Коллектив авторов - Далеко-далёко. Рассказы о детях
– Я думал, она умирает… как Трезорка!
– Ой, как жаль! Но теперь уже ничего с ней не поделаешь, будет стёганка теперь Пальмина.
– Ага, – просветлел Севок, – будет Пальма с розами.
Они перенесли щенков в стайку, Пальма, неотступно следуя за ними, перешла сама.
Пришедший с работы отец, узнав новость, обрадовался меньше, чем ожидал Севок:
– В стайке, конечно, их оставлять нельзя, несколько дней пускай поживут, а дальше надо что-то придумывать: а вообще всё уже до нас придумали – будку надо делать! Да и куда её ставить – вот ещё забота, хозяйского дома нет, а будка с собакой – вот она! За-да-ча! Да!.. А ты что же обнову-то не сберёг? Мать старалась, старалась, эх ты! – он махнул рукой и замолчал.
– Не ругай его, отец, на благое дело он её извёл…
– Ну, потакай, потакай и дальше!
А ночью, когда Севок с сестрёнкой уже спали, отец засомневался: морозы ударят, а мы куда с такой псарней?
– Ты о чём говоришь, не пойму, – оправдывалась учительница, – ну не топить же мне их надо было?!
– А ты бы смогла разве? – усмехнулся отец.
– Нет!! – ответила учительница. – Спрашиваешь, как будто сам смог бы!
– Нет, не смог… и не сразу, а тем более теперь – когда она их покормила!
– Так мы о чём тогда говорим?
– А говорим мы о том, что их пристраивать надо, а куда, ума не приложу!
– Слушай! Может быть, хозяин Трезора согласится взять Пальму.
– Может быть, – отозвался, заинтересовавшись, отец.
– Только надо, чтобы мальчонок не один спрашивал, а со взрослым.
– Так это-то ясно. В субботу пораньше приду, тогда с ним и сходим.
А в субботу пораньше не получилось: то ли заказ какой-то срочный, то ли ещё что, только уехал отец в командировку. А Севок, прождавший отца до обеда, надумал сходить к хозяину Трезорки сам, потому что дворничиха ругалась, что развели грязищу в стайке, и грозилась всех этих щенят выбросить.
Он долго упрашивал мать и, заверив твёрдо, что «бегом туда, бегом обратно», – наконец вымолил разрешение.
Это когда они в прошлый раз всей ребятнёй ходили, дорога казалась короче, теперь Севок и шагал, и бежал, но до нужного дома было ещё о-ё-ёй как далеко… Дорожка, по которой спешил Севок, вилась по косогору, и как только он стал спускаться в низину, прохладный белый туман стал расползаться по ней толстым белым одеялом, изменив всё вокруг до неузнаваемости; казалось, что вместе с туманом отовсюду выползли страхи и неизвестная пугающая чернота. Севку сделалось жутко, и он в нерешительности остановился, не зная, что делать: идти назад – стыдоба (ведь сам напросился), вперёд – ноги не идут, страх обуял. Севок вспомнил, как тогда сказал ему отец: «Так смелость доказывают только дураки! А надо делом!» И ему стало стыдно, так стыдно, что вроде и страх стал проходить. «А я буду делом! Я делом!» – мысленно твердил он себе и стал себя убеждать, что в темноте ничего страшного нет (как говорила мама) – просто хуже видно, чем на свету. Севок сделал ещё несколько шагов и обмер. Он явно увидел, как через тропинку прошла чёрная, большая, лохматая тень, а потом другая, поменьше. Он стоял на тропке, боясь пошелохнуться, в голове всё перепуталось.
И тут неожиданно почти на него надвинулась чья-то большая спина…
Севок вскрикнул, присел.
– Ох, господи! Как ты меня напугал! – сказала спина бабьим голосом. – А ты чего здесь один сидишь, потерялся? Ты чей? – она погладила Севка по голове.
Севок открыл глаза и узнал хозяйку, которая их прогнала тогда, когда они приходили проведовать Трезорку. Он так ей обрадовался, что и выразить не мог.
Слёзы враз высохли, будто их не бывало (по крайней мере, когда он об этом потом дворовым рассказывал, то утверждал, что не плакал).
– А я к вам иду!
– Вот те раз! К нам?! В гости, али как?
– Нет, по делу.
– Вон оно как! А чё ж без материнского спросу?! А то нипочём не поверю, что одного отпустила! Не ври мне!
– Я правду говорю; отпустила, только с Коськой и Наташкой. Я сначала их матерей дожидался, а потом их не отпустили, я и пошёл один.
– Дак мать-то тебя поди уже везде рыщет! – и перехватила поближе верёвку с козой. – Дед, поди-ка сюда! Тут тебя парень по делу ждёт!
Из кустов вышел мужик, бывший хозяин Трезорки, и вытянул из зарослей вторую упирающуюся козу.
– Ну и что за дело?
– Ты бы, дед, проводил его до дому, а то мать, поди, все глаза уже проглядела, а по дороге и поговорите.
