Сергей Самаров - Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
– Поставьте его на ноги, – потребовал княжич.
Старика сняли с седла, и поставили на ноги, связанные в области колен. Если ноги связывать понизу, то человек имеет возможность прыгать. Если связать возле колен, то любое передвижение невозможно, и пленник никогда не сумеет убежать. Руки же были связаны спереди в запястьях. Стоять самостоятельно старик не мог, и два воя поддерживали сирнанина по бокам. Тому достался, видимо, удар кольчужной рукавицей, разбивший ему лицо.
– Голову поднимите. Я хочу глаза его видеть.
Несмотря на темноту, глаза можно было рассмотреть. Но старик, когда ему подняли голову, глаза закрыл, и хотел осесть на снег, словно сознание потерял.
– Скажи, Турускана, зачем ты в крепостицу ехал? – строго спросил княжич.
Старик молчал, не желая отвечать.
– Предупредить думал? – предположил Вадимир суровым голосом. – Предать нас хотел, и под удар подставить?
– Я по торговым делам ехал. Хотел меха продать.
– Меха ты в Славене продаешь, – сказал верный словенам сирнанин. – У тебя там и лавка есть. Знаешь, что с предателями делают? Их вешают на первом же попавшемся суку, чтобы ворон порадовать. Хочешь, однако, чтобы тебе глаза вороны выклевали?
Турускана засмеялся, и даже бородой затряс.
– Скоро вернется Войномир, и вы все будете по деревьям висеть…
– Войномир никогда не вернется, – сказал Вадимир, сам не зная, почему и для чего он так говорит. – У Войномира другая судьба, и он ей покорился. Отпустите его, – распорядился княжич. – Поезжай сейчас, Турускана, в Бьярмию, собирай свой дом, и чтобы к моему возвращению тебя там уже не было. Доедешь побыстрее до Славена, закрывай свою лавку, и уезжай куда хочешь. В словенских землях тебя будет ждать смерть. Если еще раз попробуешь к крепости прорваться, здесь смерть найдешь. Крепость со всех сторон окружена.
– Кто ты, чтобы так распоряжаться людьми? – смело для сирнанина спросил Турускана. – Ты какой-то новый воевода или кто? Я не знаю тебя. Почему ты можешь мне запрещать жить среди словен?
– Я – княжич Вадимир, сын князя Буривоя. Отец поставил меня командовать словенскими дружинами. И за свои слова я привык отвечать. Поезжай. У тебя мало времени на сборы. Я уже скоро вернусь. Снимите с него веревки.
Вои разрезали путы на ногах и на руках старого сирнанина. Но помогать взобраться в высокое седло не стали. Но тот сам справился. Сразу развернул лося, и ударил его пятками в крутые бока. Шлепанье широких копыт на мягком снегу стало быстро удаляться.
– Надо бы отследить, – сказал один из воев. – Он может к Астарате в Заломовую податься.
– Правильно, – согласился княжич. – У тебя хороший лук. Поезжай за ним. Если свернет к Заломовой, догони и убей. Я не подумал об Астарате…
Молодой княжич легко признавал свои ошибки, в отличие от своего отца, который всегда считал, что ошибаться не может, а если и может, то об этом не должны знать посторонние.
Княжич посмотрел на небо, определяя оставшееся до рассвета время.
– Пора. К воротам. Строй не держать, вразброд скачем…
Дружинники без сомнений повернули лосей. И дружное шлепанье копыт слилось в единый шумовой фон…
Глава тринадцатая
О состоянии духа князя-воеводы Дражко всегда лучше всего сообщали его знаменитые усы. Если Дражко был привычно весел и внешне беспечен, усы его топорщились и тянулись к бровям, если он был угнетен и озабочен, кончики их стремились книзу, хотя последнее мало кому удавалось лицезреть, поскольку князь-воевода на любил показывать миру свое внутреннее состояние, и обычно предпочитал нечто изображать, что никак не отвечало его внутреннему состоянию. Да и вообще он чаще перебарывал свое внутреннее состояние усилием воли, и за повседневными заботами никогда не демонстрировал уныния, считая его признаком человека, не способного к управлению собой и окружающими событиями. А событиями Дражко, по мере сил, стремился управлять, и никак не зависеть от них.
Во время застолья в охотничьем доме Годослава Дражко, умеющий, когда бывает необходимость, хорошо владеть собой, выглядел вполне довольным жизнью и своими жизненными успехами. И никто не усомнился в этом его состоянии духа. Не видели люди причин, которые могли бы опустить долу кончики усов воеводы. В самом деле, он вернулся из удачного похода с королем Карлом Каролингом, согласно слухам, которые князя-воеводу обогнали, и прибыли к бодричам раньше, чем он сам, усы Дражко стали не только знаменем полка бодричей, но и знаменем королевской армии, где Дражко точно так же узнавали по этому мужскому украшению лица, как узнавали в Рароге. Князь-воевода, как передавали вести заезжие торговые люди, всегда и все знающие, стал чуть ли не новым фаворитом короля Карла, и Карл жертвовал своим времяпровождением даже с ученым аббатом Алкуином ради того, чтобы провести время с Дражко. По мнению бодрической знати, Дражко должен пожинать плоды своей славы, и никогда не печалиться. Именно таким князь-воевода и старался показаться боярам на пиру перед охотой.
