Иар Эльтеррус - Только мы

Буквально на глазах Халеда в школе появились еще несколько ясноглазых. Один пример запомнился ему больше всех. Вихрастый черноволосый хулиганистый мальчишка, сын мэра города, перебрасывался мячом с приятелями. Он поймал брошенный ему мяч и вдруг замер на месте, пошатнувшись, словно на него упало что-то тяжелое. Затем спокойно посмотрел на мяч в своих руках и отбросил его, как что-то ненужное. Обвел ясным взглядом окружающее пространство – Халеда от этого взгляда передернуло – и отошел к группе других ясноглазых, молча стоявших кружком в сторонке. В этот день Халед напился. Он пил, пока рассудок не отключился, надеясь сгладить тягостное впечатление, но ничего не вышло.

После этого ясноглазые начали появляться один за другим. Еще вчера обычный ребенок внезапно становился загадочным существом. Нескольких ясноглазых обнаружились также в других школах Далласа, на сей раз – школах для бедных, где почти ничему не учили. Они очень быстро нашли друг друга невзирая на принадлежность к разным социальным слоям.

После докладной Халеда руководству АНБ, организация встревожилась, поскольку ситуация на глазах выходила из-под контроля. Были обследованы все до единой школы США и Канады, но, к счастью, ясноглазых там не было. Однако вскоре стало известно, что в одной из детских йешив[1] Иерусалима происходит нечто непонятное. Халед в тот же день вылетел в Израиль. Как только он увидел пронзительно ясные глаза маленьких евреев, то сразу понял, в чем дело. Ясноглазые, будь они прокляты! И здесь они!

Халеду удалось заразить своей тревогой кое-кого из руководства Моссада и Шабака, поэтому израильтяне быстро сформировали следственную группу, подчинив ее американцам. Однако расследование там шло ни шатко, ни валко, до израильских следователей почему-то не доходило, что ясноглазые крайне опасны, что это уже не человеческие дети, а нечто другое.

По прошествии еще трех месяцев группы ясноглазых были обнаружены еще в двух странах – Новой Зеландии и России. В Новой Зеландии удалось инициировать расследование быстро – там к мнению Вашингтона прислушивались. К сожалению, Халед не имел достаточного числа компетентных людей в своем отделе, поэтому пришлось отдать расследование на откуп местным спецслужбам, в чьем профессионализме он сильно сомневался.

С Россией все оказалось значительно сложнее. Никто из русских чиновников не хотел ни за что отвечать, поэтому ничего и не делал. Пришлось выходить на уровень президентской администрации, чтобы дело сдвинулось с места. Однако русские ограничились посылкой в школу, где учились ясноглазые, двух инспекторов, которым те просто подтерли память – Халед уже знал, что ясноглазые на это вполне способны.

Он как раз сочинял докладную на имя директора АНБ с просьбой воздействовать на русских, когда один из агентов, внедренных в далласскую школу под видом учителя, принес крайне интересную информацию. Ясноглазые долго обсуждали между собой некого русского по имени Николас Солнцефф. Причем говорили, что он почти готов, что ему остался один шаг до понимания, и неплохо бы помочь ему этот шаг сделать. Заинтересовавшись этим человеком, Халед приказал собрать о нем информацию и был крайне удивлен, узнав, что Солнцефф служит в прокуратуре Санкт-Петербурга. Еще через некоторое время удалось выяснить, что русский прокурор в прошлом являлся неформалом и, скорее всего, остался им до сих пор, только тщательно это скрывает. Данный факт натолкнул Халеда на догадку. До сих пор никому не приходило в голову подвести к ясноглазым неформала и посмотреть на их реакцию. Была разработана операция по вводу в расследование Солнцева. Через неделю он должен прибыть в Даллас, и Халед ждал его с нетерпением.

За жажду сделать мир чуть-чуть счастливым -

Жизнь в нищете и нищая могила…

Здесь сильный быть не может справедливым,

А справедливый не добьется силы.

Оказавшись на улице, прокурор медленно побрел к метро, размышляя о случившемся. Ничего подобного он не ожидал и ожидать не мог. Видимо, произошло что-то очень серьезное, иначе власть имущие не обеспокоились бы так. Но чем их могли обеспокоить дети? «Ясноглазые»? Что, интересно, под этим подразумевается? Черт, рано пока рассуждать, он ничего еще не знает. А значит, не стоит преумножать сущностей. Старая добрая «Бритва Оккама[2]» подводила его редко.

Усилием воли заставив себя отвлечься от случившегося, Николай Иванович достал было свою старенькую «Моторолу», чтобы позвонить приятелю, к которому намеревался сегодня завалиться в гости, но вспомнил, что тот не встает раньше двух дня, и спрятал телефон. Часа четыре еще придется где-то бродить. В кафе каком-то посидеть, что ли? Он достал кошелек и пересчитал свои скудные средства. Немногим больше пяти тысяч. Ну что ж, тысчонку можно и потратить.