– А ты же с двумя козами не справишься?!
– С двумя, конечно, нет! Я только одну возьму, вторую назад привяжи, а на обратном ходе её и прихватишь! Да ты поспешай по-скорому. А то мне ещё Сидоркиным вечорошное молоко нести.
На том и порешили.
Пока шли, Севок бежал впереди и всё рассказывал и рассказывал про Пальму, щенят и даже про сгубленную стёганку. Когда перешли асфальтную дорогу, Севок увидел, как подле дома стоит мать с коляской:
– Господи, ну наконец! Как же ты меня напугал! Зачем один пошёл?! Нет, не думаешь ты про меня! – сказала она с обидой, разворачивая коляску.
– Не обидится матерь! – мужик несильно ткнул в спину Севка – мол, не молчи – кайся, и продолжил: – Он это не со зла, это он по младости да по глупости. А сына ты, мать, хорошим человеком ростишь! И толковый, и хозяйский будет.
– Прости меня, мама, – тихо сказал Севок.
– То-то же, прости! – ответила мать и позвала смотреть щенков. Мужик выбрал себе одного, обещал пристроить оставшихся и найти будку для Пальмы.
Провожали мужика все вместе. Севок, пока мужик не растворился в темноте, всё махал на прощание рукой и кричал: «До свидания!» Пальма лаяла, как будто понимала, что судьбу её решили.
Поздно вечером приехал отец…
Борис Бем
Ножички…
Ожерелье из осколков памяти
Вместо предисловия:
На тыльной стороне дома, где я теперь живу, в хороводе стройных ёлочек присоседилась детская площадка. Чего здесь только нет! И карусель с лошадками, и качели, и расписная горка, и даже крепость с бойницами, окружённая укрепительными валами. И когда из приоткрытых окон я слышу ребячью беззаботную возню с визгом и воплями, у меня теплеет на душе. Невольно вспоминается моё ленинградское детство.
…Очень глубоко в мою память врезался один эпизод. Однажды мы с мамой решили пойти погулять в садик, и уже во дворе она спохватилась, что забыла взять с собой кошелёк. Мама оставила меня на минуту во дворе и стремглав побежала в подъезд.
И вдруг мне, четырёхлетнему мальчугану, впервые в жизни захотелось посмотреть на мир своими глазами без сопровождения взрослых. Я вышел из ворот и посеменил по Большому проспекту. Это была центральная магистраль Петроградской стороны. Почти все дома имели строгую серую или светло-жёлтую окраску. На улице было довольно многолюдно. Никто не обращал на меня никакого внимания. Шёл я незамеченным минут десять. Дойдя до пешеходного перехода на углу улицы Ленина, я остановился, не решаясь перейти улицу. И тут на меня обратила внимание одна ленинградская бабушка, одетая в габардиновое пальто, с очень добродушным интеллигентным лицом.
– Куда ты собрался, пострел? А где же твоя мама?
Такого поворота я не ожидал и расплакался. Нужно отметить, что в свои четыре года я обладал великолепной памятью, знал наизусть многие стихи Агнии Барто и Корнея Чуковского. Адрес свой я тоже знал. Детский сад, который я посещал, находился в двадцати шагах от дома, и я изучил не только свой ежедневный маршрут, но знал и ближайшие улицы. Мама мне много рассказывала об этом славном городе, который построил Великий Пётр Первый.
Шмыгнув носом, я признался тёте, что пошёл познавать мир.
– И где же твой дом, малыш?
Я показал ладошкой в сторону площади Льва Толстого. Бабушка взяла меня за руку и повела по брусчатке в сторону дома.
«То-то сейчас будет, – подумал я. – Мама обязательно отстегает меня ремнём». Я шёл, а сердечко моё так билось, что чуть не вырывалось наружу. Когда я поравнялся с аркой моего дома, ко мне бросилась обезумевшая мама. Она схватила меня в объятья. По её щекам катились крупные слёзы. Она не верила своим глазам: пропажа нашлась. Когда мама пришла в себя и захотела отблагодарить сердобольную бабушку, её след простыл. Мама на радостях отвела меня в игрушечный магазин и сделала щедрый подарок – купила большой металлический самосвал. Так едва не начавшаяся неприятность превратилось для меня в праздник.
…Тогда не было такого изобилия игрушек, как сегодня, а о компьютерных мониторах с джойстиками даже не помышляли. Мы росли, играли в разные незатейливые игры и много читали. Так уж вышло: я пристрастился к чтению рано. В шесть лет мама приучила меня к сказкам, а уже во втором классе я буквально «проглатывал» книги Жюля Верна и Фенимора Купера. У меня была постоянная тяга к морским путешествиям, а неуёмная фантазия била фонтаном, я даже во сне открывал всё новые и новые придуманные страны. Примерно в третьем классе отец принёс мне книжку Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания». Я прочитал её влёт, и она, эта солнечная книжка, оставила в моём сердце светлый и добрый след.
