Дарья Зарубина - Верное слово
– Писал! Писал в инстанции! – перебил Кощея Виктор Арнольдович. – Говорили ж мы про это уже, Иннокентий Януарьевич! И в деле должны мои рапорты остаться! Не только в ЦШПД[1] писал, отнюдь нет! Всюду, куда только мог!
– Верно, верно, – с неопределённым выражением отмахнулся Верховенский. – Да не потейте вы так, товарищ Потёмкин, ясно дело, что остались ваши писания, где нужно, всюду остались. Не видел их пока, но не сомневаюсь. Обезопасили вы себя бумажками нужными, что есть, то есть. Но результаты-то каковы? Проверили по вашим рапортам несколько районов на Смоленщине, ничего не нашли, само собой. Но я, как вы понимаете, Виктор Арнольдович, успокоиться не мог. Как уже говорил, за всю войну не погибало у нас разом такой сильной группы. Не верил я и не верю в бесследное «ангелов» исчезновение. И что пленили их, извините, товарищ Потёмкин, поверить не могу тоже. Не могли Зиновьева и её подруги сгинуть бесследно, да ещё и в боевой трансформации. Землю вы, товарищ Потёмкин, должны были рыть, но где они погибли – дознаться. Не ссылаться на партизан, не теоретизировать зря, что, мол, немцы трупы вывезли. Дознаться обязаны были, проверить всё, чтобы точно уж никакого «эха». Если не сразу, так после войны, чёрт побери!
Верховенский разгорячился, даже ладонью по столу прихлопнул.
«Да, – подумал Потёмкин. – Здесь ты меня уел, Кощей. Обскакал на вороных. Но ничего, ничего, имей ты на меня хоть какой матерьяльчик – не здесь и не так бы ты со мной разговаривал…»
– В общем, так, – сухо сказал Иннокентий Януарьевич, переведя дух. – Дело о корсунской трагедии, как вы, возможно, знаете, взято на особый контроль Генеральной прокуратурой. Союзной, само собой, не Киевской. Председатель Комитета, где я имею честь состоять, лично поручил мне досконально разобраться и доложить куда следует. Так что, Виктор Арнольдович, давайте вместе восстанавливать все события того времени.
– Восстановить-то события можно, товарищ Верховенский. Вот только зачем? В тех местах за прошедшие почти двадцать лет всякое случалось. Немцы стояли, потом на запад фронт двинулся. Потом мы там почти каждую деревню, каждый мост отстраивали. Сапёры минные поля разминировали. Немецкие брошенные склады разгружали. И нигде, никогда – ничего!
– У Корсуня тоже «никогда» и «ничего», Виктор Арнольдович. Это не оправдание.
– Так что же вы предлагаете, Иннокентий Януарьевич? – с деланым отчаянием воздел руки Потёмкин. – Прочёсывать все леса от Орши до Ржева, от Великих Лук до Белгорода? На это ж целая армия понадобится! И времени – несколько лет!
Старый маг хитро прищурился.
– Само собой, Виктор Арнольдович, само собой. Партия учит нас бережно, по-хозяйски относиться к народному добру. А время, вы правы, это такое же добро, как хлеб, нефть или металл. Поэтому давайте ещё раз пройдёмся по датам и по местам. Что можем точно установить. Придётся нам восстановить маршрут и «ангелов», и ваш – когда дороги ваши разошлись. По дням. В ближайшее время, когда выдастся и у вас, и у меня минутка, сядем вместе у меня на службе, картами обложимся, я все копии донесений уже заказал. Отметим с вами весь боевой путь товарища Зиновьевой с остальными подругами. Я для верности и немецкие ЖБД все заказал, с переводом соответствующих мест. Гансы скрупулёзно тогда воевали, свои «зиги» в гроссбухи заносили дотошно. Может, кто-то что-то из них и заметил. Это раз. Ну, а «два» у нас, Виктор Арнольдович… – на тонких бескровных губах Верховенского играла змеиная полуулыбка, – на счёт «два» у нас будет разговор о пропавших без вести магах Мишарине и Мрыннике. Помните таких?
Потёмкин не дрогнул, глазом не моргнул. Хотя внутри всё сжалось, а спина вновь взмокла.
…Потому что именно после исчезновения этой пары решил отправить в Карманов Марию Угарову с Игорем Матюшиным. Отправил и угадал.
– Мишарин? Мрынник? Конечно, помню. Мои ученики, с моей кафедры, предвоенного выпуска. А кого я выпустил, так помню всех. Маги Центрального управления по Московскому округу. Талантливые ребята, да. Михаилу я надеялся место в аспирантуре выхлопотать. Перспективный был молодой человек. Что пропали они без вести уж лет десять тому как, я слышал, конечно. Но почему это вас вдруг заинтересовало, Иннокентий Януарьевич? Проследить боевой путь «ночных ангелов» – это я понимаю, помогу всем, чем только смогу. Может, и впрямь найдём место, где они погибли, памятник им поставим достойный…
Кощей глядел на него, нехорошо сощурившись, и Потёмкин осёкся.
