Олеся Шалюкова - Пустыня смерти
Я бы не переживала, увидев женщину здесь, в ауле, если бы в тот миг, когда наши глаза встретились, не осознала, что Альзин прекрасно поняла, кто скрывается под чёрным шаосе, и кого именно называют Змеиным дитя. Я ждала, что она ко мне подойдёт, что-то скажет, но наставница лишь коротко поклонилась, благодаря за спасение человека, возглавляющего их аул беглых рабов, и ушла прочь.
А меня проводили в шатёр для почётного гостя, где по шатру я нарезала круги, освобождаясь от одежды. Сюда никто не должен был войти, перед шатром стояли двое стражников в форме, а я… я продолжала злиться. Мало мне было того, что я сейчас щеголяла в женском своём виде, мало того, что Альзин меня узнала, мало того, что в ближайшую ночь я не смогу снова вернуть свою мужскую форму, завтра мы продолжим путешествие… с дополнительным пассажиром! Мамба, которому предстояло везти дополнительный живой груз — как раз того самого начальника беглого аула, даже не злился. Посмотрел на меня молча, кивнул и пополз прочь. А у меня осталось ощущение, что мысленно он надо мной сейчас хохочет! И у Крайта и Тайпана было не спросить! Оба ха-змея прятали от меня морды, а потом вообще поползли прочь вслед за собратом.
И как?! Как это называется?!
Злость поднялась из глубины души, выплеснулась вокруг меня и стихла. Зато… зазвучал песок, песок шепнул, что буря уже идёт, что буря отозвалась на мой зов, и мне нужно танцевать. Нужно… танцевать?
Буря. Танец. Злость…
Я вздохнула, отпуская свои эмоции и беря себя в руки.
Раз уж амулет Царя змей пошёл к главе аула рабов, значит, посчитал его достойным, значит, боги посчитали этого человека достойным такого будущего. И не мне, отверженной, что-то с этим делать. Сейчас гораздо важнее найти безопасное место и действительно потанцевать. Тело просило движения, эмоции нужно было успокоить, а что кроме танца босиком на песке могло быть лучше? В этом районе Танцующая уже появлялась несколько раз, так что со мной её никто не свяжет.
Платье было на самом дне котомки. То самое, из коралловой чешуи моей любимицы. Оно было выделано правильно, мягкое, прохладное, оно легло по коже, обнимая, как перчатка, распустилось вокруг ног диковинными дюнами и переливами алого, кораллового, серого и золотого. Зазвенели янтарные волосы, выпущенные из-под плена золотой сетки. Зазвенели браслеты, надетые на руки и на ноги. Накинув чёрное шаосе, я скользнула к обратному выходу из шатра. Я не хотела, чтобы кто-то меня увидел, и песок уже в нетерпении шелестел, ожидая меня, обещая мне это. И… не дошла.
Полог откинулся, впуская в шатёр хрупкую фигурку Ремес, кинувшуюся ко мне так, что я невольно отшатнулась назад, разглядев нешуточную надежду в её глазах.
— Господин! — жарко зашептала девушка, опустившись на колени. — Пожалуйста, прошу вас, заберите меня отсюда!
«Попадать в дурацкие ситуации — это тоже искусство», — подумала я, молча глядя на явившуюся незваную гостью. Говорить я сейчас уже не могла, последние остатки свитка превращений были смыты ритуальным вином, выпитым по традиции с главой аула. Случилось это, к счастью, перед тем как войти в шатёр, но голос у меня сейчас был мелодичный и, естественно, женский.
— Я всё умею, — жарко шепнула гостья, — я получила лучшее образование в пустыне, я для вас, господин, всё сделаю! Лишь заберите меня с собой.
Ага, из одной части пустыни в другую? Или она просто аул беглых рабов покинуть хочет?
Да нет, не об этом сейчас думать надо, делать! Делать что?! Нажаловаться Альзин? Главе аула?! Плюнуть на маскировку, сказать, что взять я её никуда не могу и…
Мысли мои оказались слишком замедленными, думать в смысле надо было побыстрее, потому что, не дождавшись от меня реакции, Ремес метнулась вперёд с низкого старта, распахнула полы моего шаосе, потянулась туда, где должны были быть завязки брюк, а руки скользнули по звонкому поясу женского платья.
Ну, всё…
Закричать уже гостья не успела, резким движением вздёрнув её на ноги, я вызвала с поддетого наруча короткий кинжал, держа за рукоять обратным хватом, прижала лезвие к шее девушки. Глаза её перепугано расширились, а я уже задумалась о том, что с ней делать. Убивать не хотелось, жалко было. Скормить змеям? Тоже не выход, вдруг от такой наивности несварение начнётся. Может быть, просто отрезать язык?
