Лика Верх - Академия темных. Игра на выживание
Вложив свою руку в предложенную ладонь, проследовала за господином к центру зала, где уже танцевали, периодически меняясь, пары.
Одна рука – в руке, другая на плече, я хорошо знаю вальс. В академии в канун Нового года всегда проходил бал, и вальс являлся обязательной частью программы. Помню, на первом курсе я то и дело наступала на ноги своему партнеру, он дотерпел до конца и лишь потом, выйдя из зала, смачно выругался.
Мы плавно закружили в танце. Музыка вводила меня в транс. Стало так легко, проблемы отошли на задний план, и я забыла обо всем, растворившись в танце. Наши движения были слаженными, грациозными, и… Господин выпустил мою руку, но в ту же секунду ладонь сжала другая рука. Я даже не заметила, как сменился партнер. Волосы нового кавалера напомнили мне пшеницу. Танцевать с ним было приятно, но от первого остались более яркие впечатления. Непроизвольно начала искать его глазами, но взгляд зацепился за Витора. С непринужденным, в какой-то степени безразличным видом, но со сжатой челюстью, он стоял поодаль и наблюдал за мной. Неужто собственнические чувства забурлили? Прекрасно! Играть на этом я хорошо умею. Кокетливо заворковала с партнером, изображая, как мне с ним весело.
Продолжила танцевать то с одним, то с другим партнером, наслаждаясь танцем и состоянием окрыленности, пока моя рука не оказалась в уже знакомой руке галантного мужчины с иссиня-черными волосами.
Витор все так же стоял в амплуа наблюдателя. Актер из тебя хороший, Витор, но и мы кое-что соображаем.
Похлопала ресницами, ослепительно улыбнулась партнеру и шепнула ему: «Вы отлично танцуете», не сводя взгляда с Витора. Внезапно он исчез из виду, и я почувствовала… резкий толчок и боль, пронзившую руку от плеча до кончиков пальцев. Казалось, будто кости стираются в порошок, кожа разрывается на куски, а мясо ошметками падает на пол.
Крик застрял в горле. Дыхание перехватило, глаза заволокло черной дымкой, боль намертво сковала руку, и я мысленно умоляла скорей ее оторвать, чтобы не чувствовать этого…
– Решила поиграть со мной? – Окружающие звуки сменились угрожающим шепотом Витора. – Я люблю игры, но предпочитаю играть по своим правилам.
Я не вникала в смысл его слов. Я ни о чем не могла думать, кроме этой нестерпимой боли, которая, казалось, никогда не прекратится.
– Запомни раз и навсегда: не зли меня, и тебе не будет больно.
Боль начала утихать, цвет, очертания, четкость окружающих предметов вернулись. Дымка исчезла, и я смогла разглядеть холодное лицо человека, который легко причиняет страдания девушке. Человека, который без зазрения совести называет меня невестой. Человека, которого с каждой секундой я ненавидела все больше и больше. И ненависть поглощала, сметала все остальные чувства, которые мог бы вызывать во мне Витор.
– Никогда, – прошипела я. – Слышишь? Никогда больше не смей ко мне прикасаться!
Меня дернули так, что его рот оказался в паре сантиметров от моего уха.
– Я буду тебя трогать когда захочу, где захочу и как захочу, – прошипел он мне в ответ. – Чем раньше ты это поймешь – тем лучше для тебя.
Как можно быть такой эгоистичной сволочью? Неужели в его душе нет ничего светлого, ни капли доброты? Хоть чего-нибудь кроме злости?
– Гниль никогда не сможет сладко пахнуть. Ты насквозь гнилой, Витор. И чем раньше ты это поймешь – тем лучше для тебя.
Он собирался что-то ответить, но его отвлекла мама. Она забралась на стул, чтобы произнести речь, папа встал рядом и заботливо придерживал ее за талию.
– Я хочу поднять этот бокал за мою любимую дочь. – Мама оглянулась, разыскивая меня глазами.
И тут я обратила внимание, что мы стоим посреди зала, в гуще людей, но никто нас не замечает.
– Улыбайся, – шикнул на меня Витор, и в этот миг взгляд мамы зацепился за нас.
Улыбаться не получалось, удалось лишь растянуть губы.
– За мою дочь и ее жениха, Лассена Витора Гэльсмана Гарье!
Все подняли бокалы, мама отправила служанку с подносами к нам, а вот папа смотрел на Витора с недобрым прищуром.
Машинально взяла бокал с зеленой жидкостью, осушила одним махом. Алкоголь обжег горло. Я схватила со стола первый попавшийся бутерброд, он оказался с осьминогом и креветками. Не ощутив вкуса, проглотила его, и тут начался ад.
Меня скрутило в рвотном позыве. Осьминог, креветки и зеленое пойло просились наружу. Чтобы не упасть, я ухватилась за Витора, благо он сразу догадался о причине моего «рукоприкладства». Мне нужно срочно попасть в туалет, иначе меня прорвет. Одно, несомненно, радовало: если прорвет, то аккурат на Витора.