Однако собственные мысли все же наводили порой на усы Дражко тяжелую тень. Во время охоты, когда не было времени на задумчивость, князь-воевода выглядел привычным молодцом, но уже на обратном пути, когда бояре остались за спиной, а рядом ехали только князь Годослав и князь Войномир, знаменитые усы слегка обвисли, и не вызывали прежней зависти у мужчин, тоже усы носящих. Правда, когда перед въездом в Рарог к княжеской кавалькаде присоединился, выехав прямо из леса, волхв Ставр, Дражко снова приободрился, и блеснул ожившими глазами. Он лучше других знал, что долговязый волхв никогда не появляется, когда у него нет новостей. Если нет новостей, Ставр ищет их, и, как правило, находит. А, поскольку волхв занял своих людей именно поиском тех негодяев, что напали на дом князя-воеводы, эти вести могли и должны были касаться князя Дражко напрямую. Значит, стоило ждать разговора. Но сам Дражко вопросов не задавал, дожидаясь слов волхва. Да и неприлично было задавать вопросы в присутствии Годослава, который всегда имел право и желание спросить первым. Тем более, князь бодричей был уже в курсе событий, развивающихся вокруг князя-воеводы. И Годослав, естественно, спросил:
– Что интересного принесли тебе твои разведчики, волхв?
– Много новостей, княже. Начать я думаю, стоит с самых далеких, но оттого не менее важных. Далекие события могут отразиться на жизни княжества не меньше, чем происходящие у нас под оком. В этом я давно уже убедился.
– Мы слушаем тебя, Ставр.
Волхв обернулся, прямо и с намеком посмотрел на едущего следом за Дражко лесного смотрителя Вратко. Тот взгляд хорошо понял, и, как человек, никогда не забирающийся в дебри политики, благоразумно придержал коня, чтобы отстать, и дать распоряжения своим помощникам, ведущим на цепях пардусов.
Ставр ростом был выше очень высокого князя Годослава, да еще сидел на высоком тонконогом жеребце, тогда как белый конь князя был мощным, но не слишком высоким, хотя назвать коня низкорослым тоже никто не решился бы. И потому волхву приходилось смотреть сверху вниз. Это было для него непривычно, и он спрыгнул с седла, взяв своего жеребца за повод. Длинные ноги позволяли Ставру идти, не отставая от всадников, не торопящих своих лошадей.
– Говори, пока народа вокруг не много, – поторопил Годослав.
Впереди кавалькады охотников, в самом деле, стояла толпа горожан и жителей пригородов Рарога, желающих посмотреть на такое важное событие, как возвращение княжеского поезда с охоты. И в этой толпе могли затеряться любопытные уши, для которых слова Ставра могут быть не предназначены.
– Самое главное событие сегодняшнего дня, княже, это действия короля Карла Каролинга. Он выступил походом на вагров, намереваясь полностью подчинить себе княжество.
– К этому все и шло. Не зря Веслав приезжал к нам, – сказал Дражко. – Только я не думал, что Карл окажется таким торопливым. Рассчитывал, что поход он начнет хотя бы через неделю. Но я понимаю, почему он поторопился.
– Почему? – спросил Годослав. – Я тоже привык к тому, что его величество всегда основательно готовится к каждому походу, и только потом начинает действовать. Я вообще считал, что у нашего брата Бравлина есть в запасе хотя бы десять дней.
– Мы внушили королевскому майордому дю Ратье, что даны угрожают нам. Они, в самом деле, угрожают, но не настолько большими силами, чтобы предпринять значительное вторжение. Карл, я думаю, опасался того, что даны выступят в поддержку Бравлина, как сам Бравлин всегда выступал в поддержку Готфрида Скьёлдунга[17]. Но слова дю Ратье показали Карлу, что данский король не решается поддержать союзника. Иначе он не распылял бы силы, и не держал бы полки на нашей границе. Это развязало франкам руки. Без поддержки данов Бравлин обречен. Он не продержится и десяти дней. У Карла Каролинга есть целый цех хороших инженеров, привезенных отовсюду, даже из сарацинских стран. Они строят ему сильные, великолепные метательные машины, которые просто разобьют ворота и башни Старгорода. При подавляющем преимуществе франков в численности, князь Бравлин обречен. Я в этом уверен.
