ОЛ - Первые боги
В тот же день выяснилось, что амазонка никогда в жизни не держала в руках боевого меча. Она с трудом вникала в суть простейших приемов, и только когда Гор, также не искушенный в фехтовании, присоединялся к ним, Мал получал заинтересованного ученика, и они занимались, пока не стемнеет.
Настал день, когда посланцы солнечных богов прибыли в Нибур. Здесь, как выяснилось, им предстояло провести целый месяц. Высадившись на пристани, Сейт-Акх распорядился отпустить матросов на берег и не поскупился выдать им жалованье вперед, а сам повел Мала и амазонок в замок Египетского властителя. Аузахет решил остаться с командой и заночевать на одном из постоялых дворов. Он временно освободил Гора от обязанностей на корабле:
– Юнга, пока мы дрейфуем в этом портовом городе, можешь вернуться к своему господину – даю тебе три дня, но как только закончатся праздники, ты вернешься, и мы продолжим твое обучение.
Капитан был совсем не рад столь длительной стоянке. До последнего момента Аузахет надеялся, что они пополнят запасы, отдохнут день-два и двинутся дальше. Предстоящее бездействие повергало его в уныние. Он не любил и даже презирал праздношатающихся людей и пышные торжества, которые для него были всего лишь пустой тратой времени.
Сехмен, как только узнал, что стоянка продлится целый месяц, попросил отпустить его насовсем. Как он объяснил, так долго без плавания он не выдержит и хочет попытать счастья на другом корабле. Мал не стал его удерживать, он видел, что египтянин тоскует с тех пор, как Аузахет без церемоний выпроводил его с корабля. Все это время он вел себя как послушный пес, но не мог скрыть своих страданий. Теперь эта палуба, эти паруса и мачты были для него чужими. А ведь это были те самые собственноручно сшитые им паруса, которые так вдохновляли его, когда наполнялись ветром и мчали корабль вперед. Сехмен с самого детства был связан с кораблями, и лишь они дарили ему ощущение полноты жизни. Мал видел, как Сехмен часто поднимался на верхнюю палубу, вставал рядом с рулевым и, как завороженный, смотрел на речную гладь, словно бы он сам, взмахивая парусами как крыльями, летел над водой. На земле же он быстро терял смысл своего существования. Осознание своей ненужности на корабле только усиливало эти мысли. Малу было не в чем упрекнуть Сехмена. Тот исправно выполнял все его поручения, и Мал знал, что служба египтянина продлится недолго. Дух Сехмена стремился к служению кораблям. Мал был даже рад, что Сехмен наконец признался в этом себе самому и не стал тянуть с объяснением. Таким образом египтянин проявил себя, как человек преданный идеалам, что не могло не вызвать симпатию у Мала. Он дружелюбно распрощался с Сехменом и щедро расплатился с ним.
– Что мы будем делать в Нибуре? – спросил Мал у Сейт-Акха как только рассчитал слугу.
– Мы будем ждать, Змеиный князь, – ответил жрец.
– Кого нам придется здесь ждать и как долго?
– Прежде, чем идти в Пер-Меджет, мы должны собрать флот. Это потребует времени, – пояснил Сейт-Акх.
Затем он уточнил, что сам этим займется. А если еще точнее, все произойдет само по себе, без чьего-либо участия. Мал мог распоряжаться временем пребывания в Нибуре по своему усмотрению.
Целый месяц в Нибуре! Еще совсем недавно Мал, как никто другой, обрадовался бы этому известию. Сейчас ему было все равно. Зачем ему Нибур, если рядом нет Маргариты? И только тайна летающего корабля в глубине души все еще манила к себе. Инженеры, съезжающиеся в город со всего мира, до сих пор так ее и не разгадали. Всего год назад он мечтал о том, чтобы отправиться на летающем корабле в путешествие по неизведанным мирам. Тогда, как и в этот раз, он приехал в Нибур накануне праздника воспарения корабля и сразу влюбился в этот город. Год пролетел как одно мгновение, и он вновь мог наблюдать приготовления к предстоящим торжествам: развевающиеся на мачтах ленты с изображением корабля, парящего в небесах, разноцветные флаги на домах, предпраздничную суету на площадях, возведение башен и помостов. Люди сновали туда-сюда между уличными лавками. В их руках чего только не было: подушки, расшитые изображениями цветов, ковры с вытканными на них сценами охоты и сражений, ларцы из лучших пород дерева, ткани из тончайших полотен, посуда, выделанная из прозрачного камня.
