Сергей Лобанов - Стальной рассвет. Пески забвения
Что засияет в наших сердцах.
Поклоняясь богам, мы просим прозрения,
Чтобы истинно понять данные нам Откровения.
Открыв рты, последователи внимали каждому слову, боясь пропустить хоть что-то. Однако осознать всю глубину сказанного им помешал приближающийся топот копыт. На окраину деревни вылетели всадники. Быстро сориентировавшись, двое воинов, не слезая с коней, подхватили под руки Жункея и поскакали назад, держа его на весу.
Среди последователей мгновенно вспыхнуло недовольство, перешедшее в попытку помешать аджеронам. Тогда другие всадники выхватили мечи и изрубили всех, кто не успел укрыться. На свою беду под избиение попал кто-то и из крестьян, возмущённых таким отношением к Посвящённому.
Разбросанные тела убитых и тяжелораненых остались лежать на холодной земле, заливая её кровью.
Уцелевшие в страхе разбежались кто куда. А от отряда и след простыл, только топот копыт ещё доносился какое-то время. Но вскоре стих и он.
Когда Жункея доставили к барону, тот сидел на бревне, согреваясь лучами полуденного солнышка, ибо сталь кольчуги вытягивала тепло, несмотря на добротную одежду под ней.
Купцы, ростовщики и все остальные с семьями уже ушли под охраной пятидесяти всадников.
Опустив Посвящённого на землю перед Тувлером, всадники отъехали в сторону, с некоторым любопытством вслушиваясь в намечающийся разговор. Слух о Посвящённом, пусть и еретике, не обошёл и их.
— Приветствую тебя, Римар Жункей, — произнёс барон.
— Кто ты? — спросил бывший купец, равнодушно глянув на нежданного собеседника.
— Я барон Сиурд Тувлер.
— А-а! Еретик! — презрительно вымолвил Жункей, глядя сквозь барона.
— Пусть будет так, — спокойно согласился Тувлер. — Я давно хотел поговорить с тобой.
— Многие хотят поговорить со мной. И каждый хочет узнать судьбу свою, будто я оракул, предсказывающий будущее.
— Что же ты предсказываешь, в таком случае?
— Ничего. Я несу Откровения Предтечей. Только и всего, — смиренно произнёс Жункей.
— Значит, ты в своём смирении и отказе от благ мирских уже заслужил себе местечко в Силоне? — спросил барон. — А я, еретик, не могу даже рассчитывать на это?
— Недоступен Силон еретикам, — согласно кивнул Посвящённый.
— Но ведь мы верим в одних богов, молимся им по-разному, но боги-то одни, — возразил Тувлер. — Причём я с полным основанием считаю всех каолмадорийцев и тебя самого еретиками, несмотря на то, что ты Посвящённый. Так почему мне, истинному последователю Откровений, не попасть в Силон?
— Потому что неправедны молитвы твои, — убеждённо произнёс Жункей.
— Наши монахи призывают молиться богам не так, как молитесь им вы, — сказал Сиурд. — Все подданные вместе с королём верят так, как учили с детства. Мы все знаем, что колмадорийцы исказили знания, данные богами, случилось это столь давно, что не помнит уже никто того времени. Но мы, аджероны, не пошли по ложному пути. Мы следуем тем Откровениям, что принесли сами боги. А вы заблуждаетесь, — уверенно закончил он.
— В чём же заблуждения наши? — смиренно улыбнулся Посвящённый.
— Это знают все. Вы считаете, что боги восседают на вершинах гор, возносящихся выше облаков, куда не добраться ни одному смертному. В этом ваше главное заблуждение и есть. Никто не может дышать там, во льдах. Боги, создавшие этот мир, создали и воздух. Значит, они дышат им, значит, он им нужен, как и людям. А высоко в горах воздуха нет. Следовательно, и боги не могут находиться там.
Бывший купец посмотрел на барона с сожалением, и произнёс:
— Как же вы все ошибаетесь! Боги потому и боги, что им доступно недоступное людям. Они могут дышать, находясь на вершинах гор.
— Я вижу, не поймём мы друг друга, — вздохнул Тувлер. — Я полагал, что в разговоре с тобой увижу ответы на свои вопросы. Но он закончился, даже не начавшись.
— Тебе, еретик, я отвечу, — спокойно произнёс Жункей, пристально глянув на барона. — Тщетны усилия твои. Не одолеть тебе силы колмадорийской. Участь твоя на челе у тебя написана. Ни ратный дух твой, известный всем, ни молитва твоя еретичная, ничто не поможет тебе, если сойдёшься ты в поле с войском молодого Саорлинга. Только скорые ноги коня твоего могут уберечь тебя, нежели меч и копьё. Уезжай в свой Аджер. Нет более тебе и твоим еретикам здесь места!
Барон резко встал, выпрямившись во весь свой могучий рост.
— Я вижу, скрытое злорадство в словах твоих, хоть и вид смиренный у тебя, — пророкотал он. — Уж не думаешь ли ты, старая развалина, что после слов твоих я задрожу трусливо?
