Стивен Эриксон - Память льда. Том 2
Глаза князя Джеларкана широко распахнулись. Итковиан видел, как эти сведения пробили внутренние стены капанца, видел, как в его душе одна за другой расцветали и тут же увядали надежды.
– На первый взгляд, – тихо проговорил Кованый щит, – всё, что я вам сообщил, чрезвычайно важно. Однако вы, как я вижу, уже понимаете, что по сути эти вести лишены всякого смысла. Пять недель, князь. Уповайте на то, что они отомстят, ибо лишь это им останется. И даже тогда, учитывая небольшое число воинов…
– Это твои выводы или Брухалиана?
– Увы, в этом мы согласны.
– Глупцы! – прохрипел молодой князь. – Худом проклятые дураки.
– Ваше Высочество, мы не сможем пять недель сдерживать паннионцев.
– Да знаю я, Худова плешь! Вопрос в другом: зачем вообще пытаться?
Итковиан нахмурился.
– Сударь, таковы условия нашего контракта. Защита города…
– Кретин! Какое мне дело да вашего треклятого контракта? Вы уже сами сказали, что в любом случае проиграете! Моя забота – жизнь подданных. Армия идёт с запада? Наверняка. По берегу реки…
– Мы не сможем вырваться, князь. Нас просто уничтожат.
– Сосредоточим все силы на западной стороне. Внезапная вылазка, которая обернётся исходом. Кованый щит…
– Нас перебьют, – веско заявил Итковиан. – Ваше Высочество, мы об этом думали. Ничего не выйдет. Септарх пошлёт кавалерию, всадники окружат нас, заставят остановиться. Затем подоспеют беклиты и тенескаури. Мы лишь сменим удобную для защиты позицию на неудобную. Всё будет кончено в течение одного колокола.
Князь Джеларкан смотрел на Кованого щита с нескрываемым вызовом, даже больше – с ненавистью.
– Сообщи Брухалиану следующее, – прохрипел он. – В будущем «Серым мечам» не следует думать за князя. Не их дело решать, что ему следует знать, а что – нет. Князю следует докладывать обо всех делах, невзирая на то, важными они вам кажутся или незначительными. Это понятно, Кованый щит?
– Я передам эти слова в точности, Ваше Высочество.
– Я так понимаю, – продолжил князь, – Совет Масок знает даже меньше, чем я знал колокол тому?
– Вероятнее всего, так и есть. Ваше Высочество, интересы Совета…
– Избавь меня от своих высокоучёных рассуждений, Итковиан. Доброго дня.
Кованый щит смотрел, как князь шагает прочь к выходу из цитадели походкой слишком жёсткой, чтобы показаться царственной. Однако по-своему благородной. Примите мои соболезнования, любезный князь, хоть я, конечно, и не осмелюсь высказать их вслух. Я – лишь инструмент воли Смертного меча. Мои личные желания не имеют значения. Итковиан подавил волну горького гнева, который вызвали эти мысли, и вновь перевёл взгляд на баргастов, по-прежнему сидевших на подстилках на солнцепёке.
Они вышли из транса. Хетан и Кафал теперь склонились ближе к жаровне, из которой валил в пронизанный солнцем воздух белый дым.
Удивлённый Итковиан помедлил, прежде чем шагнуть вперёд.
Приблизившись, он разглядел, что баргасты положили на угли какой-то предмет. Розоватая по краям, плоская, молочно-белая в центре – свежая лопаточная кость, слишком лёгкая для бхедериней, но тоньше и длиннее, чем у человека. Лопатка оленя, наверное, или антилопы. Баргасты начали ритуал прорицания, используя предмет, который позволял понять, почему их клановые шаманы называются заклинателями костей и поплечниками.
Значит, они не просто воины. Этого и следовало ожидать. Вспомни, как Кафал пел в Пленнике. Он – поплечник, а Хетан – его сестра-заклинательница.
Кованый щит остановился у самого края подстилки, чуть левее Кафала. На лопатке уже начали появляться трещины. Жир пузырился на толстых краях кости, шипел и вспыхивал, словно огненная мантия.
Простейший способ гадания – чтение трещин как карты, которая позволит охотникам племени найти стада диких бхедеринов. Но Итковиан прекрасно понимал, что в данном случае в дело пошли куда более сложные чары, и трещины представляли собой отнюдь не просто карту земного мира. Кованый щит молчал, прислушиваясь к тихому бормотанию Хетан и её брата.
Они говорили по-баргастски, этим языком Итковиан владел лишь в малой мере. Тем более странным ему показалось то, что в разговоре, кажется, принимали участие трое – Хетан и Кафал склоняли головы набок или кивали в ответ на слова, которых никто, кроме них, не слышал.
