Антон Корнилов - Урожденный дворянин
Миха, сплюнув на пол, круто развернулся и вышел вместе с товарищем. А вот Никита ненадолго задержался. Он заметил, как Олег посмотрел в спины полицейским, и глаза парня на мгновение… будто постарели. Как у зверя, внезапно осознавшего, что из западни, в которую он попал, нет выхода. По крайней мере, именно такое сравнение пришло в голову Ломову. Впрочем, взгляд Олега быстро прояснился. Он холодно и четко поклонился Никите – точно так, как и тогда, когда впервые увидел его, – коснулся подбородком ключицы, приложив ладонь к сердцу.
Старший лейтенант не нашелся, что сказать Олегу, и молча вышел. Дежурный запер дверь камеры.
– Чего он вам заливал? – спросил Ломов.
– Да пургу какую-то нес, – ответил Миха.
Они, вчетвером, двинулись по коридору.
– Ну, не так, чтобы уж пургу… – проговорил вдруг Нуржан. – Вроде бы правильные вещи говорил, с которыми не поспоришь. Но… Это как тебе говорят: «Нехорошо гадить на улице!» С одной стороны, конечно, нехорошо. А с другой – куда деваться, когда в радиусе десяти километров ни одного доступного сортира, и при этом все вокруг только и делают, что под кустиками присаживаются? Не в карман же себе класть? Вот так примерно…
Миха было засмеялся, но тут же замолчал. Сверху, сквозь бетонные перекрытия, прорвался в подвал пронзительный крик.
– Монах, что ли? – испуганно прошептал он.
* * *Когда они бегом добрались до коридора первого этажа отделения, сержант Леха Монахов уже не вопил. Он катался по полу, дрыгал ногами, колотил кулаками воздух и хрипло шипел сорванным горлом. Вокруг него колыхалась негустая толпа из полицейских, сбежавшихся со всех трех этажей.
– Что смотрите?! – крикнул Нуржан, еще только свернув с лестничной площадки. – Поднимите его! Он же голову себе расшибет!
– Ага, – ответили ему из толпы. – Иди, сам поднимай.
Причину такого нетоварищеского поведения коллег Ломов с компанией поняли, когда подбежали поближе. Миха зажал себе нос и толкнул Нуржана в плечо:
– Накаркал со своими примерами!
Монахов вдруг перестал биться. Лежа на животе в темной зловонной луже, он высоко поднял рыжую голову, отчего стал похож на гигантскую ящерицу, огляделся и прохрипел:
– Тараканы… Тараканы у меня в голове… Вытащите их оттуда! Вытащите тараканов!
– Допрыгался, – проговорил капитан Шелгунов, тоже стоявший в толпе. – Белая горячка.
Кто-то неуверенно хохотнул, но этот смех не поддержали. Среди полицейских взметнулся и тут же истаял шепоток:
– Михалыч идет!
Полковник Рыков с большим черным портфелем в руках широким начальственным шагом подошел к расступившейся толпе. С минуту он разглядывал хрипящего Монахова, постепенно багровея мясистым лицом.
– Сегодня что, магнитная буря, что ли, разразилась? – заговорил он наконец. – С утра самого – все кувырком! Сержант Монахов, твою мать! Встать!
– Уберите… тараканов… – хрипнул еще тише Леха. – Уберите их совсем из моей головы…
– Допился, болван, – устало констатировал Рыков. – То бутылки в него вселяются, то тараканы…
– Да не пил он сегодня, товарищ полковник, – сказал Нуржан. – И вчера тоже. И вообще, давно за ним такого не замечалось.
– Какого же дьявола он тогда здесь валяется?!
– Помутилось у него, видать, малость, – вступился за сержанта и Миха. – Ну, истерика, что ли… Заразился от того психа. Я слышал, бывают такие штуки – массовая истерия называется.
Монахов вздрогнул, опустил голову и затих.
– От какого еще психа?! – рявкнул Рыков.
Тут навстречу начальнику привычно выступил Ломов:
– Разрешите обратиться, товарищ полковник?
– Обращайтесь, лейтенант.
– Гражданин Олег Гай Трегрей был задержан сотрудниками патрульно-постовой службы Переверзевым…
– Это что за Трегрей такой? – не дослушал Рыков.
– Тот, который отказывался личные данные предоставлять, товарищ полковник.
– Так. Клиент твой. Ночью приехал. Помню. Выяснили личность?
– Никак нет. Сообщил только имя и возраст. И то, и другое, скорее всего, не соответствует истине. Результатов дактилоскопии пока нет. Но… на мой взгляд, товарищ полковник, парень явно болен. Называет себя урожденным дворянином, требует доставить его к какому-то предводителю, в общем, ведет себя крайне неадекватно. Предварительный медицинский осмотр признаков алкогольного или наркотического опьянения не выявил.
