Валерий Михайлов - Виктор
Клермон. Полдень. Кафе Антуан.
Подписью служил весьма странный иероглиф.
– Где-то я уже это видел, – задумчиво произнёс Виктор, глядя на рисунок.
– Забудь об этом, – отреагировал на его слова Джеймс, – ты нигде не мог видеть эту эмблему, а если бы твой взгляд когда-нибудь, не дай бог, случайно упал бы на неё, тебя бы уже не было среди живых.
– И тем не менее…
– Подожди, но ведь здесь не указан день, – перебила Виктора Жозефина.
– Поэтому я каждый день буду встречать полдень в указанном ими кафе, до тех пор, пока они не вступят со мной в контакт.
– А что всё это время будем делать мы?
– Ничего или всё, что угодно. С одной лишь оговоркой: вы не должны путаться у меня под ногами и одновременно всегда должны быть под рукой. Возможно, то, что сообщит мне Ложа, потребует немедленных действий.
Вот только вместо послания Ложи он встретил смерть. А, может, смерть Джеймса и была посланием этих людей?
А иначе как объяснить странную посмертную улыбку на лице Джеймса, так поразившую Виктора на опознании? Джеймс улыбался так, словно унёс с собой в могилу некую тайну, над разгадкой которой он бился всю свою жизнь. Да и нелепая смерть от руки какого-то залётного грабителя совершенно не вязалась с Джеймсом – человеком, легко способным справиться с дюжиной таких вот шпанят. Несмотря на то, что полиции удалось буквально на следующий день после убийства взять убийцу при попытке продать фамильные часы Джеймса, и он буквально через пару часов после ареста признался во всём практически без нажима со стороны полиции, Виктор так и не смог заставить себя поверить в версию ограбления.
Тем утром их разбудила полиция. Инспектор со смешной фамилией, которая тут же вылетела у Виктора из головы, изо всех сил старался быть деликатным. Он долго пытался тактично сообщить им о смерти Джеймса, но, запутавшись в словах, не нашёл ничего лучшего, чем сказать:
– Я весьма сожалею и приношу свои соболезнования, – и беспомощно развести руками.
Чтобы не усугублять горе Жозефины, он предложил Виктору одному отправиться в морг на опознание, но Жозефина отвергла это предложение.
– Я хочу видеть отца, – решительно заявила она.
– В этом нет необходимости, сударыня, – попытался отговорить её полицейский, но Жозефина умела настоять на своём.
Позже она отвергла предложение отвезти тело Джеймса в Париж, решив похоронить его на Клермонском кладбище. В городе, где ему было суждено умереть от руки ночного грабителя.
Всё это время Жозефина держалась стоически, и лишь бледность и чуть заметная заторможенность реакций выдавали её состояние. И только потом, когда, вернувшись с похорон, они остались с Виктором вдвоём в номере, она схватила его за грудки и, глядя ему в глаза совершенно безумным взглядом, потребовала:
– Найди Зеркало. Любой ценой. Любым способом. Слышишь? Найди Зеркало, и тогда ты всё сможешь исправить. Поклянись, что сделаешь это, несмотря ни на что.
– Я сделаю это, – пообещал Виктор, не отводя глаз.
– Несмотря ни на что?
– Несмотря ни на что.
– Смотри. Ты дал обещание не только мне, но и самой Богине.
– Я уже дал слово, и довольно об этом. Давай лучше подумаем, что нам делать дальше.
Проблема заключалась в том, что Джеймс был единственным среди них, кто представлял себе картину в целом и решал, что кому и когда надлежало делать. Оставшись без него, они оказались в роли оркестра, который внезапно лишился не только дирижёра, но и всех нот, а выход на сцену отменить уже нельзя.
– Мы должны немедленно возвращаться в Австрию, – сообщила о своём решении Жозефина.
Она с нетерпением рвалась в бой, и именно поэтому не стала тратить время на похороны Джеймса в Париже.
– Прости, дорогая, но это не самое лучшее решение.
– Ты забыл, что все нити…
– Ну да, – перебил её Виктор, – в Вене нас ждут люди, присвоившие себе Зеркало. Ты уже гово…
– Ты…
– Пожалуйста, дай мне договорить. Ты была бы права, если бы все было по-прежнему. Пойми, это как охота на уток. Мы с тобой были подсадкой, а Джеймс играл роль охотника в засаде. Теперь же охотника нет, а у наших уток отросли чертовски большие и острые зубы.
– Но без тебя Зеркало теряет свою цену.
– А если они об этом ещё не знают?
– Но в Вене…
– Это мы с тобой хотели, чтобы события в Вене выглядели именно так, тогда как на самом деле…
– Хорошо, что предлагаешь ты?
