Людмила Минич - Дети Хедина (антология)

Текст Юлии Рыженковой «Джем» – это нерв, это обнаженные высоковольтные линии чувств и эмоций, напряжение которых захлестывает героев, ломая, калеча и одновременно очищая. Таков же и стиль рассказа – рваный, мучительно-искренний. Героиня Юли оказывается удивительно сильной в своей чувственной беззащитности.

Не таков герой рассказа Павла Сидоренко «Отражение. Гамма-синий». Это беглец. Он не готов остаться лицом к лицу со своим страхом, он предпочитает отправиться на край вселенной за призрачной надеждой. Но все оказывается не тем, чем кажется. Но… не будем раскрывать интриги.

«Лилипуты в Бробдингнеге» Максима Тихомирова – рассказ-загадка, рассказ-игра. Зажатое в тисках голода человечество вроде бы отыскало решение задачи, открыло неиссякаемый источник пропитания. Но… полноте, человечество ли? Или что-то его только напоминающее? Или что-то совсем иное, чужое и жуткое, только принявшее облик человечества? Персонажи Свифта? Мы нынешние? Те, кто пришёл нам на смену?… Но, кто бы то ни оказался, он не может называть себя человеком, если его ведет лишь одно желание – набить брюхо.

В более традиционной фэнтезийной манере выполнена повесть Надежды Трофимовой «Черный брат». Средневековый монастырь, молодой отступник, в чьем сердце вступили в последний поединок долг и чувство. И неожиданная развязка, расставляющая все по своим местам. Благодаря неторопливому и ровному стилю повести не замечаешь, как с головой погружаешься в мир черных братьев, как захватывает и увлекает история и до самой последней страницы не отпускает напряженное ожидание развязки.

Женщина творит новые жизни. Это её величайшее предназначение. Но что делать, если, как в рассказе «А-кушерка» Натальи Фединой, рождение маленького человечка становится сродни работе сапёра? Если работа акушерки – не только помогать прийти в этот мир, но и безжалостно уничтожать рождающихся «иных», что опаснее атомной бомбы, как совместить великий женский долг и призвание с этой беспощадностью? где проходит граница и есть ли она вообще?

Дивный новый мир в рассказе Ирины Черкашиной «Путь атлантов» – о ловушке, что расставляет коварное совершенство, о том, как, стремясь «дать счастье», разум зачастую убирает саму необходимость думать, стремиться, бороться, искать. Наша сила есть продолжение наших слабостей, и что случится с ней, если убрать их, если избавиться от недостатков и ограничений?

Рассказ Аркадия Шушпанова «Служивый и компания» можно было бы назвать социальной фантастикой, но это не плакатно-едкая, хлесткая сатира на общество, а пронзительно-печальная история о судьбе, истории, памяти человека и человечества. «Служивый» – рассказ о дружбе, памяти, об ответственности перед собой и о человечности. Но хранители этой человечности… не совсем люди.

Юстина Южная в «Чужой» шаг за шагом следит за безумной любовью, за тем, что за любовь принимают. Но на самом деле самой любви там вовсе нет. Есть её призрак, мучительные воспоминания, разрываемые с кровью связи душ и сердец. Произведённый во спасение «обмен разумов» оборачивается напрасной жертвой ради своей и чужой любви. «Чужая» – это кровь сердца, сродни лебединой песне. В ней слышен чистый и сильный голос чувства – то, что отличает все тексты Юстины Южной.

Герой повести Натальи Колесовой – дом. Таинственный, открытый, как сердце его хозяйки. Дом-перекресток и дом-приют. Воплощенная надежда, которой так не хватает в этой вселенной одиночества и потерь. «Дом» – лиричная, очень женская проза.

Надежда Карпова в рассказе «Фея света» предлагает нам взглянуть на сложный и запутанный мир, где властвует загадочная всемирная сеть Вирж, но взглянуть – глазами совсем молоденькой, наивной и романтичной девушки. Аинде предстоит решить – верить или не верить, простить или лелеять обиду, позволить себя защитить или стать защитницей близких, феей света.

«Отцова забота» – рассказ о вечных темах, о долге и ответственности, о верности и о прощении. Об умении простить даже то, что, казалось бы, простить невозможно. Повесть нельзя разобрать на части и рассортировать, «кто что делал».

Каждое слово, каждый образ – независимо от того, кем был предложен вначале – стал общим. Нет нужды вдаваться в подробности, «кто что придумал». Соавторство позволило взглянуть на события с двух сторон, ярче показать то, что каждый из нас по отдельности, быть может, оставил бы без внимания. Мне кажется, получилось интересно. Но окончательный вердикт может вынести только читатель…

В нашем мастер-классе нет заданных тем или излюбленных жанров, есть только один критерий – писать интересно. Надеюсь, так же интересно будет и читателю, что откроет этот сборник, что он найдёт для себя авторов по душе, и эти рассказы станут только первым шагом к новым книгам.

