Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Защитники людей
Двинувшись к выходу, все так же, вдоль стены, шурша о нее плечом, он через несколько шатких шагов остановился. Как раз возле барона, который потерял сознание, не добравшись до порога всего пару метров.
– Тщательно проверьте территорию! – повторил он. – Как следует!
– Сделаем! – откликнулся Заяц.
* * *– Ай! Ай! Грех тебе, начальник! – со слезами голосила дородная бабища, усилиями двух сержантов уталкиваемая в тесное нутро автозака. Густые чернющие космы бабищи хлестали сержантам по лицам, по плечам, и даже страшно становилось – того и гляди эти пряди вдруг оживут черными змеями и примутся, защищая хозяйку, душить полицейских. Золотыми полумесяцами мельтешили в черноте растрепанных волос, то выныривая, то пропадая, огромные серьги. – Ай! Ай! Грех тебе! Деньги брал, помогать обещал, а теперь что творишь?! Не будет тебе счастья в жизни, начальник!
Бабища явно работала на публику. И публика – собравшиеся подле разоренного особняка жители поселка – внимала с жадным удовольствием. Тот же, кому эти причитания адресовались, помалкивал, сидя в автомобиле, недовольно хмурился, наблюдая за происходящим через узенькую щелочку чуть опущенного стекла.
Капрал коротко хохотнул, шлепнув ладонью по крыше автомобиля, – так звучно, что укрывавшийся там заметно вздрогнул.
– Да что они платили-то тебе, товарищ полковник? – проговорил он, особо не заботясь, услышат его поселковые или нет. – Небось, копейки… То ли дело, Федорыч, я тебе плачу! Не обижаю, несмотря на то, что ты когда-то чуть руковода моего не пристрелил… Всех упаковали? – зычно вопросил он, оглянувшись в сторону автозака.
– Полна коробочка! – откликнулся один из сержантов, уперев колено в захлопнутую дверцу и провернув с лязгом ключ.
Запертая с остальными бабища, утратив пронзительность, забубнила, как из глубокого колодца.
– Тихо там! – рявкнул сержант, стукнул пару раз кулаком по борту. – Заводи, поехали!
Автозак укатил. К Капралу подошел Заяц с импровизированным мешком из наволочки. Полковник Федорыч, приоткрыв дверцу автомобиля, неохотно высунул из салона украшенную шкиперской бородкой физиономию. Взяв у Зайца наволочку, он заглянул туда, достал увесистый пакет с белым порошком, уронил обратно, запустил руку поглубже, покопался, вытащил револьвер с сильно погнутым, едва ли не в узел завязанным стволом, покрутил его и, пихнув ногой валявшуюся рядом с автомобилем изуродованную двустволку, неодобрительно хмыкнул:
– А вот это вы зря. Какая теперь экспертиза эти железяки огнестрельным оружием признает?
– Не привередничай, Федорыч, – сказал на это Капрал. – Экспертиза что угодно чем угодно признает. Если постараться, конечно. Ты ведь постараешься?
Обладатель шкиперской бородки согласно вздохнул и убрал наволочку на заднее сиденье.
– Хватит этого добра на весь табор-то? – спросил еще Капрал. – А то еще принести можно. В логовище этом дури вдесятеро осталось.
– Хватит.
– Вот и славно. Пусть малость отдохнут от кочевой жизни. Каждому лет по шесть-семь оседлости не помешает.
Федорыч и с этим не стал спорить. Пожав на прощанье руку Ломовому, уехал, попросив напоследок:
– Вы уж, Иван Иванович, смотрите, чтобы все это самое… без эксцессов прошло…
Подле опустевшего особняка остался только один автомобиль – Капрала. Осмелевшие местные стали подбираться поближе.
– Сынки! – умильно причмокнув бледными, как сыр, губами, позвала какая-то старушка. – А кто будете-то?
– Северная Дружина! – с готовностью ответил Капрал. – Не слышали?
– Слыхали чего-то такое… – неопределенно отозвался мужик угрюмоватого вида, крючконосый, в телогрейке, надетой на голое костистое тело. – Ну, все равно – молодцы парни! А то житья от этих басурманов не было. Потравили окрестную молодежь зельем своим, а сделать ничего не моги – пристрелят тут же. И ничего им за то не будет. Менты-то…
– Мильтоны обнаглели, обленились!.. – подхватила старушка. – Совсем свою работу не работають!
– А теперь, мать, это Северной Дружины работа – вас защищать! – громыхнул Капрал гораздо громче, чем требовалось. – Северной Дружины работа и ответственность! – внятно повторил он, оглядывая собравшихся.
В автомобиле поднял голову на грохот его голоса лежавший там Костя.
– Лежи, лежи, – обернулся к нему Ломовой. – Приходи в себя. Сделал дело – отдыхай… С этого дня закон здесь – мы! – снова загремел он. – Это запомните. И если беда какая будет – смело обращайтесь. Контакты свои мы вам дадим…
– Что дають? – не поняла старушка, но на всякий случай озаботилась: – А по сколь в одни руки?
– Номер телефона, старая! – объяснил ей крючконосый.