На глаза попалась вывеска железнодорожных и авиакасс, и Николай Иванович вспомнил, что Татищев потребовал поменять билет на более раннее время. Сдав старый билет, он купил новый на шестичасовой поезд. Чтобы успеть вовремя на Ленинградский вокзал, придется вставать часа в четыре. Похоже, лучше вообще не ложиться, впрочем, с Баффой это не проблема. Скорее всего, до утра и просидят на кухне за пивом или чем покрепче.

Немного подумав, Николай Иванович решил просто погулять по старой Москве. По дороге какое-нибудь приятное кафе и попадется, уж этого добра в столице хватает. Он не спеша двинулся по улицам куда глаза глядят, всматриваясь в лица встречных людей. Почти все они были озабочены чем-то своим, куда-то спешили, и мало кто улыбался. Что ж, нынешняя жизнь не располагает к улыбкам, все силы приходится отдавать ради выживания, ни на что другое их уже не хватает. Осталась только ностальгия по прежним временам. Николай Иванович видел ее в старых разлапистых деревьях, которых еще сохранились, видел в глухих переулках и немногих еще оставшихся человеческими лицах. На лица других смотреть не хотелось.

Николай Иванович вздохнул – ему слишком надоели эти тараканьи бега. Потому и не участвовал, довольствуясь тем, что имел, и не стремился получить больше, в отличие от коллег. Тем более, что был не женат – жена ушла от него почти десять лет назад, заявив, что не желает иметь ничего общего с неудачником. Благо, хоть детей не было. С тех пор Николай Иванович изредка встречался с женщинами из «своих», предпочитая держаться от остальных на некоторой дистанции, они ему были просто неинтересны, какими бы красивыми ни являлись. Со своими, по крайней мере, находились общие темы для разговора, многое понималось с полуслова, а то и с полувзгляда. Обсуждать же с кем-либо, что сколько стоит и где раздобыть еще денег, прокурор не хотел – испытывал к подобным темам брезгливость. Поэтому на работе его считали мизантропом.

Время незаметно текло, улица сменялась улицей, пока Николай Иванович не заметил на висящих вдалеке уличных часах, что уже полтретьего. Надо же, задумался. Можно уже звонить Баффе. Зато ехать еще рано, да и пообедать сначала не помешает – живот уже подвело. А у Баффы, как всегда, в холодильнике мышь повесилась.

Обнаружив неподалеку небольшое кафе, Николай Иванович с аппетитом пообедал. Довольно недорого, поскольку спиртного брать не стал. Пить сегодня еще придется немало. Затем нашел ближайшую станцию метро и отправился в Ясенево, предварительно позвонив Баффе и сообщив, что едет. Тот в ответ что-то пробурчал сонным голосом и отключился. Кажется, «угу». Понятно, старый приятель с бодуна. Значит, по дороге придется затариться пивом, да и закуски взять не помешает.

Выйдя из метро, прокурор нашел ближайший магазин, помня, что возле дома Баффы магазинов нет, только ларьки. Пиво-то в них взять можно, а вот из еды только чипсы. Купив все нужное, он не спеша двинулся по Тарусской улице. Пройти было нужно всего четыре квартала, поэтому лезть в переполненную маршрутку смысла не имело.

Не прошло и четверти часа, как он уже звонил в дверь четырнадцатой квартиры дома Баффы. Ее гостю открыли не сразу, а только через несколько минут. В проеме нарисовался почти двухметровый лысый громила с длинной бородой, заплетенной в косу. Он окинул Николая Ивановича взглядом красных похмельных глаз и пробулькал:

– Чего надо?..

– Баффа, совсем охренел? Своих не узнаешь? – удивился прокурор. – Тебе тут пиво принесли, а ты рычишь?

– Назгу-у-л!!! – радостно взревел громила. – Старая скотина! Чо встал, как чужой? Давай, заваливай быстрей!

Он шагнул вперед и обнял Николая Ивановича так, что у того затрещали ребра.

– Да отпусти ты, медведь чертов! – задушенно выдохнул прокурор. – Как был Большим Бабахом, так им и остался!

– Да ладно тебе, – хохотнул Баффа. – Заходи. Страшно рад тебя видеть.

Он отпустил гостя и отступил внутрь. Николай Иванович зашел – впрочем, какой там Николай Иванович! Здесь он был Назгулом Питерским, старым ролевиком и металлистом. Здесь можно было позволить себе быть самим собой, не притворяясь тем, кем не являлся.