Людмила Минич - Дети Хедина (антология)
– Значит, не расскажете? – проговорила Маша. Скворцов опустил глаза, но отрицательно качнул головой:
– Не могу, Марья, хоть режь. Секретное дело. Вы ж фронтовики, понимать должны, что я тут по рукам и ногам связан.
– Не можете, понимаю. Но поутру надо снова будет туда идти, – глядя искоса, закинула удочку Маша. – Те шестеро – они ведь где-то там, на болотах. Живые. Вытаскивать надо. А армейцев или там милиционеров – не требуется. Нарвутся на это чудо… а вдруг там оно и не одно?
Скворцов пожал плечами, мол, сами знаете.
– В Москву сообщать надо, не иначе, – пытаясь звучать солидно, заявил Игорь.
– У Москвы своих забот хватает, – буркнул председатель. – Ежели от них решения ждать, так пропавших точно не выручим.
Машка и Игорь, уже смирившиеся было с тем, что тайна так и останется тайной – с приказом не поспоришь, – с удивлением увидели, как затравленно бегают глаза председателя, как побелело его лицо при слове «Москва». Не знают в столице, что в Карманове происходит. Иначе не ерзал бы так на стуле Скворцов.
– Недоговариваете вы, товарищ председатель, – Игорь строго воззрился на смешавшегося Ивана Степановича. Умел Игореха в свои годы быть, когда нужно, и суровым, и грозным, и про моральный долг человека и коммуниста напомнить. – Людей под угрозу ставите. Если в болотах такая чуда сидит и вы про это знали, обязаны были колючей проволокой все оплести, чтобы и близко б никто не сунулся!
– Будешь ты меня, сопляк, учить, как о людях думать! Стыдить будешь? – прорычал Скворцов и добавил чуть теплее: – Или, может, ты, Маша? Вот такую тебя на руках нянчил. А теперь подросла Машура – и показания с меня снимать будет.
– Может, и буду! – Маша гневно сверкнула глазами. Тяжелый, каменный взгляд словно ударил председателя. Тот чуть подался в сторону, переступил – чиркнул по полу под столом протез. – Меня партия не для того учила, чтобы я на безобразия глаза закрывала! Жалобы всюду писать стану, так и знайте, гражданин Скворцов, и в обком партии, и в Москву, в комитет партийного контроля, и Виктору Арнольдовичу самому тоже напишу! Он-то должен будет узнать, что двое его учеников тут головы сложили!
– Должен узнать, как же! – взорвался председатель, вдруг вскакивая. Деревяшка яростно стукнула по ни в чем не повинному полу. Стаканом Иван Степанович грохнул об стол, чай выплеснулся на зеленое сукно. – Вот и пусть узнает! А обкомом ты меня, Угарова, не пугай. Ни в тридцать третьем, ни в тридцать седьмом, ни даже в сорок первом труса не праздновал, так что и теперь штаны не намочу. Больше вышки не дадут, дальше Колымы не отправят.
– Зря вы так, Иван Степанович, – постарался примирить всех Игорь. – Раз уж мы здесь, это уже не «не нашего ума дело». И вы правда… сказали б нам, как есть. О том, чем тут дело пахнет, мы потом с вами потолкуем. А заблудившихся все равно искать надо, есть на болотах чудовище, нет ли. А поскольку оно там есть и двоих магов убило – надо искать как можно скорее. Прямо с утра, по свету. Только мы теперь с Ма… с товарищем Угаровой вдвоем пойдем. Нам автоматчики ни к чему.
– Ага, ни к чему, – кажется, Скворцов тоже искал возможности отступить, не теряя лица перед дерзкой рыжей девчонкой. – А если они ранены? Если идти не смогут? Если помощь срочно оказать потребуется? Или вы как, в «пределах базового курса» сумеете?
– Если надо, то сумеем, – Игорь не отвел взгляд.
– Нет уж, – отмахнулся председатель. – Морозов вам тогда не помешал и теперь не помешает. А про магов этих – забудьте, как коммунистов прошу. Вы, что смогли, сделали. Теперь они не будут «без вести пропавшими» числиться, похоронят их по-человечески, семьи пенсии получат за утрату кормильца…
Маша вдруг приподнялась, в упор глядя на Скворцова и быстро складывая пальцы рук в странные фигуры. В просторном кабинете вдруг ощутимо запахло озоном.
– Э-э, Угарова! – предгорисполкома вдруг разом покрылся потом. – Ты мне это брось! Ты что ж удумала, на меня, ответработника, со своей магией лезть?! Не знаешь, что за такое бывает?
– А меня тоже дальше Колымы не пошлют, – Машка от досады закусила губу. – Защита у вас хороша, а вот врете вы, гражданин председатель, неумело. Вас даже на детский утренник Бабу Ягу играть бы не взяли. Вот и нам вы лжете почем зря, за кресло боитесь, хоть и пыжитесь тут, хоть и храбритесь. Ладно, гражданин Скворцов, мы с товарищем Матюшиным уходим уже. Разговаривать с нами, сказать, как оно по правде было, вы не хотите. Что ж… на поиски мы все равно пойдем. Даже и сами. Пусть лучше нам скажут, что с трупами делать. Денекротизирующимися.