Рыков посмотрел на впавшего в бессознательное состояние Монахова и брезгливо сморщился.
– Если псих, – сказал он, подняв взгляд на Никиту, – пишите сопроводительную – и в дурку. На хрена он нам тут нужен? У нас своих идиотов хватает… Отнесите эту падаль в медпункт! – снова отвлекся полковник на Леху. – А как прочухается, пусть рапорт на стол мне несет. Вместе с удостоверением… Да и еще! Лейтенант Ломов, в сопроводительной сделайте особую отметку о том, что задержанный – буйный. Поместят в отделение с особым режимом. На тот случай, если что-то по этому Олегу обнаружится – чтобы он никуда от нас не делся. Все понятно?
– Так точно, товарищ полковник!
– Ну, а там как раз и разберутся: сумасшедший он, или только хочет таковым казаться. Вопросы еще есть какие, лейтенант?
– Никак нет!
– Выполняйте!
Когда полковник Рыков покинул коридор, Миха вполголоса сказал Нуржану:
– Чего разбираться-то? И дураку понятно: больной этот Олег на всю голову. Чистой воды псих.
Нуржан как-то неопределенно пожал плечами, ничего не ответив. А старшему лейтенанту Ломову пришла в голову мысль: при случае поговорить с Нуржаном и выяснить подробнее – что и как Олег Гай Трегрей пытался внушить полицейским в камере предварительного заключения?
Глава 3
В служебном коридоре Саратовской областной психиатрической больницы святой блаженной Ксении стоял густой запах хлорки. Быкоподобный санитар, чья наголо бритая голова напоминала синеватый, обточенный водой камень, усадил Олега на скамью и встал рядом. Санитар помолчал несколько минут, оценивающе оглядывая Олега, затем, не спеша, закатал рукава белого халата, обнажив мощные татуированные предплечья, и лениво выговорил:
– Буйный, значит? Ну смотри. Буянить будешь – я те быстро пятки к затылку подтяну. Тут те не ментовка. Тут – порядок, – голос у санитара был неприятно тонкий, с режущей хрипотцой.
Олег в ответ промолчал. Он смотрел на плакат, прикрепленный к стене напротив: «Насмешки, оскорбления и даже побои персонал обязан сносить безропотно, как проявление болезни пациентов». Полосатая пижама, которую выдали парню после посещения помывочной, ощутимо жала.
Вскоре к скамье подошла медсестра, маленькая и полная, похожая на тумбочку.
– Вставай… пошли, – перебив фразу зевком, сказала она и первая двинула по коридору, обмахиваясь листком бумаги и переваливаясь на ходу с ноги на ногу, как утка.
Сопровождаемый санитаром и медсестрой Олег поднялся на второй этаж больницы. Пахло здесь еще отвратительней – к резкой до свербения в носу вони хлорки примешивались запахи застоявшегося табачного дыма и мочи. Сомнамбулически бродившие по этому коридору люди в таких же, как у Олега, матрасно-полосатых пижамах, при появлении персонала медленно и заученно выстроились вдоль стен, крашенных мутно-зеленой масляной краской. Кому не хватило места у стен – втянулись в палаты. Входные двери в палатах отсутствовали; о том, что они когда-то там были, говорили сохранившиеся на косяках петли.
За поворотом Олегу и его конвоирам преградила путь решетчатая стена от пола до потолка, отсекавшая лежащий впереди участок коридора. Высоко на этой стене, под самым потолком, поблескивала металлическая табличка: «Отделение усиленного надзора». По ту сторону решетки стоял стол с допотопным дисковым телефонным аппаратом.
Санитар громыхнул кулачищем по прутьям запертой на громадный навесной замок двери в центре решетки. Затем шагнул к стене и нажал кнопку звонка. Где-то в глубине полутемного коридора глухо затрещало.
Спустя пару минут из полумрака выплыла невообразимых размеров бабища, завязывая на ходу поясок халата.
– Все гуляем, Зина? – осведомился санитар.
Буркнув что-то невразумительное, исполинская Зина просунула пухлые руки между прутьями и отперла замок.
– В какую? – спросила она, когда Олега ввели в отделение.
– В седьмую, – ответила медсестра, кладя на стол бумажный листок.
Зина протянула санитару ключ с привязанным к ушку грязным обрывком бинта резиновым номерком. В отличие от всей прочей больницы, палаты отделения усиленного надзора были снабжены дверями.
Седьмая палата оказалась последней перед поворотом, через несколько шагов за которым коридор заканчивался тупиком.
Отперев металлическую, снабженную глазком дверь, отличавшуюся от двери КПЗ только тем, что она была покрашена не зеленой, а белой краской, санитар втолкнул Олега в палату.
Парень по обыкновению коротко поклонился, но никто – ни находящиеся в палате, ни санитар – на его поклон никак не отреагировали.
