Евгений Перов - Черные клинки. Небесная сталь
– Радуйся, что конунг не слышал тебя, – сказал Абигор, – иначе сейчас ты искал бы на земле свою глупую голову.
Чиркнуло огниво, и из темноты вынырнуло перекошенное лицо парня. Отблеск пламени сверкнул в его темных глазах. Из уголка разбитой губы тонкой струйкой стекала кровь. Скарг облизнул губы и сплюнул.
– Наступит день, старик, когда ты пожалеешь о том, что сделал сегодня, – прорычал он и сплюнул еще раз, – я этого не забуду!..
Абигор ему поверил. О да. Этот будет помнить об оскорблении, которое получил в присутствии собственных воинов: двое берсерков, сопровождавших к месту встречи, были из своры Скарга.
– Очень надеюсь, что не забудешь. А теперь заткнись и топай.
Абигор повернулся и продолжил путь.
Вскоре сзади послышались шаги остальных. Скарг заткнулся. Но Абигор чувствовал между лопаток его пышущий ненавистью взгляд. Если раньше парень видел в нем соперника, то теперь – стал его врагом.
Хорошо, что взглядом нельзя убить. Послышалось шуршание, похожее на шелест стали, выскальзывающей из кожаных ножен. А вот кинжалом – можно… Абигор поборол желание обернуться. Таким, как Скарг, нельзя показывать слабость. Оставалось надеяться, что парень не опустится до удара в спину. Как назло, проклятая нога опять дала о себе знать. Острая боль, словно копье, пронзила бедро от колена до самой поясницы. Абигор стиснул зубы и продолжил идти.
К счастью, в этот момент за деревьями появились огни деревни. Он облокотился о ближайший ствол и перенес вес на здоровую ногу. Абигор посмотрел на небо. Луна почти коснулась горизонта. Короткая летняя ночь заканчивалась. Похоже, поспать сегодня уже не удастся. Ничего. Тот день, когда он отправится кормить червей, близится. Вот тогда и отоспится как следует.
На горизонте сверкнула первая молния. Загромыхало.
Абигор обвел взглядом угрюмые лица собравшихся вокруг него воинов. Мужчин и женщин. Суровые, покрытые шрамами берсерки, прекрасные и смертоносные девы щита. Многих он водил в бой не один десяток раз.
Но для кого-то из них сегодняшний бой станет последним. Кто-то из этих людей уже к вечеру будет кормить червей. Снова придется говорить перед костром слова о доблести и храбрости павших. Смотреть в глаза осиротевшим детям, утешать близких и лгать, что люди погибли не зря.
Интересно, что скажут на его собственных похоронах… Скажет ли кто-нибудь что он жил во благо клана – или все запомнят его тираном и станут тайно плевать на холмик земли, обозначающий могилу бывшего хэрсира?
Жестокие времена требуют жестоких решений.
Абигор отправил в землю много людей, хороших и плохих.
Он надеялся, что плохих в этом списке было больше. Мало кто понимал, почему он казнил или выдавал Ангардии тех, кто отказался сложить оружие после войны и ушел в леса, чтобы нападать на имперские патрули. Но так приказал Херкул. А если кто-то в этом мире и знал, что нужно делать, – то это он. Конунг понимал, что кланы слишком ослаблены войной. Требовалось время, чтобы залечить раны. Нужно было терпеливо ждать. Наплевать на гордость, на обиду, на жажду мести. Ждать, пока придет нужное время; ждать, пока вырастет новое поколение воинов; ждать, пока Империя утратит бдительность.
И Абигор ждал. Он надеялся, что время притупит чувства. Надежда оказалась напрасной. Злоба и жажда мести с годами лишь глубже проникали в душу, врастали, становясь частью его самого.
Война отняла у него семью. Он был далеко не одинок в своем горе. Почти все из его клана потеряли кого-либо из близких. Но боль от этого не становилась хоть сколько-нибудь меньше.
Поначалу Абигор мечтал присоединиться к погибшим жене и детям, первым шел в бой в поисках славной смерти. Но по какой-то неведомой причине судьба годами щадила его: проводила живым сквозь бесчисленные битвы, помогала побеждать в круге, оставляя на теле лишь напоминания в виде новых шрамов.
Абигор прочистил горло.
– Настал день, которого все мы ждали долгие годы! – проревел он, вложив в голос всю мощь своих легких.
Словно в поддержку его слов, небеса сотряс новый раскат грома. Похоже, сегодня боги благоволят ему.
– Каждую ночь я, так же как и все вы, засыпал, мечтая о том, чтобы рассчитаться с проклятыми южанами. Каждое утро я молил богов, чтобы они дали мне эту возможность. Наконец они услышали мои молитвы.
