Антон Корнилов - Урожденный дворянин
– Жизнь, понимаешь, она похлеще всякого кино бывает.
– И потом: если уж по справедливости – мне туда это самое… внедряться надо, а не тебе. Мое же дело. А ты…
– А я, значит, опять – мимо проходил? – неожиданно резко вскинулся Гога. – Ну уж – хрен тебе, брат Колян. Это как раз по мне. Это у меня получится – я прямо задницей чую!
– Вот отстрелят тебе твою чувствительную… – невесело усмехнулся Переверзев. – Фу ты… Никак не могу поверить, что ты это все серьезно.
– О! – поднял палец Гога. – А днем еще прекрасно во все верил. И чтобы уверенность в тебе эту возродить, давай-ка за пивком сгоняем? Водку – ну ее, а пиво можно. По паре бутылочек холодненьких, а?
– Давай, – вздохнул Николай Степанович.
* * *Вчера с соседями Переверзевых работал, Михал Михалыч, – начал свой доклад полковнику Рыкову старший лейтенант Никита Ломов.
– Так, так, – энергично и деловито покивал крутолобой головой полковник. – Результаты?
– Да обычные результаты. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Добротно сработали парни. Без шума и пыли. Только вот, Михал Михалыч… квартира над квартирой Переверзевых…
– Ну? – бодро вклинился в крохотную паузу Рыков. – Что тебе там сообщили?
– В том-то и дело, что ничего. Потому как некому сообщать. Пустая квартира, хозяева в отъезде. И судя по тому, что газеты из почтового ящика переполненного вываливаются – довольно давно в отъезде. А дверь в той квартире хорошая – знаете, такие делают: стальные, мореным деревом обитые, с чугунными ручками. Сигнализация и камера наблюдения стоит.
– Я себе тоже сигнализацию с камерой поставил, – сообщил Рыков. – Жена упросила. Я ей: на хрена это надо? И дорого, и… Короче, сам знаешь, если очень захотеть, можно любую дверь вскрыть и любую сигналку отключить… Ну и что?
– Я потом у соседей поспрашивал, – сказал Никита, – что там за семья над Переверзевыми живет. Состоятельная, оказывается, семья. Строят дом за городом, последние месяцы в этой хрущевке доживают… – Ломов кашлянул и продолжил: – Михал Михалыч, к Степанычу же не гопники-наркоши влезли, правильно? Серьезные люди там побывали, профессионалы. Неужто они не могли по подъезду пройтись, примериться? Уж такого-то лакомого кусочка, как квартира под сигналкой, не упустили бы. Если охраняют, значит, есть что охранять…
– Мне рассуждений твоих не надо, – с отеческой грубоватой строгостью произнес полковник. – Ты мне выводы сразу давай. Я побольше твоего понимаю. Хочешь сказать, что преступление заказное? Так?
– Так, – кивнул Ломов. – В пользу этого говорит еще и то, что преступники шли на дело, не прихватив с собой никаких сумок. Будто знали, что брать особо нечего.
– А потерпевший… тьфу, Степаныч-то что об этом думает. Подозревает кого?
Никита посмотрел в лицо начальнику. И никакой потаенной мысли в глазах полковника Рыкова не прочитал.
– Подозревает, – сказал старший лейтенант.
– Так? – ожидающе кивнул Рыков.
– Елисеева он подозревает, – договорил Ломов. – Вы же знаете, Михал Михалыч, что с Переверзевым произошло… накануне увольнения…
Полковник несколько раз моргнул, потом откинулся на спинку жалобно крякнувшего стула и фыркнул:
– Ты, Никит, съел что-то не то, да? Ты соображаешь, что говоришь? Где Елисеев, а где наш Степаныч!
– Просто версия, Михал Михалыч. Проверить надо.
– Ты такие версии себе знаешь куда засунь! Проверяльщик! Ну-у, Никита, я думал, ты умнее… – Рыков усмехнулся, но в глазах его, насторожившихся после заявления Никиты, никакого веселья не обозначилось. – Ты как себе представляешь эту проверку? Да меня прокурор с дерьмом съест, если в каком-нибудь подобном деле фамилия Ростислава Юлиевича появится… хоть каким-нибудь боком! Он папаше его обязан по гроб жизни и даже больше! Да и вообще – это мыслимо, чтобы такой человек с отставным прапорщиком связывался? Мстил ему! И думать забудь! – полковник постучал растопыренной ладонью по столу. – Степаныч вклепался по глупости своей – и получил за это. А ты… Шерлок Холмс, блин! Детективов, что ли, начитался? Да-а, Никита… А я-то хотел тебя в заместители к себе… А ты… вроде и умный мужик, а как чего-то скажешь – прямо пацан пацаном.
Михал Михалыч хмыкнул и махнул рукой, как человек, услышавший глупость.
– Давай, что там еще у тебя? – проговорил он.