Подхватив меня на руки, он быстро пересек зал, пробежал по коридору, поднялся по лестнице, преодолел еще один коридор… Мне этот путь казался бесконечным.
Толкнув ногой дверь, «жених» сгрузил меня возле вожделенного унитаза… Слава богу, что уже можно не сдерживаться. Как же это ужасно… А особенно ужасно, что Витор стоял рядом, держал мои волосы и успокаивающе гладил по плечу! Из-за него у меня десять минут назад был болевой шок, а он ведет себя словно ничего не было! Двуличный засранец!
Озвучить мои чувства мне помешал очередной позыв природы.
– Я тебя предупреждал, – сказал Витор. – Никогда не пей напитков, свойств которых не знаешь.
Твои советы мне сейчас меньше всего нужны.
– А тебе не приходило в голову, почему я пила? – Голос вышел хриплым, но главное ведь содержание.
– Были некоторые мысли, – все так же спокойно отозвался Витор. Как ни странно, без иронии и без злости. Его мое состояние так успокоило? Ждал этого момента весь вечер?
– С тобой рядом на трезвую голову невозможно находиться, – только и успела сказать я, перед тем как меня накрыло очередной волной.
«Женишок» молчал. Видно, нечего было возразить. И правильно. Молчание ему к лицу. А то рот откроет, так сразу хочется либо сбежать, либо прикончить его..
– Предпочтешь обниматься с унитазом?
Хоть я и не видела его лица, но что-то мне подсказывало, что он улыбался.
– Обниматься с унитазом гораздо приятнее.
Может, зря я это сказала… Нет, не зря. У меня есть два аргумента: я пьяная, и он мне чуть руку не оторвал!
– Учти, на правду не обижаются.
Хотел он что-то ответить или нет, теперь не важно. Мне не важно. Меня начало лихорадить, и это было не от холода. Сидеть я больше не могла и повалилась на бок, глаза сами собой закрылись, и как я ни силилась разлепить веки, у меня не получалось. Никаких мыслей. Одна темнота. Я почувствовала, как немеют пальцы на руках, но ничего не могла с этим поделать, и мне стало жутко.
Сколько прошло времени до того, как я ощутила тепло? Час? Два? Минута? Попыталась вспомнить что-нибудь хорошее, но все мысли возвращались к тому, что мне плохо. Пристрелил бы меня кто-нибудь…
Сквозь шум в ушах разобрала гневное:
– Еще хоть раз меня не послушаешь, вырву твои ручонки, чтобы не тянула в рот всякую дрянь.
Витор, это его голос.
Моя вредная натура вылезла из темноты и погрозила ему кулачком:
– Не буду тебя слушать! Все буду делать назло!
Я была уверена, что сказала эти слова мысленно, но ответ показал обратное:
– А будешь делать назло – убью, воскрешу, и станешь беспрекословно мне подчиняться.
Чистой воды угроза, но почему-то больше похожая на отчаяние.
Витор в отчаянии? О, Лиса, к перепою еще и бред добавился. Просто до твоей несоображающей головы все дошло в искаженном виде.
Землетрясение, вернее, телотрясение я оценила по десятибалльной шкале в девять баллов. Колотило меня изрядно. Витора, наверное, тоже потряхивало, моего телотрясения на троих хватит. Органы делали тройное сальто, переворачиваясь внутри. А еще вернулись тошнота… и голод. Эти чувства, по идее, несовместимы. Подумаешь о еде – тошнит, подумаешь о тошноте – тошнит и вдобавок голод пробирает. Жуть, да и только.
В какой-то момент я ощутила спиной прохладную мягкую поверхность. Не сразу поняла, что это кровать.
Комната кружилась, звон в ушах усиливал головную боль, зубы стучали. Несколько раз я погружалась в темноту, но холод вытягивал из нее. Я даже на какое-то время отключилась, а когда пришла в себя и обнаружила, что завернута в пушистый плед, меня резко бросило в жар. Я не могла пошевелиться, руки и ноги онемели. Кое-как мне удалось скатиться на пол. Плед немного развернулся, стало чуть менее жарко. Оказалось, на мне вместо платья надета футболка. Застонала от досады. Не хотелось даже думать, чья она. Закрыла глаза… Казалось, эта мука длится целую вечность. Стала себя успокаивать, говоря, что скоро все пройдет и мне станет лучше… Определенно лучше…
И тут меня подхватили на руки, уложили на мягкое. К губам прикоснулось что-то холодное. Я подняла веки. Витор поднес к моему рту стакан с водой. От одного его вида меня затошнило опять. Я промычала, чтобы он убирался, попыталась отстраниться, но холодная жидкость потекла в горло. Каждый глоток отзывался болью, но это помогло. Жар больше не распалял изнутри, только голова заболела сильней.