Не мог Кощей знать, что именно он послал в Карманов Мишарина и Мрынника. Из архивов исчезли документы. Где-то сгорели, где-то их списали по ошибке, перепутав грифы; где-то, напротив, новые документы появились. Умница Скворцов, прилетевший в Москву через сутки после того, как маги не вернулись из лесу, запомнил всё, что Виктор наказал сделать, если отыщутся тела. Кремированные останки поднять и допросить не сумел и сам Кощей, хотя ходили слухи – пытался. Но Маша Угарова так хорошо разорвала связи оболочек, что до астральных тел погибших магов Верховенский со своими приближёнными так и не достучались.
– Почему я заинтересовался этим исчезновением, этими офицерами? Очень просто, Виктор Арнольдович, – подали мне помощники сводку по всем таинственным и необъяснимым происшествиям за последние семнадцать лет в тех краях, где могли исчезнуть ваши «ангелы». Работа адова была, скажу вам честно. Чего там только не случалось! Роман написать можно, никто не поверит, что строго документально всё… Однако, если ближе к делу, заинтересовала нас эта пара. Ведь никто ни до, ни после не отправлял двух боевых офицеров, магов, прошагавших от Москвы до Берлина, в такую рутинную командировку, я цитирую, «с целью проверки качества подготовки личного состава расквартированных в Смоленске, Калуге, Медыни и Малоярославце частей».
Странная командировка, Виктор Арнольдович, очень странная. Не так проверяют «качество подготовки», не в таком составе. И потом, несмотря на все неразорвавшиеся мины, бомбы и снаряды, не погибали там такие офицеры. Шесть лет после войны прошло как-никак. Мальчишки подорваться могли, а офицеры – уже нет.
Виктор Арнольдович, как мог хладнокровно, пожал плечами.
– Всё могло случиться, товарищ Верховенский. Могли они, на свой опыт полагаясь, попытаться что-то и впрямь разминировать. Могли натолкнуться на что-то, нечисть какую-нибудь, войной разбуженную. Сами ведь знаете, сколько мы порядок по лесам да болотам наводили, пока окончательно не навели.
– Разумно, товарищ Потёмкин, весьма разумно. Конечно, все человеческие поступки не предугадаешь. Поэтому во что-то одно упираться никак нельзя. Кто знает, может, то, на что наткнулись Мишарин и Мрынник на Смоленщине, за одиннадцать лет до того, когда сильнее и страшнее было, войной питаемое, стало причиной гибели вашей седьмой группы? А может – на останки героических наших «ангелов» маги и налетели. Может, отозвалось уже «эхо» ваших «серафимов», а мы с вами его проглядели, зачистили лес от аномалии и успокоились. Может, не хотел кто-то, чтобы мы… – Верховенский выделил голосом это «мы», с прищуром посмотрел на Потёмкина, словно пытаясь прочесть в его глазах подтверждение вины, – пропустили это «эхо». Всякое может быть. Потому и надеюсь я на вашу помощь и содействие. Ну как, договорились?
– Разумеется, – деревянным голосом сказал Потёмкин. – Бесспорно, Иннокентий Януарьевич.
– И последнее, Виктор Арнольдович… и так задержал я вас сильно, не серчайте уж на старика. Коммунист, вы сами знаете, это высокое звание. И негоже, чтобы на него… падала бы тень.
– Простите, товарищ Верховенский, но я…
– Нет, это вы меня простите, Виктор. По-дружески, можно сказать, по-отечески скажу вам… не хотелось бы, чтобы ваше персональное дело пришлось рассматривать, с формулировкой – «за бытовое разложение».
– Да о чём вы?! – Потёмкин аж привстал.
– Не горячитесь, Витя, не горячитесь. Я вас ни в чём не осуждаю, напротив, советую. Как старший товарищ. Все мы люди, ничто человеческое нам не чуждо. Но… скажите, гражданка, в вашей квартире проживающая… товарищ Иванова… Зинаида… Сергеевна…
– Она моя домработница, – сухо сказал Потёмкин. – Я как-никак профессор, завкафедрой и декан факультета. Стиркой-уборкой-глажкой мне времени заниматься нет.
– О чём речь, Витя, о чём речь! Вот только… Вы хорошо её прошлое изучили?
– Достаточно, – пожал плечами Потёмкин. – Родом из Псковской области. Родной город – Невель – сильно пострадал во время войны. Вся родня погибла.
– Да, да, это мы знаем… – задумчиво покивал Верховенский. – Родня погибла, документов никаких. И загс невельский сгорел, и партийный архив, и архив Наркомата нашего… и даже церковные книги.
– Познакомились с ней в кино, – прежним сухим голосом продолжал Потёмкин. – С тех пор она у меня работает. Вот и всё.
– Конечно, Виктор. Конечно. Простите старика, что не в свои дела лезу, но… коммунист бдительность ослаблять никогда не должен.