Посвящённый со слабой усмешкой покачал почти лысой головой и вдруг сердито топнул ногой. Глаза его враз стали большими и круглыми, полыхнув неведомым огнём.
— Попомнишь моё предостережение! — воскликнул он. — Да поздно будет!
Не ожидавший таких разительных перемен в собеседнике барон сделал шаг назад, во взгляде мелькнула неуверенность, тут же сменившаяся гневом.
— На костёр еретика! — произнёс он властно.
Стоявшие неподалёку воины неуверенно переминались, но брошенный в их сторону гневный взгляд рассеял последние сомнения. Они подскочили к Посвящённому, заламывая ему назад руки, связывая.
А бывший купец продолжал, словно в трансе:
— Смирение моё не лживое, я силы последние покладаю в молитвах, да напрасен труд мой, когда такой как ты — Посвящённый вырвал из захватов правую руку и указал перстом на барона — суд вершит! Не будет для тебя это безнаказанным! Придёт срок и спустится твоя тень в мрачный Эрид!
Бывшего купца поволокли от барона, застывшего на месте с непроницаемым лицом, скрестившего на могучей груди сильные руки.
На околице началась суета. С дворов тащили хворост, жерди, солому. Обеспокоенные крестьяне молча смотрели на врывавшихся воинов, ожидая самого худшего. Но их никто не трогал. И тогда люди потянулись на улицу, чтобы понять, что происходит. Когда же они увидели Жункея, привязанного к толстой жердине, то подняли ропот, а кто-то даже выкрикивал, чтобы отпустили Посвящённого. К тому же среди жителей быстро распространился слух, что аджероны порубили всех последователей и некоторых из крестьян, на свою беду очутившихся там.
Жункей лежал на земле, руки заведены назад и связаны, ноги тоже привязаны к толстой деревяшке длиной во весь его небольшой рост. Он был тих и спокоен, лёжа с закрытыми глазами, тогда как среди крестьян слышались всхлипывания и даже едва различимые угрозы в адрес аджеронов.
Не обращая на это внимания, воины закончили с приготовлением места казни, по кивку барона подхватили за концы жердь с привязанным к ней Римаром Жункеем и положили сверху на кучу хвороста деревяшек и соломы.
Заголосили женщины, загудели мужчины. Четверо воинов, с разных сторон подпалили кучу. Кто-то из крестьян бросился спасать Посвящённого, но их ждала смерть от мечей аджеронов. Остальные в страхе отхлынули назад. Выли женщины, плакали дети, зыркали исподлобья мужчины. А пламя набирало силу, начало трещать, выталкивая в небо клубы чёрного дыма.
Оранжевые языки жадно лизнули тело. Жункей задёргался, закричал, а через мгновение дикие вопли разносились по округе…
Многие жители в страхе бросились в свои дома, укрывшись там, зажав уши, чтобы не слышать ужасных криков. Остальные попадали на колени, где стояли, истово вознося молитвы…
Всё закончилось быстро, вопли заживо горящего стихли. Когда костёр начал прогорать, а куча осела, аджероны сели на коней и покинули деревню, оставив за спиной тлеющие, дымящиеся головёшки костра. Крестьяне боялись приближаться к нему, ожидая гнева богов. Однако к их большому удивлению ничего не происходило. Они с опаской начали подходить, разглядывая со смесью любопытства и ужаса страшно обожжённое тело человека, ещё совсем недавно бывшего для них почти равным самим богам.
Ехавший рядом с бароном Перегнер Гермут молчал, изредка бросая взгляды на тоже молчащего Тувлера.
Барон заговорил первым.
— Что, Перегнер, считаешь, я поступил неправильно?
— Нет, милорд. Я так не считаю, — спокойно ответил дворянин. — Этот Посвящённый был опасен своим стремлением настроить против вас всех колмадорийцев. А если бы он объединился с выскочкой, называющим себя наследником Атуала Третьего, то наше положение стало бы безнадёжным. Так что вы, милорд, поступили правильно.
— Это очень хорошо, Перегнер, что ты понимаешь меня, — удовлетворённо произнёс барон. — Все эти годы не было случая, чтобы мы поступали так жестоко с колмадорийцами. Да, мы были высокомерны и заносчивы, да, подавляли изредка вспыхивающие бунты, казня зачинщиков, усмиряя этим остальных. Но чтобы вот так — сжечь живьём истинного Посвящённого… Это впервые. Я знаю, что за этим последует. Но у нас всё равно нет пути назад. Отныне — или мы их или они нас. Наша мягкость к этим еретикам сослужила нам самим плохую службу. Теперь мы вынуждены пожинать плоды своей мягкотелости. Теперь с этим покончено. На востоке наших соотечественников, перебравшихся в Колмадор из Аджера, проживает значительно больше, чем коренных жителей. В тех краях я соберу армию. Мы снова двинемся на запад, отвоёвывая утерянную так легко власть.
