Тим Скоренко - Ода абсолютной жестокости

Выходит тот, кто подходил ко мне первым, невысокий и коренастый.

Держит меч умело, будто и не работал никогда у сохи.

– Учился драться?

– Да, немного. Виркас учил чуток.

– Он всех учил, – добавляет кто-то.

Ничего себе деревенька. Кузнец-мечник. Крестьяне с мечами. Что-то тут не так.

– Как зовут?

– Микта.

– Бей, – говорю я.

Он бьёт, не раздумывая. Сбоку, стремясь попасть по почкам. Я легко парирую удар и двумя пальцами тыкаю его в глаза. Удар останавливаю за полсантиметра.

Микта отшатывается.

– Так не дерутся! – возмущается он.

Я приближаю своё лицо к его.

– Дерутся как угодно, запомни, Микта. Как угодно.

Продолжаю громко.

– Если у вас есть возможность ударить соперника по дых – бейте. Если можно ткнуть его в глаз – ткните. Можете откусить ухо – кусайте. Запрещённых ударов нет и не может быть. Кодекса чести в бою – нет. Я не знаю, чему вас учил этот кузнец. Благородных сражений не бывает. Микта!

Он снова нападает. Точно так же, сбоку. Я проделываю тот же финт.

– Ты видел, что я сделал?

– Да.

– Почему ты повторил тот же удар?

Он мнётся.

– Когда ты бьёшь таким образом, твоя левая рука должна быть готова к отражению атаки. Она не задействована в ударе. Она – для обороны.

Я говорю что-то ещё, говорю медленно, продумывая слова. Говорю так, как мне говорили мои учителя. Как говорил Киронага. Как говорил Файлант. Мертвец и смертный.

Впрочем, я такой же.

Я обучаю их почти до вечера. Мы пропускаем даже обед. Только когда солнце начинает клониться к западу, а вокруг меня столпилась уже вся деревня, я завершаю урок.

Я ужинаю в доме Марфы. Лиук посмотрел на неё хитрыми глазами, но разрешил накрыть для меня стол. Слово Лиука имеет вес в этой деревне, хоть он и не староста. По-моему, тут вовсе нет старосты.

Марфа сидит напротив и смотрит на меня.

– Она всё такая же? – спрашивает Марфа.

– Какая?

– Большая. Добрая.

Я улыбаюсь. Это правильно, наверное. Бельва должна быть именно такой.

– Да, такая.

Марфа опускает глаза.

– Он всё тебе прощает, правда, Риггер?

Я не отвечаю. Но по моему выражению лица понятно, что Марфа права. Бельва прощает мне всё.

– Мы жили в столице, в Фаоланкане, городским главой был тогда мессир Айрог. Но теперь он уже не правит… – в её голосе удовлетворение.

– Сместили?

– Лет пятьдесят назад. Говорят, первый помощник Касс залил его в раствор по горло. И налил в углубление воды так, что Айрог может пить, но не может захлебнуться. И у него есть постоянный выбор: умирать от жажды или от разрыва мочевого пузыря.

– Да, неприятно, – я думаю, вынес ли бы я такое испытание.

– Ладно, – она резко меняет тему. – Дело не в этом. Мы жили с Бельвой и Клифой. У нас был дом на улице Забытого Счастья. Она называлась иначе, эта улица. Но настоящего названия я не помню. Все её называли так. Тихая была улочка, незаметная. Мы жили в доме Клифы, он достался ей от какого-то любовника. Клифа была очень стройная. У неё фигура была, как на картинах, где изображают красавиц. Фавориток наместников и тому подобных.

Он делает паузу. Я жую мясо.

– Нам хорошо было, понимаешь, Риггер. Нам никто не был нужен. С нами здоровалась вся улица. Весь район. Весь город. К нам приходили женихи. Представляешь себе, Риггер? Люди, которые предлагали жить с ними долгие годы. Которые сулили богатство и власть. А мы жили себе и жили. А потом, в один прекрасный момент, Клифа понравилась Кассу. Первому помощнику наместника Айрога.

Марфе тяжело говорить.

– Касс не сулил богатств. Касс пришёл с отрядом и забрал Клифу силой. Я вцепилась в неё и не хотела отпускать. И Касс забрал меня тоже. А Бельва пошла сама. За отрядом.

Я прекращаю есть. Бельва никогда не рассказывала об этом.

– Нас дотащили до дома Касса. Там дом – как замок. Больше, чем у наместника, наверное. Клифу потащили в дом. А меня – на конюшню. И там меня насиловали. Знаешь, Риггер, каково это? Касс тоже приходил. По утрам. Когда я просыпалась после очередной смерти. Чтобы быть первым. Там был один урод, просто солдат, стражник. Огромный, ростом за два метра. Он мог проткнуть меня кинжалом, а потом трахать в рану. Представляешь себе, Риггер? Его подпускали ко мне, когда уже никто не хотел. После него было уже некого насиловать. Я так жила три недели, Риггер. Каждый день.

Она тяжело, болезненно сглатывает.

