Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – эрцфюрст
Он взглянул на меня искоса и с осторожным любопытством.
– Ваше высочество… это граничит с ересью.
– Я паладин, – ответил я сурово. – И всецело предан Господу и церкви. И целиком и полностью разделяю их догматы! Конечно, не все, не во всем, да и те, что разделяю – с оговорками, но это не отменяет того, что действую во славу Господа Милостивого и Милосердного. Ну, как я его понимаю.
Он перекрестился и ответил смиренно:
– Да, понимают не все одинаково, в этом залог развития христианства. А что я должен делать?
– У меня несколько научно-исследовательских центров, – сообщил я. – В них трудятся маги, колдуны, алхимики… и вообще. Нет, не в Геннегау, увы. Есть в Гандерсгейме, есть в Амальфи, есть и в других местах… Надо бы как-то упорядочить, скоординировать деятельность, обмен опытом и результатами экспериментов… Отсеять тех, кто ищет философский камень и эликсир вечной молодости. Нет, сперва попробовать переориентировать на более скучные, но достижимые задачи, а если не получится, то… отсеять. Отец Дитрих уже давно никого не сжигал, как бы с него сан великого инквизитора не сняли!
Он кивнул, лицо стало деловитым.
– Да, отцу Дитриху надо помочь с материалом. А то от него, как архиепископа, ожидают усиления деятельности, а он все собор украшает!
– На костер можно подкинуть ему всех астрологов, – сказал я, – гороскопщиков, оракулов, бабковангателей и глобей, этих сразу без суда, и так все ясно. С ведьмами будем разбираться в индивидуальном порядке…
– Да, – согласился он. – С ведьмами… да. Особенно с молодыми.
– А что с молодыми? – спросил я.
– Молодых можно исправить, – пояснил он с заминкой. – Молодые… они ж всему учатся! Можно переучить на полезное.
– Я составлю список, – пообещал я. – Не ведьм, а стихийно возникших с моей помощью высших научных центров начального уровня. Потом определим ряд задач для исследований. Часть сразу будем финансировать в полной мере, другие только после значимых результатов… Гранды буду выделять сам, но вы готовьте перечень наиболее перспективных направлений.
На поле то и дело раздаются лязг и грохот, справа визжит и хлопает в ладошки Розамунда, со всех сторон крики, хохот, возмущенные вопли, радостные кличи, но отец Тибериус все воспринимает стоически, как настоящий ученый, нечего и мне ждать каких-то особых условий для работы.
Это и называется жить в обществе.
Глава 14
За окном звездная ночь, пронеслось нечто хвостатое, а между железными прутьями проскользнул толстенький дракончик, чуть крупнее воробья, и уставился на меня большими выпуклыми глазами.
Я сказал вяло:
– Вон там на столе поклюй.
Он нерешительно потоптался на месте, часто перебирая короткими лапками, но, видать, проголодался здорово: быстро спикировал на стол, ухватил остаток недоеденной булки и торопливо вернулся, а уже там, когда справа и слева металл решетки, принялся торопливо лопать.
Все-таки птицы их почти вытеснили из дневной части суток, только ночью и могут что-то перехватить, но скоро, видимо, совсем исчезнут.
Я сам стащил сапоги и брякнулся на ложе. Сладкая усталость прокатилась по телу волной от пяток к голове и обратно, приятное ощущение, а потом, как помню, начнет покидать мою тушу, словно по капле просачиваясь в постель.
Мысли вернулись к обустройству научных центров, начал сладко проваливаться в сон, как вдруг дверь тихонько приоткрылась, в щель брызнула струя света из коридора.
Моя рука моментально ухватила меч у изголовья, но в покои вошла Розамунда в плаще с откинутым капюшоном, отблески огня настенного светильника заиграли в ее золотых волосах.
Она уверенно приблизилась к моему ложу, руки ее поднялись к горлу, там щелкнула застежка, и плащ тяжелой грудой рухнул на пол.
Она вышла из него, обнаженная и чистенькая, я видел страх в ее лице, глаза расширены, а губы дрожат, поспешно вскочил и, ухватив одеяло, укрыл ее, держа в объятиях, чтобы оно не свалилось.
– Леди Розамунда!
– Это моя последняя ночь в Геннегау, – прошептала она. – Завтра выберут королеву турнира, я уступлю ей трон и сразу уеду.
– Но… – сказал я тупо.
Она шепнула мне в ухо:
– Мне дарить имения не нужно… Просто уложите меня рядом с собой. Просто рядом, не обязательно под себя.
Чуточку обалделый, я взял ее в одеяле, такую дюймовочку легко поднимет и совсем плюгавенький, отнес к постели, бережно уложил и лег рядом.
Она тут же развернула одеяло, укрыла и меня, я расслабил плечо, когда она опустила туда голову.
Некоторое время мы молчали, наконец она прошептала:
– Спасибо, что не прогнали…
– Надо бы, – буркнул я, – но… как? В этой ситуации как-то не весьма зело.
