и «верность», королевство понесло невосполнимую утрату.
— Спасибо, ваша милость, — выдохнула я и поняла, что плачу.
— За что, леди? — с сочувствием глядя на меня, спросил он. — Барон Корделл был настоящим воином — бесстрашным, беззаветно преданным Вейнару, своему сюзерену и своим друзьям. И каждый из тех, кто имел счастье знать его лично, скажет вам то же самое.
Я вспомнила все слышанные соболезнования, кое-как вытерла глаза и щеки, скомкала платок, засунула его за обшлаг рукава и криво усмехнулась:
— Слова без чувств — пусты. А соболезнования, высказанные просто так, суть сотрясение воздуха.
— Вы правы, — горько вздохнул он. — Как ни обидно это сознавать, дружить легче, чем помнить.
Почувствовав, что мои слова невольно заставили барона подумать о тех, кто забыл его самого, я покраснела. Но извиниться не успела — Дамир Кейвази вскинул голову и крайне серьезно сказал:
— Леди Мэйнария! Я не имел чести быть другом вашего отца и вряд ли стану вашим. Но буду счастлив, если умру, зная, что моя дочь и вы стали настоящими подругами.
— Вы же меня совсем не знаете…
— С чего вы взяли? — удивился барон. — То, что я прикован к этому креслу, совсем не значит, что я не слежу за тем, что происходит в Вейнаре!
Я снова покраснела.
— Ваши поступки достойны уважения. Поэтому моя десница — к вашим услугам, баронесса!
Крайне редкая клятва безусловной помощи, высказанная вот так, походя, ввергла меня в состояние ступора — на мой взгляд, у главы рода Кейвази не было оснований для столь серьезного Слова[143]. Поэтому первое, что я сделала, придя в себя, — это посмотрела на леди Этерию. И наткнулась на насмешливый взгляд:
— Можешь не сомневаться — мой отец абсолютно нормален и отдает отчет каждому своему слову или поступку!
— Да, но…
— Леди Мэйнария! — перебил меня барон Дамир. — Последние восемь лиственей я занимаюсь одним-единственным делом — преумножаю благосостояние своего рода. За это время у меня было предостаточно возможностей научиться разбираться в людях. Вот сейчас, услышав мою клятву, вы увидели в ней не возможность получать помощь и средства просто так, а мое отношение…
— Ну да, — растерянно кивнула я. — Но мне же нечем вам ответить!
— Мне отвечать и не надо, — улыбнулся барон. — Тем более сейчас, когда вы не знаете, чего от меня ожидать. А вот потом, когда вы убедитесь в том, что барон Кейвази достоин уважения, просто вспомните о моей дочери.
Проигнорировать такой аргумент оказалось сложно, тем более что леди Этерия уже сделала для меня достаточно много. Поэтому я пробормотала положенные слова, присела в глубоком реверансе, выпрямилась и… снова впала в ступор:
— Насколько я понимаю, вы выехали из дворца для того, чтобы найти доказательства невиновности своего майягарда?