Капрал махнул рукой:
– Парни, вперед!
Заяц и Шатун кинулись к открытому багажнику и сноровисто принялись доставать оттуда канистры с бензином…
…Сначала из окон особняка, частью выбитых, частью распахнутых, повалил дым, белый и плотный, как вьюжный снег. Потом что-то загудело в комнатах, завыло, и дым почернел. Сквозь вой и гудение процарапался все нарастающий треск. И вдруг разом изо всех окон рванулись вверх мощные языки пламени. Жар хлынул от особняка такой, что жители поселка, собравшиеся вокруг почти в полном составе, попятились назад.
– От эт правильно! – громко прокомментировал кто-то из толпы. – От это так и надо!
– Добра сколь пропало!.. – крестясь, вздохнула давешняя старушка.
У Капрала зазвонил мобильный.
– Слушаю, Федорыч!.. Чего еще забыл?.. – весело откликнулся он. И тотчас лицо его застыло, как на фотографии.
Он слушал около минуты, что говорил ему полковник. И вдруг, выпустив из рук мобильник, побежал к открытым воротам. И тогда особняк, будто защищаясь, с чудовищным треском обрушил вовнутрь себя крышу. Гигантский огненный дракон, дыша длинными ломкими искрами, взметнулся и заскакал над почерневшими стенами.
Капрал откачнулся, прикрываясь руками от новой волны жара, хлестнувшей в него. И, сгорбившись, отвернулся.
Костя, пошатываясь, подошел к нему. Заяц и Шатун держались позади, тревожно переглядываясь. По лицам своих командиров меньшие дружинники увидели: произошло что-то очень нехорошее.
– У них тайник был на втором этаже, оказывается… на всякий случай… – проговорил Капрал, не глядя на Костю. – Шкаф с двойной стенкой. Вот он туда и забрался с перепугу… семь лет пацану, что с него взять… Другие дети видели, да не сразу сказали. А те… задержанные, не сразу хватились. Как хватились, чуть автозак не опрокинули, колотиться начали… Пришлось останавливаться, выяснять, в чем дело. Выяснили…
Капрал замолчал.
– Что делать-то, Иван Иванович? – проговорил Костя.
– А что тут поделаешь? – сквозь зубы сказал тот. Обернулся к дружинникам и сделал им знак, чтобы отошли. – Опасен для всего нашего предприятия инцидент этот… если всплывет, конечно. Но Федорыч замажет, никуда не денется. Так не должно было случиться…
– Но случилось ведь… Это моя вина.
– Твоя, – жестко подтвердил Капрал. – А ты как думал?
Костя перекосил рот, быстро опустив голову. Надежда на то, что Ломовой успокоит его чем-то вроде: «Это наше общее дело, значит, и ответственность пополам…», мгновенно угасла.
– Ты не куксись, боец, особо, – толкнул его локтем Капрал. – Ты ж воевал. Знаешь, что такое война, значит. На войне гибнут люди. Не только солдаты. И среди мирного населения жертвы бывают. Не так разве?
– Так… – бормотнул Кастет.
– Ты допустил ошибку. И ответишь за нее. Передо мной ответишь, само собой. Федорыч этому эпизоду хода не даст. Только запомни, боец, – мы великое дело затеяли. Поистине великое… И я тебе вот что еще скажу, – неожиданно добавил Капрал, – если понадобится для победы этого дела хоть сотню невиновных заживо сжечь, если возникнет вдруг такая необходимость, – сожжем. Потому что проиграть мы не имеем права. Понимаешь?
Костя поднял голову.
– Ну? – глядя ему в глаза, спросил Капрал. – Чего молчишь?
– Война есть война, – глуховато проговорил Костя.
– И сражаемся мы за свое Отечество. Поэтому, чтобы победить, мы на любые жертвы пойдем. Обязаны пойти. На любые, понимаешь? Иначе нельзя, боец…
– Понимаю, – ответил Кастет. – На любые…
Он провел рукой по лицу. До него вдруг как-то сразу, мгновенно дошло, что втолковывал Капрал.
Как быстро Костя привык к постоянному ощущению абсолютной правильности того, что делает. К тому, что давно сосущая его обреченная мысль: «этот мир не переделать…» исчезла, бесследно растворилась, сменившись пьянящей уверенностью, что окончательная победа над злой силой, сковавшей действительность, достижима. Иногда еще он с неизменным ужасом вспоминал прошлую свою жизнь, пустую, грязную и бессмысленную, как никуда уже не ведущий ржавый отрезок трубопровода. Вспоминал одинокие истерические и безнадежные попытки хоть что-то изменить в душной реальности своего существования. И ведь все живут в этом ужасе (так рассуждал Костя), только заставляют себя не думать об этом, не замечать. Потому что не верят, что может быть по-другому. А он знает, что – может. И Капрал знает. И если они не осилят превозмочь зло, то уж точно никто не осилит – такие, как Капрал, появляются в этом мире нечасто. А такие, как он, Костя Кастет, недостаточно сильны и уверены в себе, чтобы действовать самостоятельно.