Она улыбнулась.
– Я на это и рассчитывала. Вы человек благородный и не станете позорить бедную девушку.
Я сказал твердо:
– Но я не дам себя насиловать!
– Вот как? – спросила она. – Будете кричать? Звать на помощь?
– Не знаю, – признался я. – Разве что попробовать отбиваться?
– От меня не отобьетесь, – прошептала она. – Начало схватки уже проиграли.
– Да, – признался я со вздохом. – Ладно, насилуйте по праву победительницы. Это у вас такой девичник, да?
– Что такое девичник?
– Ну… выпускной вечер, – объяснил я. – Когда девочки, после школы… ну, конфирмации, выпускного, они считаются уже девушками и вступают в ранг взрослых, вот тут-то и начинают беситься напропалую…
Она вздохнула.
– Вы прям сказки рассказываете. Нет, это я сама… А почему напоследок не сделать что-то сумасшедшее? Завтра начнется совсем другая жизнь… семейная, скучная, добропорядочная и правильная.
Ее ресницы то и дело щекочут мне грудь, я пробовал сдерживать нарастающий жар в теле, но получается так, что просто не получается, а еще она и ногу закинула мне на живот, чуть ли не на грудь, я сам поймал себя на том, что прижимаю крепче, потом начал поглаживать, прошелся кончиками пальцев по зонам на спине, медленно и осторожно разминал ее всю, почему-то фригидную, пугливо застывшую, сердечко колотится в моей ладони, словно у пойманного воробышка…
– Розамунда, – шепнул я, – что-то не так?
Она ответила совсем шепотом:
– Все так… не обращайте внимания…
Была бы служанкой, мелькнуло в голове, не обращал бы, а так все-таки нужно сперва малость ритуальных танцев. Потому в конце концов аристократки повыведутся, вытесненные доступностью и неприхотливостью служанок.
Я лежал навзничь, под сводами в темноте что-то шелестит, но над кроватью полог, не видно, даже если летучая мышь и брякнется сдуру. За окном иногда слабо поблескивает багровый свет зарниц да все так же заглядывают любопытные звезды.
Розамунда лежит рядом, вся скукожилась в комок, но голову снова положила мне на плечо, уже мокрое от ее соленых слез. Всплакнула коротко, успев ужаснуться внезапности всего, что стряслось, пережив боль и восторг, теперь тихая, как мышь, снова скребет ресницами плечо.
Я рассеянно погладил пышные волосы.
– Леди Розамунда…
– Да, ваше высочество?
– Почему, – сказал я с упреком, – вы тогда соврали, что не девственница?
Она прошептала виновато:
– Сильно испачкала вам простыни?.. Я слышала, вы человек чести, потому не станете…
– Еще бы, – буркнул я. – Нехорошо получилось.
– Хорошо, – возразила она тихохонько. – Вы ни при чем, это я обманула.
– Но… зачем?
Она сказала грустным шепотом:
– Если скажу правду, загордитесь. Потому совру, женщина имеет право врать в порядке самозащиты. Мы слабые, не знали?.. Я еще полежу с вами немного, понежусь, а потом уйду.
Она заснула в моих объятиях, а когда забрезжил рассвет, я с нежностью всматривался в ее похудевшее за ночь лицо, осторожно поцеловал в щеку.
Ее ресницы затрепетали, поднялись, глаза еще сонные, спросила испуганным голосом:
– Что?.. Я задремала?
– Еще как, – сообщил я ласково. – И лягалась, и сопела, и хрюкала… Доброе утро, милая.
Она в испуге огляделась.
– Утро?.. Откуда утро? Почему утро?
– Это не я, – заверил я. – Пробовал, но не могу заставить солнце восходить по своей воле. Петух может, а я вот нет. Пока еще.
Она начала торопливо выкарабкиваться из постели, подхватила плащ, я помог ей застегнуть застежку. По хлопку ладоней появился молчаливый Хрурт, кивнул, отвечая на мой взгляд, дескать, дорога свободна, никто не увидит, как леди выходит из спальни моего высочества.
В коридоре их уже поджидает верный Ульман, этот сообщил, что дорога свободна до самых покоев леди Розамунды. Втроем удалились, а из комнаты личной охраны молча вышли Переальд и Айсватер, не менее доверенные телохранители, неспешно заняли их места.
Я перешел из спальни в спальные покои, там уже несколько придворных, что допущены к одеванию моей персоны, терпеливо выслушивал новости и позволил одеть себя и даже обуть.
Заключительные бои начнутся в полдень, однако народ стягивается к ристалищу с утра, спеша занять места поближе к арене. Лотошники пользуются возможностью торговать горячими пирогами, вином и прочей снедью, некоторые рыцари уже разминаются на поле, другие только выехали из города, а приехавшие из других земель пока еще спят в шатрах вблизи ристалища.
