Елена Самойлова - Змеиное золото. Лиходолье
Еще один выстрел грянул совсем рядом, пылающий шар пролетел мимо, обдав лицо змеелова сухим жаром, и ударился в переплетение темно-зеленых лоз. Рыжий огонь расплескало по живой стене, закрывающей ведовия, искры брызнули во все стороны – и бесславно угасли в мокрой траве. Пламя продержалось немногим дольше – не прошло и минуты, как и оно опало, оставив после себя лишь густой дым, валом валивший от зеленых стеблей, да кое-где тлеющие огоньки.
– Да что же это такое! – Вик перевел взгляд на молодую совсем девицу, обеими руками державшуюся за дымящийся, воняющий пороховой гарью револьвер. Коротко остриженные волосы растрепаны, камзольчик наспех наброшен поверх надетой наизнанку рубашки, ноги босые, зато на поясе сумка со знаком Ордена, в которой ганслингеры обычно таскали пули и запасные барабаны, – девица одевалась явно второпях и выбежала из дома, прихватив только самое необходимое. – Что же делать?! Эту дрянь даже из револьвера не прошибешь! А близко к ней не подойти!
– А маслом обливать не пробовали, прежде чем поджечь? – едко поинтересовался дудочник, нащупывая на груди футляр с тоненькой узорчатой флейтой и останавливаясь на почтительном расстоянии от живой изгороди, у подножия которой можно было разглядеть тела двух чернореченских стражников, туго обвитых шипастыми лозами. У одного шея была свернута набок, как у куренка, и голова свешивалась на грудь, другого лоза попросту задушила и подтянула поближе к изгороди, потихоньку оплетая мертвое тело и превращая его в дополнительную преграду.
– Стражников лозы поймали с шести шагов. И то мне кажется, что дотянуться они могут дальше, – мрачно отозвался другой ганслингер, наполовину седой, с лицом, испещренным сетью морщин. Глядя на этого пожилого мужчину, и не скажешь, что он ровесник Викториана, еще не перешагнувшего сорокалетний рубеж. Что поделать – ветеранами ганслингеры становятся рано, и чем лучше стрелок, чем чаще он использует магию именного револьвера, тем быстрее старится. А куда деваться этим молодым старикам, которым тошно от осознания рано подкрадывающейся немощи, если всем дается один ответ – либо на покой с мизерным довольствием, либо на границу в Лиходолье на орденский хлеб и мясо? После такого «щедрого» предложения в пограничники добровольно идет едва ли не половина ветеранов. – Предлагаешь ведра издалека кидать?
– Зачем же ведра? Не верю, что в Черноречье все тонкостенные кувшины побили, – хмыкнул дудочник, с беспокойством наблюдая за мелко дрожащими столбами. – Раз уж так подойти боитесь, то хотя бы кувшины добросить сможете? Или силушки молодецкой не хватит?
– Пока вы за кувшинами сбегаете, круг будет нарушен, – раздался неподалеку знакомый женский голос. Вик обернулся – и почти не удивился, когда увидел змеелюдку, сидящую на плече своего оборотня-охранителя, вынырнувшего из сумерек в десятке шагов от дудочника. Все-таки не смогла отсидеться дома, всюду влезть надо. Интересно, как она собирается плясать, если даже в сумерках видно обернутое тугой повязкой распухшее колено, из-за которого она даже с лавки с трудом вставала? Или она так, понаблюдать явилась?
– Да кто ты вообще такая?! – Юная ганслингер, еще минуту назад едва не ударившаяся в панику из-за того, что до сих пор эффективный револьвер оказался совершенно бесполезен, смотрела на Ясмию с нескрываемым презрением. Еще бы, явилась слепая девица в одной нижней сорочке на плече рыжего громилы, так еще и советы «первого голоса» критикует. – Пошли прочь, не до вас сейчас!
– Вик, помощь нужна? – поинтересовалась бывшая лирха, игнорируя ганслингера с завидным спокойствием. Даже лихорадочный щелчок взведенного курка не произвел на нее никакого эффекта. Ясмия повернула голову в сторону преграды, возведенной ведовием, и осторожно похлопала оборотня по плечу. – Вижу, что нужна. Искра, спусти меня на землю. Вик, мне понадобятся стрелы и нож.
– И что будет? – усмехнулся змеелов, выдергивая из колчана стоявшего ближе всех стражника несколько стрел и бросая их перед бывшей лирхой. Туда же отправился и нож-рыбка в потертых кожаных ножнах, который Вик снял с собственного пояса. – Стрел хватит, Мия?
– Хватит. Искра, если мне будут мешать, – останови.
– Легко. – Рыжий нехорошо улыбнулся и расправил плечи. Широкий короткий меч появился в его правой руке, будто бы по волшебству – дудочник даже не успел заметить, когда чаран вытащил его из ножен, – и оборотень сделал шаг вперед, навстречу опасно шевелящимся лозам.