Воины стали трясти над головами оружием. Послышались крики: «Месть!», «Смерть имперцам!», «Расплата!»
– Сегодня ночью мы нападем на заставу, что стоит возле Лисьего озера.
Абигор ткнул мечом в нарисованный на земле прямоугольник. Примитивный рисунок обозначал их цель – военный лагерь ангардийцев.
– Начинаем с заходом солнца. – Абигор указал на двух ближайших к нему воевод. – Олав, Свейн, вы со своими сворами войдете в главные ворота, облаченные в имперские доспехи. В сумерках сойдете за подкрепление, которое ждут на заставе.
Олав усмехнулся в бороду, хлопнул себя по грузному животу и ткнул тощего Свейна в плечо.
– В телеге поместится еще две дюжины, – продолжил Абигор.
Свейн скорчил недовольную гримасу.
– Та еще рубка будет… – буркнул он.
В ответ тощий берсерк тут же получил еще один тычок от Олава.
– Никак струсил, дружище! Неужто тебе не хочется поскорее оказаться во Дворце павших и пировать с ночи до утра?
Свейн осклабился:
– Лучше проведу еще пару зим в муках земной жизни.
Абигор ухмыльнулся. Эти двое всегда цапались перед битвой, но они были его лучшими воеводами. Он знал, что они справятся.
– А что будет, если нас встретит патруль? – спросил Свейн.
Абигор достал из-за пазухи листок, полученный от Кезона.
– Пароль для патрулей на сегодня – «глухарь». Говорить будешь ты, – он ткнул в сторону худого, – лучше знаешь имперский.
Олав и Свейн вытаращили на него глаза.
– Пройдете в ворота, никого не трогая, – не обращая внимания на удивленные взгляды, сказал Абигор, – ваша цель – склад боеприпасов. Слово для стражников – «вепрь».
Абигор указал на предполагаемое место склада внутри прямоугольника. Только бы Кезон не соврал!
– Если лишить южан гремучего порошка, они сами побросают оружие. Останется только спокойно собрать его и перерезать им глотки.
Теперь все воеводы таращились на него.
– Взрыв будет сигналом к основной атаке, – продолжил Абигор, – а вы, – он снова указал на Олава и Свейна, – со всеми, кто еще будет на ногах, попытаетесь пробиться к воротам и открыть их. Боги в помощь. Удастся – получите половину всей добычи. А коли нет – в честь каждого павшего в бою я лично принесу в жертву по десять ангардийцев. Будут служить вам рабами во Дворце павших.
Абигор понимал, что скорее всего отправляет своих друзей на смерть, но они лучше других годились для этой миссии. Олав и Свейн посмотрели друг на друга, затем одновременно перевели взор на него. Внезапно толстяк расхохотался.
– Славная смерть! – крикнул он, поднял лицо к темно-бурому лохматому небу и по-волчьи завыл.
– Славная смерть, – буркнул Свейн и тоже посмотрел наверх.
– Славная смерть! Славная смерть! – подхватили клич остальные берсерки.
Когда крики стихли, Абигор продолжил:
– Атака будет здесь – на ворота и здесь – возле этой сторожевой вышки, – он ткнул мечом на правый нижний угол прямоугольника, – она ближе всего к лесу.
Воеводы согласно закивали.
– Хэрсир, откуда тебе известно все это? – раздался вопрос из толпы.
Абигор сразу же узнал говорившего. Рука сама сжалась в кулак. Вперед вышел Харальд, отец Скарга. Ровесник Абигора, он тем не менее выглядел по меньшей мере на десяток зим моложе. Даже волосы хитрого ублюдка по-прежнему оставались черными, как земля под снегом.
– При всем почтении к тебе, схемы лагеря имперцев и пароли часовых – не то, о чем можно расспросить первого встречного, – продолжил он.
Тут же воеводы начали роптать и перешептываться.
– У меня есть свой человек среди имперцев, – прорычал Абигор; он не видел смысла скрывать источник.
– Ты хотел сказать «был», – поправил Харальд. – Я слышал, что предатель сбежал, поджав хвост, как только увидел блеск золота.
Абигор почувствовал, как заскрежетали собственные зубы. Само собой, Скарг рассказал отцу о встрече с Кезоном. Не стоило брать парня с собой. Теперь Харальд пытается использовать эти сведения, чтобы внести смуту в план атаки и завоевать еще несколько голосов для сына.
– Я верю ему… – выдавил он.
На лице Харальда уже играла саркастическая улыбка.
– Ты веришь южанину, который предал своих же? – спросил он, вскинув брови. – Я ничего не перепутал?
Ему вторил целый гул недовольных голосов.
– Прости, Абигор, но не кажется ли тебе, что жизни четырех дюжин хороших воинов, а возможно, и судьба всего туата, стоят дороже, чем ложь предателя?