– Не сердитесь, Иван Степанович, – Игорь примирительно развел руками. – Но история и впрямь странная донельзя. Если секреты какие здесь есть, государственные, о которых и в столичных верхах не всем знать положено, – так ведь мы все, маги-выпускники, не просто гражданские специалисты, но и офицеры. И вместо паспортов у нас – офицерское удостоверение личности. И допуск на каждого из нас оформляли. Нам-то сказать вы все можете. А, Иван Степанович? Ну, ведь не случайно вы у Виктора Арнольдовича нас двоих запросили, так? Небось после пропажи тех двух чародеев и запросили. Что они там делали, зачем полезли – предполагать не буду, но пропали они без вести, и не стали вы бить во все колокола, а тихонечко попросили помощи у старого друга своего еще по Гражданской, товарища Потемкина. Если хорошо подумать, что ж получается? Если б те двое магов особое задание выполняли, от МГБ, скажем, или от милиции, или еще от кого – так была б здесь уже целая дивизия. Двое вот так исчезнувших опытных волшебников – не шутка. Значит, не в командировке они тут были, а неофициально, по собственному почину. И тоже никому ничего не докладывали.
На Скворцова было жалко смотреть. Председатель как-то враз сник, осунулся и постарел на добрый десяток лет. Сложись иначе, не стали бы они так мучить старика, все-таки свой человек. Сколько лет всему Карманову поддержка и защита. Но тут – не о Карманове речь. Не только о Карманове.
– Эх, ребятки… сядь, Маша, не сверкай на меня глазами. Одно дело делаем, нам с вами тут ругаться не с руки. Не по-советски это, ребята, не по-коммунистически. Что в болотах у меня какие-то дурные дела творятся, я знал. Нет, люди до сих пор не пропадали. А только про те леса зловещие слухи поползли, и сами, по доброй воле, туда даже самые заядлые грибники соваться не решались. Лешие, опять же, совсем с ума спрыгнули.
– Мы такого ничего не слышали, – с сомнением протянул Игорь.
– Не успели просто… – Скворцов глядел в пол. – Да и опять же, бабий треп – в него и в самом Карманове не все верили. Пошло это, дорогие мои, еще с войны, с осени сорок первого. Вы вот знали, например, что товарищ Потемкин, Виктор Арнольдович, был здесь в те дни, когда немцы к Карманову подступали? По глазам вижу – нет. Не знаете… бой тут был жаркий, только нам не видимый. Кто там сражался, как – не ведаю, только остановили тогда фрицев на дальних подступах, такого шороху нагнали, что на нас они уже и не полезли. Арнольдыч, помню, весь белый тогда вернулся, лица нет, сам чернее тучи.
Маша с Игорем все обратились в слух. Иван Степаныч тяжело сгорбился, подпер ладонью голову, словно не осталось сил держать, и говорил негромко, хрипловато, обращаясь главным образом к зеленому сукну стола, потемневшему от разлитого чая.
– Я ж его давным-давно знаю, Витю… с восемнадцатого года, когда в одном эскадроне оказались… беляков вместе крошили… лихо он воевал, ничего не боялся, ни пули, ни снаряда, ни заклятья… хоть и крутенек был, ох, крутенек! Сабелькой любил помахать, после боя-то, ох, любил… По тем-то временам, пока Лев Давидович, главком тогдашний, в силах оставался, с рук не только что сходило, а и хвалили, и в пример ставили, и ордена вешали… Это сейчас по головке б не погладили, а если по правде – так и к стенке могли поставить… за эксцессы, как говорится, хе-хе…
Только вот не шибко задержался он у нас, Виктор Арнольдыч-то, приятель мой… заметили его дар да и в Москву с фронта отозвали. Институт закончил, потом Академию и в гору пошел. Он – в гору, а я… в госпиталь, там ногу отрезали, и хорошо еще, что только по колено. Ну, а потом уж сюда. Опять же другу Вите спасибо – хоть и молод был, а уже его отличали. Он и замолвил словечко… Что ж, говорю себе, товарищ коммунист Скворцов, будешь бороться за счастье трудового народа теперь тут, в родном Карманове. Кто ж мог подумать, что до нового нэпа доживем, мы, старые революционеры?! Впрочем, не про то я… про сорок первый речь же шла…
Так вот, вернулся тогда Виктор сам не свой, снега белее, словно мальчик-кадет, впервые мертвого увидевший. Трясло его всего, лицо до кости, почитай, сожжено, вместо бедра – кровавая каша, осколки костей торчат. Уж не знаю, как выдержал, как добрался – крепка, видать, его магия, не зря и генералом сделался, и профессором, и деканом… Вернулся и говорит, мол, Иван, немцев мы остановили, но ценой такой, что лучше бы про нее никому и не знать. Вот тут я старого Витю и вспомнил, красного кавалериста… что-то знакомое проглянуло, хотя, с другой стороны, конечно. Сделал он там что-то такое… за пределом, за чертой, словно двадцать лет назад, в Гражданскую, когда белую сволочь к Новороссийску гнали… Только тогда он лишь ухмылялся да сабельку вытирал-острил, а теперь словно ума лишился. Ты, Иван, только не говори никому. А то и мне несдобровать, и тебе. Я ему – а меня-то ты чего приплетаешь? А он мне, мол, твой городок, тебе еще небось и орден повесят за героическую оборону, а мне, мол, теперь с таким жить, что лучше тебе, простой душе, о том и не задумываться. А у самого на глазах слезы стоят.
