Александр Мазин - Возвращение ярла
– Так сами позвали! – парировал Санёк.
– Тоже верно, – согласился торговец, подобрев. – Совсем денег нет или что-то все же стучит в кармашках?
– Стучит, – честно ответил Санёк. – Девяносто единиц. Но мне еще жить надо…
– Девяносто… – Хозяин лавки внимательно оглядел Санька, задумался…
– По оружию, – сказал он наконец, – я тебе на выбор могу предложить либо секирку, это в полтинник уложимся, либо легкое копье. Это в районе сороковки. Нож у тебя и так хороший. Я бы такой за сотню взял, но… – тут хозяин лавки усмехнулся, – ты не продавай. Он дороже стоит и тебе пригодится. Фляга в зоне нужна, но это мелочь. За пятерку отдам. Плащ шерстяной, с капюшоном… Нет, лучше кожаный. Лето сейчас, не замерзнешь. Это двадцатка. Кремень с кресалом, снасть рыбацкая, иголка с ниткой… Тоже нужная вещь. Штаны там зашить или дырку в мясе… Еще – бальзам заживляющий. Отличная вещь! Антибиотик и анестезия – в одном флаконе. И контролер пропустит – гарантирую. Бальзам – десятка. Всю мелочь я тебе еще за десятку отдам. И сумку – в придачу. Еще деньги тебе тамошние нужны. Могу разменять по курсу. Еще двадцатка. Кошелек – в подарок…
– Остановитесь! – воскликнул Санёк. – У меня – всего девяносто единиц!
– Ну так столько и получилось! – заявил торговец. – Всего на круг – сто пять, скидка – десять, а нет, я тебе двенадцать обещал. То есть – девяносто две с половинкой. Половинку я тебе прощу, а две единички… Неужели у тебя парочки не завалялось? – Хитрющий взгляд хозяина лавки будто считал все мысли Санька. Вернее, содержимое его карманов.
«Он что, телепат?» – подумал Санёк. Но вслух сказал:
– Мне еще за ночлег заплатить надо. И поесть что-нибудь.
– Это вообще не вопрос! – парировал торговец. – Вот! – На прилавок шлепнулся кожаный жетон с выжженной единичкой. – Фрама знаешь? Отдашь ему. Это одна ночевка с кормежкой. Плюс одеяло бесплатно. Пошли копье тебе выбирать…
Через полчаса, начисто лишившись местной валюты (монеты Игровой зоны здесь, на территории, хождения не имели), зато с копьем, бурым плащом из толстой кожи и такой же бурой кожаной сумкой, полной всяких полезных девайсов, Санёк покинул лавку.
Перед уходом, решившись, поинтересовался:
– Скажите честно, сколько я переплатил?
– Единичек пять мог бы выторговать, – не моргнув глазом, ответил хозяин. – Но тогда б я тебе гостиницу не оплатил. Я ж не разбойник какой-нибудь, вижу, кто передо мной.
– А как вы узнали, сколько у меня денег?
– Опыт! – подмигнул торговец. – Заходи еще, малый. Меня Хмель зовут. Постоянным клиентам – пятнадцатипроцентная скидка.
– Рад бы, – ответил Санёк, – только денег больше нет, сами знаете.
– Сейчас нет, потом – будут, – уверенно произнес Хмель. – Ты, вижу, парнишка правильный. Такие у нас приживаются. Удачной игры!
Глава двадцать пятая
Закрытая территория зоны «Мидгард». Врата перехода
Точно сказать Юрий Игоревич не мог, но выпито было много. Берсерк, к примеру, приговорил не меньше ведра. Самый разгон был, когда какой-то мужик пузатый поспорил с Берсерком, что выпьет в один присест столько же, сколько и Берсерк. Все сразу заорали: «Договор свят!» – а потом Берсерку поднесли большущий рог, в который вошло литра где-то четыре. Берсерк вскинул рог к потолку (в его лапе он выглядел не таким уж большим), гаркнул: «Тебе, Молотобоец!» – и перелил пиво себе к глотку, не пролив и капли, что особенно впечатлило Гучко. Пузатый мужик, возможно, тоже осилил бы рог. Но решил выпендриться и повторил манеру Берсерка: запрокинул голову и пустил пенный напиток водопадом, вернее, пивопадом в пасть. Зря. Где-то в середине процесса пузатый поперхнулся, закашлялся и оросил ценным напитком себя и окрестности. Этак литра на полтора оросил.
И спор продул, и много обидных слов выслушал от окружающих.
Тут Гучко пришлось покинуть общество, чтобы отлить. Снаружи его поймал лысый проводник, который подряжался вести их в Игровую зону за три сотни, и начал втирать, что, мол, не стоит с Берсерком в Игру идти, потому что Берсерк – он Берсерк и есть, а контракт с Гучко ему нужен для того, чтоб в Игру войти, потому что сам он …
Юрий Игоревич слушал, слушал… Да так ничего и не понял, потому что осоловел от выпитого, а лысый талдычил непонятными словами и с каким-то чудным акцентом, будто и не русский.