Тихий щелчок. Еще один.
Ясмия торопливо ломала древки стрел пополам, а обломки втыкала в землю перед собой. Один, другой… перед бывшей лирхой сноровисто вырастал маленький частокол из стрел, железные наконечники которых смотрели в темное небо. Блеснуло лезвие ножа – девушка срезала у себя одну из тонких косичек, которой принялась обвязывать древки, что-то негромко напевая себе под нос.
– Сумасшедшая, – шепнул кто-то за спиной дудочника.
Викториан ничего не ответил. Он смотрел на то, как ходят ходуном окованные железом столбы, как громкий треск дерева почти заглушает тягучее пение, и ощущал какое-то странное, отстраненное спокойствие. Безразличие. Пусть ломает.
Пальцы уже сами собой нащупали тоненькую дудочку, висевшую на груди, потянули наружу этот украшенный завитками и узорами из драгоценных камней застывший лунный луч, когда пение Ясмии стало громче, взвилось к небу одним протяжным, долгим криком, и покосившиеся, поломанные, вот-вот готовые упасть на землю колдовские столбы вдруг разом выправились. Встали ровненько, будто и не расшатывало их колдовство ведовия, не раскачивали шипастые лозы, обвившиеся вокруг основания столбов, как плющ вокруг древесного ствола.
Тишина. Злая, яростная, нехорошая. Викториан метнул быстрый взгляд в сторону Ясмии – та сидела на земле, одной рукой упираясь в связанные косичкой обломки стрел, стоявшие так же ровно и аккуратно, как и чудом выправившиеся столбы, а второй лихорадочно чертя в воздухе перед собой непонятный знак.
Нет, не чудом. Колдовством подобия.
Ромалийские лирхи могут слепить из воска и пепла куколку, которую бросают в огонь, чтобы исцелить больного от смертельной болезни. Вешают на ворота конюшни красную шерстяную нить, и лошади сами возвращаются со свободного выпаса в лугах. Могут затанцевать до смерти нежить, проходя сквозь огонь и заставляя неупокоенного мертвеца рассыпаться в прах, в пепел.
Кто сказал, что они не могут починить обережный круг, выправив колдовское подобие поврежденного участка?
– Выпусти меня-а-а-а!!!
Лозы раздвинулись, разошлись в разные стороны с тихим шелестом, показав наконец-то ведовия. Худого, тощего мальчишку-оборванца лет семнадцати, с головы до ног обвешанного амулетами из кованой бронзы, каменных бусин, каких-то тряпочек, узелков и птичьих перьев. Коротко остриженные волосы паренька стояли дыбом, с вымазанного грязью лица смотрели дикие, ярко светящиеся в темноте кошачьи глаза. Широко раскинутые руки вместо кистей заканчивались не то древесными побегами, не то птичьими лапами, ноги до колен были оплетены шипастыми лозами, крепко соединившими парня с землей. Викториан еле слышно вздохнул – похоже, мальчишку только-только инициировали, и он, вместо того чтобы постигать не только ведовийское чарование, но и защиту от него же, попытался взять все сразу и как можно быстрее – вот и результат. И куда смотрел его наставник, если позволил новообращенному довести себя до такого состояния? Да и жив ли он вообще?
На берегу реки стоял не человек и не зверь, а странное создание, к которому уже сползалась водяная нечисть, призывно протягивающая бледные тонкие руки с перепонками между пальцев. Но сам ведовий, похоже, не осознавал произошедших с его телом изменений – так отчаянно он пытался пробиться на волю, вырваться из Лиходолья, которое уже вросло в него так глубоко, что вряд ли когда-нибудь отпустит. Да и какая жизнь будет у мальчишки-ведовия, почти утратившего человеческий облик? До первого ганслингера или крестьян с топорами и кольями, завидевших эдакое чудо-юдо за своим забором? Или же до первого спокойного озера, где, как в зеркале, отразятся все необратимые изменения, произошедшие с его лицом? Колдовство ведовиев – мощная, но очень жестокая сила: она позволяет чаровникам изменять мир вокруг себя почти так же, как и легендарным Кукольникам, но плату берет несоизмеримо высокую. Не защитишь себя, свою волю и разум – изменишься следом. И в человеческий облик уже никогда не вернешься. Видел Викториан таких колдунов, прячущих изуродованные лица под масками, тела – под широкой долгополой одеждой. Но глаза уже не спрячешь, так и смотрят они через прорези маски – соколиные, рысьи, волчьи. Звериные глаза на лице ведовия, когда-то бывшего человеком.
И смотрели они сейчас на сидящую на земле Ясмию с лютой ненавистью…
Проклятых видно издалека.