Ник Перумов

Ник Перумов, Дарья Зарубина

Отцова забота

– Что, взяли?.. Взяли, да?.. Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро!.. А не прошли вы, никуда не прошли и сдохнете здесь, все сдохнете!..

– Угарова! Матюшин! Машка, Игорь, оглохли, что ли?

Машка обернулась первой. Она всегда реагировала на долю секунды раньше Игоря. И раньше, в детстве, умудрялась осалить его в первую же секунду игры, и Игорю приходилось гоняться за ней по двору, пока Машке самой не надоест бегать. И потом, на фронте, когда фриц уже выцеливал его из засады, Машка успела выстрелить раньше. За тот фронтовой должок Игорь так и не рассчитался – развела их война, его на Первый Украинский, ее на Первый Белорусский, – зато поднакопил новых за время учебы. То там Рыжая вытянет, то тут подскажет. Вот и сейчас оказалась быстрее, перехватила бегущего Фимку, выросла перед ним, не дав налететь на Игоря.

– Ефим, ты чего кричишь?

– Чего, чего! Декан срочно вызывает, вас обоих. Виктор Арнольдович сказал, немедля, мол, из-под земли, Ефим, голубчик…

– Иди в баню, Фим, – оборвал Игорь, – честное слово, не до шуток. Ты-то уже отмучился. А нам еще до распределения…

– Два пучка нервов и один холодный труп, если будешь куражиться, – саркастически подхватила Машка. – Так что… ха-ха отменяется. В очереди стоим. Талоны на светлое завтра получать.

Стояли они вовсе не в очереди. А в холле второго этажа возле большого окна. Очередь была рядом, за поворотом коридора.

Возле одной из аудиторий, где на высоких, до потолка, дверях красовалась начищенная до нестерпимого сияния бронзовая табличка «Государственная комиссия по распределению», в коридоре толпилось около сотни парней и девчат. Почти половина ребят – в несколько уже поношенной, хотя сегодня выстиранной и отглаженной военной форме, очень многие – с желтыми и красными нашивками за ранение на правой стороне груди и орденскими колодочками на левой. Остальные были в темно-синих двубортных костюмах с петлицами, явно форменного вида. И тут у многих виднелась россыпь наградных лент. Девчонки надели строгие, ниже колена, темные платья. И только те, кто не успел повоевать или не хотел вспоминать о том, что успел, оделись так, как велела погода, – в светлые пары и платьица– восьмиклинки, явно перешитые из чьих-то довоенных нарядов. Форменное платье было и на стоявшей у окна Машке. Игорь был уверен: Уварова наденет другое – зеленое – цвета травы, она еще на фронте все мечтала о том, как выучится и придет на распределение в зеленом. Но, видимо, передумала. Кто мог понять эту Машку?..

А за окном виднелись недавно подстриженные старые каштаны и скамейки, где уже рассаживались счастливцы, получившие распределение. Кто-то радостно размахивал руками, рисуя размашистыми жестами блестящую картину собственного будущего. Кто-то хмуро выковыривал носком начищенного сапога пробившуюся между каменными плитами травку. Не повезло – не в секретный институт, не на самоновейший завод, а куда-нибудь в глубинку, поднимать сельское хозяйство или выковыривать из полей и готовящихся к осушению болот оставшуюся с войны смертоносную «память»: неразорвавшиеся снаряды, мины…

Машка отвернулась от окна. Уселась на подоконник. Игорь не мог оторвать взгляда от заполняющегося выпускниками двора.

– Я получил, – не утерпел Фимка, уж очень хотелось похвастаться. – В институте останусь. На кафедре непрямых и скрытых воздействий. А вам Арнольдыч как раз и велел передать, мол, за распределение надо поговорить. Так что давайте, давайте, ноги в руки и вперед! Отец ждать не любит.

Виктор Арнольдыч и правда был из тех, кто ждать не умел. Да и где ему было научиться? – каждое слово его исполнялось мгновенно, потому что от одного укоризненно-печального взгляда декана все внутри переворачивалось, и казалось, что ты не урок недоучил, не лекцию пропустил, а Родину предал. Он никогда не повышал голоса, со всеми был дружески-ласков. И потому все звали декана просто Арнольдычем, а чаще – Отцом. Не по фамильярно-фронтовому «батей», который и от губы отмажет, и на что иное глаза закроет, коль дело знаешь, а именно Отцом. Строгим, но справедливым. Даже присказка имелась у старших курсов: «Бога побойся, Отца не позорь». Словно наделили декана особым даром, не то чтобы магическим – магов здесь на каждом углу хватало. Просто было в нем что-то, в добром его мудром взгляде, в тембре голоса, отчего – попроси он отдежурить лишний день, сгонять в город с документами, выучить за ночь новую тему и назавтра лекцию младшим курсам прочитать – хотелось тотчас броситься: выполнить, выдержать, оправдать.