– Ты, часом, не прибалт? – поинтересовался банкир.
– Нет, я из Пензы, – удивленно ответил наемник.
– Ну так чё ты меня учишь, деревня! – пренебрежительно бросил Гучко и вернулся в кабак, где ему тут же налили кружку: проигравший пузан проставлялся.
Вторую кружку банкиру налил уже Берсерк, который вдруг принялся нахваливать паренька, который сегодня на Арене дрался. Гучко не сдержался, похвастался: мол, это я его сюда привел. Проплатил тур, конкретно. И от проснувшейся вдруг немереной доброты (у Гучко на последней стадии нажора такое бывало) предложил:
– Слышь, братан! Давай его с собой возьмем!
Но то ли с дикцией у Юрия Игоревича к этому времени были проблемы, то ли Берсерку было поровну, что говорит его «работодатель», но на щедрое предложение Гучко гигант не отреагировал.
А повторять предложение банкир не стал. Потому что отрубился.
Праздник закончился две ночи спустя. Так что неудивительно, что одного только утреннего солнца оказалось недостаточно, чтобы приукрасить оплывшее после попойки лицо Юрия Игоревича. С трудом разлепив глаза, он с завистью уставился на Берсерка, который уж точно похмельем не мучился, потому что бодренько наворачивал баранью ногу, запивая ее всё тем же пивом… А пиво, которое до сих пор обитало у Гучко в желудке, настойчиво просилось наружу…
– Эй, эй! Ты что творишь, Свин! – воскликнул Берсерк, отбросил баранью ногу, вскочил и, ухватив Гучко за шкирку, с удивительной легкостью переместил многопудовую тушу банкира с кровати в окно. Так что блевал Юрий Игоревич уже высунутый по пояс и с трехметровой высоты. Под злобный мат едва не угодившего под зловонный поток прохожего. Прохожий, впрочем, тут же заткнулся и поспешил восвояси, разглядев, кто именно не дает Гучко вывалиться из окна.
Облегчивший желудок банкир со стоном распрямился и сунулся было к столу: освежиться пивком… Но был перехвачен, приперт к стене и вразумлен:
– С тебя хватит, Свин. Сегодня в Игру идем.
– Мне бы поправиться… – сдавленно прохрипел Гучко.
– Пасть открой! – потребовал Берсерк, после чего последовательно во рту, горле, глотке и внутренностях банкира вспыхнул пожар.
Что и как влил в него наемник, Гучко даже не зафиксировал. Целую вечность банкир провел на полу, корчась и перхая, а когда пришел в себя, так даже и не поверил, что живой и зубы на месте.
– Да-а… – скептически пробасил возвышавшийся над банкиром Берсерк. – Много в тебе говна, Свин. Если всё выжечь, от тебя, может, и не останется ничего. Хорош валяться. Встал и пошел завтракать. Игра ждать не будет.
И Гучко, к немалому своему изумлению, поднялся и пошел завтракать. Причем – с удовольствием. От вчерашнего перебора – ни следа. Бодрость в организме необычайная. И аппетит отменный.
Однако особо обжираться Берсерк банкиру не позволил. Как только доглодал кость и выхлебал пиво, тут же скомандовал:
– Подъем жопы, Свин! Выходим!
Столь неуважительное обращение банкир проигнорировал, продолжая жрать. Но – недолго.
Пинок вынес из-под задницы Гучко табурет, и плюхнувшийся на пол банкир выпучил глаза, подавившись куском курятины. Но не помер, потому что мощный хлопок по спине вышиб из организма Юрия Игоревича и курятину, и остаток воздуха, а рывок вверх – привел в вертикальное положение.
– С этой минуты так: я говорю – ты делаешь! – прорычал Берсерк банкиру в лицо. – Будешь лениться – вот!
На костяшках у Берсерка были вытатуированы руны, смысл которых был Гучко неведом. Однако сам кулак и без знания рун был весьма красноречив, так что банкир принялся собираться в дорогу со всей доступной ему скоростью.
Потом они еще полчаса бежали куда-то сначала к скалам, потом – вдоль скал… И лишь для того, чтобы в конце пути Берсерк скинул наземь плащ, улегся на него и, заявив: «Ждем», задремал.
Гучко уселся прямо на траву и просидел так минут десять, размышляя о жизни и считая кружившихся в небе ворон, а потом углядел двигавшуюся по тропе процессию: величественного всадника на вороном коне и еще парочку – на мелких неказистых клячах.
– Едут, едут! – сообщил он Берсерку. – Просыпайся!
Великан приоткрыл один глаз.
– Не суетись под клиентом, Свин, – буркнул он. – Впереди вечность.
Всадники приблизились. Первый – на замечательном, хоть сейчас на выставку, вороном, двое других – на низеньких невзрачных лохматых лошадках. Первый, бородатый важный старик, надо думать главный. На конях-коротышках – некрасивая баба средних лет и уже знакомый Гучко по трактиру лысый, сначала набивавшийся Гучко в проводники, а потом агитировавший против Берсерка. Левый глаз лысого обрамлял фингал.