– Взять тайм-аут. Отдохнуть, прийти в себя, разобраться в происходящем… А если ты права, и без нас им не обойтись, то они найдут нас и сами. Не зря же они потратили столько сил, чтобы присвоить Зеркало.
– У нас нет времени прохлаждаться.
– И нет достаточного понимания происходящего, чтобы действовать. Сейчас мы с тобой как библейские слепые. К тому же я уверен, что смогу вспомнить, где я видел этот чёртов символ Ложи.
– Но ведь отец сказал, что это невозможно. Ты не мог его видеть.
– Значит, со мной произошло невозможное.
– Ладно, ты прав. Нам действительно нужен отдых, – как-то уж слишком легко сдалась Жозефина.
– Я знаю прекрасную деревушку недалеко от Бристоля. Там мы сможем снять коттедж, – обрадовался Виктор, не заметив этого.
27
Он сразу узнал пса. Это был тот самый зверь, который привёл его на берег озера, куда на своей ладье спустилась по лунному свету Богиня. Пёс лаял и метался от двери к кровати и обратно, словно требуя, чтобы Виктор спустился вниз, в гостиную. Но как он попал сюда, в Бристоль, не говоря уже о том, как он проник в спальню? – подумал Виктор, и только потом он понял, что спит. Вернее, не спит, а находится в том пограничном состоянии, когда ты уже понимаешь, что спишь, можешь осознанно влиять на ход сновидений, но не можешь ещё окончательно проснуться.
Виктор попытался встать, но тело его не слушалось. Он не мог даже пошевелиться, даже сказать что-нибудь псу или хотя бы улыбнуться ему. Видя это, пёс схватил его за рукав пижамы и попытался стащить с кровати, но это тоже не принесло результата. Тогда пёс принялся больно кусать Виктора, и боль помогла тому вырваться из сна.
Проснувшись, Виктор не сразу понял, что он в спальне на втором этаже коттеджа, который они сняли в пригороде Бристоля. Это был милый домик буквально на самом берегу залива, и шум волн был для них своего рода колыбельной. Виктор чувствовал себя преотвратно. Он словно бы страдал жутким похмельем и одновременно был сильно простужен. Вот только простужен он не был, да и пил вчера более чем умеренно. Они прогулялись с Жозефиной по берегу, поужинали в одном из местных ресторанчиков и легли спать.
В спальне Жозефины не было.
Неужели она что-то подмешала ему в чай, который они пили перед сном? Но зачем? Неужели она?.. – но Виктор не захотел об этом даже думать.
На душе у него было тревожно, и эта тревога только нарастала – не зря же пёс гнал его прочь из спальни во сне. Как был в пижаме и босиком, Виктор покинул спальню и стал осторожно спускаться вниз по лестнице, которая начиналась сразу за комнатой. Свечу Виктор тоже не стал зажигать, подчинившись внутреннему чутью. Это чутьё, не раз спасавшее ему жизнь, не подвело и на этот раз.
На столе посреди комнаты тускло горела лампа. Фитиль был настроен так, чтобы света хватило исключительно осветить неподвижно сидящую за столом Жозефину. На ней был дорожный костюм, и это доказывало, что она действительно подмешала ему в чай снотворное, иначе бы попросту не смогла одеться, не разбудив Виктора. Из груди Жозефины торчала рукоятка ножа, вокруг которой, словно нарисованное для привлечения внимания, на светлом фоне платья выделялось кровавое пятно.
Замерев на мгновение от увиденного, Виктор закричал от душевной боли и бросился к Жозефине. Но, поскользнувшись на чем-то скользком, он, что называется, грохнулся со всех четырёх, растянувшись на полу у самого стола, сильно ударившись правой коленкой. Это падение спасло ему жизнь. Падая, он уклонился от брошенного в него метательного ножа – лампа горела так, что не было видно, что в комнате прячутся посторонние. Их было двое, и как минимум один из них был мастером метания ножей. Не дожидаясь, пока тот повторит бросок, Виктор схватил первое, что было в пределах досягаемости, и запустил в противника. Этим первым попавшимся предметом оказалась горящая лампа. Противник был достаточно ловким для того, чтобы увернуться, но это его не спасло. От удара об стену лампа разбилась, обдав его горящим керосином.
Этих мгновений хватило второму гостю, чтобы вступить в игру. Как и его приятель, он умело работал ножом, но в отличие от него предпочитал не выпускать оружие из руки. В течение пары секунд он нанёс Виктору несколько пусть не опасных, но весьма болезненных ран. Боль помогла Виктору прийти в себя, и он умудрился, увернувшись от очередного удара, сорвать со стены оленьи рога. Ими он и забил до полусмерти сначала одного, а потом и второго противника.