Лопатка уже покрылась сложным лабиринтом трещин, на кости показались синеватые, бежевые и выжженные белые пятна. Скоро она начнёт разваливаться: когда дух животного рухнет под напором огромной силы, текущей через его угасающую жизнь.
Странный разговор закончился. Кафал вновь погрузился в транс, Хетан отодвинулась от жаровни, подняла голову и посмотрела в глаза Итковиану.
– А, волк! Рада тебя видеть. В мире произошли изменения. Удивительные изменения.
– И ты рада этим изменениям, Хетан?
Она улыбнулась.
– А тебе было бы приятно, если так?
Шагну ли я в эту бездну?
– Такая вероятность существует.
Женщина рассмеялась, медленно поднялась на ноги. Поморщилась и потянулась.
– Духи держите меня, как же кости ноют. И мускулы требуют заботливых рук.
– Есть особые упражнения…
– Будто я не знаю, волк. Ты ко мне присоединишься, чтобы их исполнить?
– Какие у тебя вести, Хетан?
Она ухмыльнулась, упёрла руки в бока.
– Клянусь Бездной, – протянула она, – какой же ты неуклюжий. Ложись под меня и выведай все мои тайны – это тебе поручили? В такую игру тебе лучше не играть. Особенно со мной.
– Вероятно, вы правы, – процедил Итковиан. Он выпрямился и отвернулся.
– Да постой же! – расхохоталась Хетан. – Бежишь, словно кролик? А я тебя волком называла? Пожалуй, следует сменить имя.
– Это ваш выбор, – бросил через плечо Кованый щит и зашагал прочь.
У него за спиной вновь зазвенел смех Хетан.
– Ха-ха, вот в эту игру и вправду стоит поиграть! Беги, беги, милый мой кролик! Неуловимая моя добыча, ха!
Итковиан вернулся в цитадель, прошёл по коридору, который тянулся вдоль внешней стены города, и оказался перед входом в башню. Под позвякивание доспехов Кованый щит взобрался по крутым каменным ступеням. Он попытался выбросить из головы образ Хетан, смеющееся лицо, лукавые глаза, ручейки пота, промывающие на лбу дорожки в слое пепла, выразительно, недвусмысленно выдвинутую вперёд грудь. Итковиан презирал себя за это новое рождение давно похороненных желаний. Обеты рассыпались в прах, всякую молитву Фэнеру встречало лишь молчание, будто богу было плевать на жертвы, которые во имя его приносил Кованый щит.
И быть может, это и есть последняя, самая сокрушительная истина. Богам нет дела до аскетизма, до ограничений, которые налагают на себя люди. Им нет никакого дела до правил поведения, до изощрённой этики храмов и монастырей. Наверное, они и вправду смеются над цепями, в которые мы сами себя заковываем, над нашей бесконечной, ненасытной нуждой находить недостатки в жизненных потребностях. Или даже не смеются, но злятся на нас. Быть может, отказ от радостей жизни и есть самое страшное оскорбление для тех, кому мы поклоняемся и служим.
По винтовой лестнице Итковиан поднялся в оружейную, рассеянно кивнул двум солдатам на посту, а затем взобрался выше – на верхнюю площадку.
Дестриант уже был там. Карнадас внимательно посмотрел на Кованого щита.
– Вы, сударь, выглядите встревоженным.
– Да, не стану отрицать. Я беседовал с князем Джеларканом, и он остался весьма недоволен. Затем я разговаривал с Хетан. Дестриант, моя вера пошатнулась.
– Вы сомневаетесь в своих обетах.
– Именно так, сударь. Признаюсь, я сомневаюсь в их истинности.
– Кованый щит, вы верили, что ваши правила поведения существуют, чтобы почитать Фэнера?
Итковиан нахмурился, опершись на мерлон, и уставился на окутанный дымами вражеский лагерь под стенами.
– Ну, да…
– В таком случае, сударь, вы жили в заблуждении.
– Прошу вас объясниться.
– Конечно. Вы испытали потребность сковать себя обетами, нужду испытать собственную душу их строгостью. Иными словами, Итковиан, ваши обеты родились из внутреннего диалога с самим собой – но не с Фэнером. Эти цепи – лишь ваши, как и ключи, которыми вы можете их отомкнуть, когда потребности в них более не будет.
– Не будет?
– Да. Когда всё, что подразумевает жизнь, перестанет угрожать вашей вере.
– То есть вы подразумеваете, что мои терзания и сомнения касаются не моей веры, но лишь обетов. Что я перестал их различать.
– Верно, Кованый щит.
– Дестриант, – проговорил Итковиан, не сводя глаз с лагеря паннионцев, – ваши слова ведут к буйству плоти.
Высший жрец расхохотался.
– И с ним, смею надеяться, к улучшению вашего – обычно столь мрачного – настроения!
Губы Итковиана дрогнули.
– Ну, уж тут, сударь, вы уповаете на чудо.
– Я был бы рад…