Город бурлил. До приезжих никому не было дела. Жрецы шли молча. Лара, Нилла и Силла, наоборот, вовсю говорили о грядущих торжествах, то и дело перескакивая на обсуждение воинского искусства нибурцев. Особенно им нравилось установленное в городе равенство женщин и мужчин в правах на службу в городском войске. Гор ловил каждое слово амазонок и одновременно восхищенно осматривал город. Лия едва скользила взглядом по сторонам и не произнесла ни слова, пока Мал не спросил ее:
– Разве тебе не приходилось бывать в этом городе?
– Сестры говорили мне, что я здесь уже бывала, только я этого не помню, – отвечала Лия.
Во дворец, защищенный мощными стенами и окруженный садом из пышных акаций и финиковых пальм, их проводили двое служителей, вся одежда которых состояла из набедренных повязок. Они предложили гостям расположиться в просторной зале и принять угощение. Там их уже ждали еще с полдюжины слуг с блюдами, наполненными фруктами, орехами и сладостями.
Стоило начать трапезу, как в зал вошли музыканты, а вслед за ними танцовщицы. Одна из них направилась прямиком к Малу. Она мягко и грациозно ступала по полу, позванивая золотыми браслетами. У нее было красивое лицо, в котором сочетались черты ребенка и мудрой женщины. Ее ноги и руки были обнажены, а гибкое тело обернуто тканью из золотого шелка. Тонкие ноздри трепетали при каждом вдохе. Взгляд танцовщицы излучал радость цветка, распускающегося в солнечный день на зеленом лугу. Она встала перед Малом на колени, обхватила руками его стопы и поцеловала их. Волна тончайшей чувственности мгновенно окутала принца, проникла внутрь и заставила его испытать жгучую боль, всколыхнувшуюся откуда-то изнутри. Мал вдохнул как можно глубже и задержал дыхание в надежде, что это поможет избавиться от боли. Одновременно он поднял глаза и увидел, что Гор едва не плачет, а у сидящей с ним рядом Лии слезы вовсю текут по щекам. Ее лицо при этом оставалось неподвижным, словно бы она плакала помимо своей воли. До Мала донесся стук ее сердца, и он тотчас прислушался к самому себе – их сердца бились созвучно друг другу.
Мал медленно выдохнул, снова набрал в легкие воздух и осмотрел всех сидящих в зале. Слезы текли из глаз у всех, даже жрецы, и те, не могли сдержаться и плакали, шепча молитву. В этот момент музыканты принялись отбивать такт ладонями тонких длинных рук, и танцовщицы немедленно словно бы обратились в травы, колышущиеся от каждого дуновения ветерка, и в зале повеяло прохладой. Она разливалась по воздуху как спасительная влага, что утоляет жажду, пробуждает жизнь в иссохшей земле, а страждущим душам дарит покой и умиротворение.
Когда представление закончилось, и танцовщицы вместе с музыкантами удалились, никто долго не смел нарушить внезапно возникшую тишину. Воздух был наполнен необыкновенной свежестью, словно бы только что прямо здесь прошел дождь. Мал полной грудью втягивал в себя разлитую по залу теплоту и радостный покой. Вместе с тем к нему постепенно возвращались едва покинувшие его отчужденность и безжалостность к окружающему миру. Мал мог только недоумевать, каким образом холодная рациональность, царствующая в его внутреннем мире, вдруг отступила на миг и позволила пробудиться той части его души, которая еще совсем недавно казалась навсегда омертвевшей. Это длилось совсем недолго, но разум Мала требовал рационального объяснения. Сейт-Акх как всегда не замедлил откликнуться на его бессловесную просьбу:
– В прежние времена танцовщицы обладали властью над жизнью и смертью. Их танец мог исцелить от душевного недуга и заставить страдать от необъяснимой болезни, а всё потому, что их учителями были сами боги. Эти женщины отказывали себе в земных радостях ради того, чтобы угодить своим наставникам, и люди величали их наложницами богов. Ныне же танцы способны лишь услаждать слух и взгляд.
Мал так и не понял, каким образом относится Сейт-Акх к увиденному: с презрением или с восхищением, но он не успел его о чем-либо спросить, потому как в зале появились две женщины и сразу приковали к себе всеобщее внимание. Одну из них, сидя на плече, сопровождала длиннохвостая мартышка. У обеих на руках красовались золотые украшенные лазурными камнями браслеты, каждый из которых изображал двух диких уток, воспаряющих в ту область небес, что была недоступна человеческому глазу – то был знак принадлежности к царственной чете. Женщины остановились перед жрецами, приветствовали их, а уже затем обратились ко всем остальным и назвали себя: Гатара, что означало «дарующая мудрость», и Матара – «дарующая жизнь», именно у нее на плече сидела мартышка. Их лица показались Малу знакомыми. Он представился голландским принцем – в Нибуре ему меньше всего хотелось быть аль-Хидром или Змеиным князем.