Взгляд мой потяжелел, чешуйки зачесались. Я знала, как это выглядит со стороны — «взгляд убийцы, вышедшего на заказ». Дед хмыкал в такой момент и говорил, что страшно становится даже ему. Обманывал, конечно, но для молоденькой девушки сойдёт.
Сейчас узнаю, сама она пришла или подослал кто…
А там буду решать, что с ней делать.
И снова… я ошиблась.
Делать мне абсолютно ничего не прошлось, ибо моя визави потеряла сознание.
И совсем я не такая страшная!
Обида была какой-то иррациональной, и, наверное, следующий мой поступок был продиктован именно ею. Потому что, перекинув через плечо хрупкое тело с выступающими косточками, она тут что, недоедает?! я двинулась в пустыню. Туда, куда собиралась с самого начала — танцевать.
Устроив в песке Ремес, не удержавшись от мысли, что в случае чего тут даже следов её не найдут, и её крови тоже, я избавилась от шаосе, звонко хлопнула в ладоши, звякнула браслетами, задавая тон и отдалась на волю песка и его музыки.
Пустыня шептала всё обо всём, слушала то, что я рассказывала ей в танце, успокаивающе, как мама, гладила по голове. И тревоги, печали, всё уходило на второй план, всё стиралось.
Песок, маленький сплетник, выдал мне всю подноготную Ремес. Она была свободной, здесь в ауле, а её мать — по-прежнему, была заложницей своего таланта наставников. Ремес хотела выбраться любой ценой из аула, потому что приглянулась неприятному типу, живущему на краю аула. Никто не знал, откуда он, но девушка, услышав случайно пару пьяных откровений о том, что он убил свою жену и двух маленьких детей — забил кулаками, мужика этого боялась. И совершенно справедливо полагала, что если выйдет за него замуж, как он и хочет, станет следующей в череде могил.
Альзин помочь дочери не могла. Голос женщины в таких вопросах не рассматривался, а брата или хорошего друга у Ремес не было. Она боялась уйти из аула, зная, что тогда её догонят прямо в песках, и кто знает, не закончится ли всё участью куда более худшей чем смерть.
Моё явление — Змеиного дитя, окутанного слухами и домыслами, стало для неё надеждой на спасение. Она уцепилась за свой шанс, и вот — провал…
Платье кружилось вокруг ног, вилось, летел вокруг песок, поднималась буря.
«Тайпан», — мой мысленный зов скользнул по песку и помчался туда, где был сейчас змей.
И ответ донёсся спустя мгновение, хорошо слышный, словно он сейчас был где-то очень близко.
«Да?»
«Крайт сможет понести девушку?»
«Да», — согласился ха-змей.
И на этот раз я явно услышала смех в мысленном голосе.
Слишком они какие-то живые, эти ха-змеи. Слишком!
«Ты узнаешь», — голос у Тайпана был спокойным… нет. Успокаивающим, умиротворяющим! — «Ты всё узнаешь, Зеон, когда прибудешь к Царю змей. Пока не время, пока не место. Но много интересного ждёт тебя, змеиное дитя. Очень, очень много».
Я говорила, что мне это не нравится? Нет, так вот — мне это безумно не нравится!!!
Смех змея прокатился ворохом мурашек вдоль моей спины. И всё пропало: и его ощущение, и то странное волнение, от которого подкашиваются ноги, и мысленное его присутствие.
Я осталась одна на песке, рядом сидела Ремес с открытым ртом, больше не звучала музыка песка, стих напев, который слышала только я.
Мне предстояло объяснить этой девушке, почему я беру её с собой, хоть это и опасно. Объяснить завтра то же самое спутникам.
И отправиться в путь.
До пика Гроз было три дня пути, а до конца срока — четыре.
Если больше ничего не случится, мы прибудем вовремя.
Хотя, боги только знают, все ли приключения я собрала на собственный хвост в этом районе или ещё что-то осталось?
На следующий день я уже точно знала, что ещё остались, ещё есть приключения, не опустившиеся на мой чудесный хвост. Собственно говоря, насчёт красавицы-пустынницы объяснять никому ничего не пришлось. Вообще.
Алая статуэтка с гривой эбеновых волос и настолько узенькой талией, что мужчины могли обхватить её руками, была красива. Настолько, что мои спутники не могли отвести от неё взгляд, когда Ремес перестала прятаться и откинула с лица покров плотного шаосе.
Вообще, в лагере беглых рабов женщины не думали о том, насколько это «правильно» или «по-женски». Мужское шаосе было куда удобнее, к тому же скрывало многое. В случае с Ремес — скрывало её красоту, а сейчас, пока она вилась вокруг меня, девушка была в женском шаохе. Полупрозрачные ткани вились вокруг неё непрестанным потоком, маня, очаровывая.
Конечно, Ремес была не так красива, как я сама. Не кривя душой, можно было сказать, что она была красоткой местной. Она была понятной и великолепной, но при этом она была цветком, рождённым в Аррахате.