– А однажды конюшня загорелась. Огонь был повсюду. Метались лошади, люди. Почти все лошади погибли. Лучшие лошади Касса. Он потом по городу ездил с отрядом, бесился. Поджигателя искал. А подожгла конюшню – Бельва. Она в суматохе моё тело вытащила и на себе унесла. А наутро я проснулась уже за городом, на траве. И рядом была Бельва. И мы ушли.

– А Клифа?

– Я не знаю, что с ней стало. Больше мы её никогда не видели.

Бельва. Да, она такая. Она могла так сделать. Даже больше: она не могла поступить иначе.

– Марфа…

– Да?

– Ты знакома с Ритой, женщиной из Оменескорна? Темноволосая, полная, чем-то напоминает Бельву. Очень красивая.

Марфа молчит. А потом, точно через силу, говорит:

– Нет, не знакома. Почему ты спросил?

– Вы чем-то похожи.

Марфа молчит некоторое время, а потом говорит:

– Знаешь, Риггер, у меня когда-то была сестра. Настоящая сестра, не названная.

В мире, где нет родства.

– Мы не виделись с того самого дня, – говорит Марфа. – На нашу деревню напали воины императора. Я не помню, кто был императором тогда. Меня проткнули мечом. Убили в первый раз. Когда я очнулась и поняла, что жива, её уже не было. Её угнали, увели с собой. Её звали Инва.

– Ты помнишь это до сих пор?

– Да, – говорит она. – Я знаю, большинство не помнит жизнь до бессмертия. А я – помню.

Затем она поднимает глаза и смотрит на меня с неожиданной надеждой.

– Может быть, – говорит она, – твоя Рита – это и есть моя Инва.

– Вряд ли. Тебе не стоит знать, кто такая Рита. Точнее, я не смогу тебе рассказать.

Они с Ритой и в самом деле похожи. Рита полнее. Но лица – точь-в-точь. Всё связано. Всё сплетено. Бельва – Рита – Марфа. Треугольник.

Я придумываю какие-то факты и пытаюсь собрать несоединимую головоломку. Почему-то мне кажется, что Рита – и в самом деле Инва. Но нет, не может быть. Это было бы слишком странным совпадением.

Я вспоминаю тот день в императорском дворце, когда Рита подошла ко мне и наказала беречь Бельву. Наказала никуда её не отпускать. Знала ли она, кто такая Бельва? Я думаю о том, как Бельва вытаскивала обгоревшее тело подруги из огня. Какой Бельва была – сильной и любящей. Рита желала мне добра, но откуда взялось это желание? Из женской солидарности или из знания?

Мне, Риггеру. Добра тебе, Риггер. Кто не испытывал ко мне ненависти в этой жизни? Кто?

А кто желал мне добра? Пальцев одной руки хватит, чтобы их сосчитать.

Я встаю.

– Марфа, – говорю я. – Давай забудем про этот разговор. Навсегда. И никогда к нему не вернёмся.

– Никогда, – шепчет она. По её щекам текут слёзы.

Я выхожу из дома. Уже темно. Некоторые окна светятся.

Далеко, на противоположном краю деревни, ярким светом пылают окна кузницы. У меня остался ещё один неразрешённый вопрос.

Он стоит ко мне спиной. Худой, тонкий мужчина с длинными, чёрными как смоль волосами. Но его нельзя принять за женщину даже со спины. От него веет силой.

Он оборачивается. Я смотрю в его глаза и вижу себя.

Он делает шаг вперёд и подаёт мне руку.

– У меня нет оружия, – говорю я.

В Оменескорне не принято пожимать руки. Я не привык к этому.

Он убирает руку.

– Что вам нужно, стражник?

Он обращается подчёркнуто вежливо.

– Ты ковал клинки для деревенских парней?

– Я.

– Можешь показать свои работы? Мне нужен хороший клинок.

Виркас усмехается и идёт к двери в дальней стене кузницы. Сполохи огня на лице делают его похожим на сказочное чудовище.

Иду за ним.

Комната невелика. На стенах – оружие.

– Это не твоя работа, – показываю я на правую стену.

– Это – не моя, – подтверждает кузнец. – Моя – здесь.

Слева на стене всего несколько клинков. Похожих на те, что я видел в руках у деревенских сегодня днём. Только эти – более вычурные, украшенные.

– Ты ведь не просто кузнец, правда, Виркас?

Я стою к нему спиной. Он ничего не отвечает.

– Простой деревенский кузнец не может выковать меч. Не умеет. И не имеет права. За это можно и в катакомбы. А у тебя половина деревни открыто оружие носит.

– Набеги, – кратко отвечает Виркас.

– Какие набеги, кузнец? – я оборачиваюсь.

Но в глазах Виркаса я снова вижу свой собственный взгляд.

– А ты ведь не просто стражник, правда? – спрашивает он.

Мы смотрим друг на друга. Игра в гляделки. Он первым нарушает молчание.

– У меня есть для тебя клинок, стражник.

Этот меч не висит на стене. Он лежит на столе, накрытый тёмным полотном. Кузнец отбрасывает ткань и поднимает оружие.