– Да больше, в общем-то, ничего существенного. Отпечатков нет, фотороботы составлены. Кличка Борман… С начала девяностых у нас по базе четырнадцать бандюков с такой кличкой проходили. Но сейчас в городе ни одного Бормана не осталось. Кого убили – тогда еще, кто до сих пор сидит… Кто вышел и сгинул. Хотя, проверять надо. Вполне возможно, что какой-нибудь местный Борман вернулся в город. Или неместный залетел.
Минут через десять, когда старлей Ломов, закончив доклад, собрался уходить, полковник Рыков жестом остановил его.
– На будущее тебе, Никита, – сказал он. – Ты парень перспективный, но… молодой еще. Зеленый. Ты одну вещь должен понимать: в нашем деле, чтобы чего-то добиться, никогда не нужно стремиться прыгнуть выше головы. Или расшибешь эту голову раньше времени. Я ведь, Никита, пожил уже, я жизнь понимаю. И людей понимаю. И тебя вот… понимаю. Ты не как все остальные. Ты… далеко намерен пойти. И пойдешь – это я тоже понимаю – потенциал в тебе хороший. Только вот… – полковник наставительно покачал пальцем перед носом Ломова, – для таких, как ты, всегда велика опасность разинуть рот на тот кусок, который проглотить не в силах. Не торопись. Не суетись. Не лезь поперек батьки. Не занимайся, короче говоря, самодеятельностью. Смотри по сторонам и слушай руководство. Как другие поступают, так и ты поступай – если, конечно, особых указаний сверху не будет. А самому решения принимать… это, знаешь, чревато… Да даже президенты самолично ничего не решают, если хочешь знать. Важно, Никита, свое место знать. Понял меня? Когда каждый свое место знает, и свою работу делает так, как требуется от него, тогда в стране стабильность и порядок. Понял, что ли, Никита?
– Да, Михал Михалыч, – серьезно ответил Ломов.
– Ну иди тогда. Да! Насчет заместителя – это я не ради красного словца сказанул! Это я планы тебе свои раскрыл… Приоткрыл, то есть. Чтобы у тебя пища для размышлений появилась… – Полковник Рыков хохотнул и коротко махнул кистью: – Ну, иди-иди. И разговор этот наш… почаще вспоминай. Когда у тебя опять шило в жопе зашевелится…
* * * В коридоре Ломову встретился капитан Шелгунов.
– Здоров! – тиснул Шелгунов руку лейтенанта. – Как там дело Степаныча движется?
Никита неопределенно пожал плечами:
– Работаю.
– Давай-давай. Прихватим этих уродов, мало им не покажется… Слушай, ты Алимханова сегодня видел? – резко свернул с темы капитан.
– Какого Алимханова?
– Нуржана, сержанта пэпээсника.
– А-а… Нет, не видел.
– Тут такое дело… Короче, парни из ППС Нуржану бойкот объявили. И нас попросили поддержать по-братски. Я считаю, правильно они поступили. Так вот, предупреждаю тебя, Никит: Нуржанчику руки не подавать и в разговоры с ним не вступать. Пусть подумает над своим поведением.
Ломов поморщился.
– Что случилось-то? – спросил он.
– Ну, если вкратце… – Шелгунов глянул на часы на руке. – Помнишь, у нас Балабан работал? То есть, Сема Балабанов… конопатый такой? Он сейчас участковым на пятом квартале.
– Это который самогон носил на праздники? И сейчас еще передает…
– Во! – цокнул языком капитан. – В самую суть! У него бабка самогон гонит. Ну, пенсии старушке не хватает, подрабатывает она. Так вот, вчера из ее дома жильцы наряд вызвали – алкота во дворе передралась. Парни приехали, синерылых растащили, бабка балабановская в окно высунулась, поздоровалась со всеми, начала докладывать, как и что было. Алкота-то у нее зелье брала. А Нуржан этот ни с того ни с сего вдруг как упрется рогом: типа, оформлять бабку надо. По закону, дескать, полагается. Парни сначала не поняли, что с ним такое. Думали, шутит. Сам же, гад, в прошлом месяце этот самогон жрал и ничего, не гундосил. А тут… Когда поняли, что он все это серьезно, стали его увещевать. А он – ни в какую! Оформлять, говорит, и все! Ну… Миха его в сторонку отвел и малость того… чтоб в себя пришел. Тот в драку. В общем, стыд и позор. Жильцы из окон высовываются, малолетки на лавочках ржут, на телефоны снимают, как сотрудники друг за другом по двору гоняются. Хорошо хоть, что темно уже было, лиц не разобрать. Еле-еле утолкали Нуржанчика в машину… Так он до конца дежурства не успокоился. Нервы помотал парням, как надо. И, главное, понять невозможно, что с ним случилось! Как с ума сошел! Вот пэпээсники и положили: бойкот ему, чепушиле, пока не надумает извиняться. Ты сам посуди, Никит: разве можно такие истерики устраивать? Это понятно, если просто у Нуржанчика бзик какой приключился психический… А если он серьезно? Тогда его вообще гнать надо из коллектива. Потому что если мы друг за друга стоять не будем, тогда грош всем нам цена… Ну, давай, Никит, – закруглил свой рассказ капитан Шелгунов, – побегу я, дела. Короче, я тебя предупредил!
