Сергей Самаров - Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
– Что скажешь? – сурово спросил Бобрыня, помня, как в первый раз жалтонес на вопрос о здоровье княжича ничего не ответил, и сейчас твёрдо намереваясь ответа добиться. Должно быть, лив по тону вопроса понял, что ответить ему следует.
– Мои змеи не узнали яд. Даже сам Парим, самый умный и мудрый из них, знающий почти всё, не узнал, – сказал Рунальд. – Как я могу лечить, если не знаю, от чего лечить. Если только этот стрелец скажет.
Так Рунальд и на вопрос сотника ответил, и попутно объяснил своё желание познакомиться с Парваном поближе.
Парван между тем замер, как окаменел, подняв перед собой руки, защищая лицо, но не смея шевелить ими. И три змеи, поднявшись в боевые позы, смотрели пленнику прямо в лицо, и легонько раскачивались из стороны в сторону, словно готовились к стремительному и смертельному поражающему броску.
Сдвинув брови, Бобрыня шагнул к десятнику, впрочем, не настолько близко, чтобы змеи, одна из которых слегка повернула голову в сторону сотника, могли достать и его.
– Слышал, подлый убийца, что спрашивает Рунальд? – голос прозвучал так, словно Бобрыня готов был после слов выхватить меч, и не дать змеям позабавиться с человеком.
– Слы-ы-ышал… – даже едва различимый дрожащий шёпот никак не сочетался с немигающим и неподвижным взглядом Парвана, который был устремлён на ближайшую к его лицу змею, тоже слегка подрагивающую головой, нервно, с угрозой.
И вторая змея смотрела на десятника точно так же. И третья змея тоже.
– Говори…
– Подожди, – остановил допрос жалтонес. – Сначала мои змеи объяснят ему, как надо говорить, потом Парим скажет мне. Подожди немного, не мешай. Время подойдёт, я сам спрошу.
Со стороны посмотреть, змеи и стрелецкий десятник в самом деле «молча разговаривали». Они смотрели друг на друга, и Парван иногда согласно кивал, хотя и не произносил слов. Но «беседа», похоже, протекала всерьёз. Сотники замерли точно так же, как десятник, не решаясь помешать этому неслышному им разговору.
– Да-да. И это, Парим, тоже спроси, – словно бы мимоходом давая подсказку, сказал жалтонес. – Обязательно спроси.
Он, в отличие от Бобрыни и Зарубы, кажется, немой ледяной разговор слышал и прекрасно понимал, и даже выделял его из шипения других змей, спрятавшихся в тёмноте, а, может быть, и их подсказки тоже слушал и принимал к действию.
Сам жалтонес отошёл в другой угол, где у него из грубых, неструганных досок было сооружено что-то вроде стола, похожего на неглубокое корыто, рассматривал в полумраке и нюхал содержимое многочисленных глиняных плошек, которые он без конца переставлял с одного места на другое. Запах, резкий и неприятно-щемящий, из этого угла доносился во все другие, и даже вытеснял из избушки обычный для таких лачуг запах печного дыма. Но создавалось впечатление, что плошки Рунальд переставляет не просто так, а подчиняясь тому, что он слышал из «разговора» змей с Парваном. По крайней мере, так показалось сотникам, которые переглянулись, взглядом подсказывая один другому необычность явления, хотя и тот и другой в душе подозревали, что жалтонес действует и делает что-то не по необходимости, а специально для них. Думалось даже, что Рунальд и пригласил их специально для того, чтобы показать своё таинственное умение. Но развеять свои сомнения и прийти к тому или иному выводу сотники не могли. Они даже мнениями обменяться не решались, чтобы не помешать змеиному допросу.
Одна из змей, та, что ближе других приблизила голову к лицу стрелецкого десятника, прерывисто, с пощёлкиванием зашипела. Руки жалтонеса, словно получив сигнал, заработали быстрее, он без сомнения, словно давно знал, что ему предстоит сделать, выбрал несколько плошек, сдвинул их в круг, и зашептал на непонятном языке одному ему ведомые слова-заклинания, а потом, несколько раз повторив, быстро начертил в воздухе двумя пальцами тоже одному ему ведомые знаки. И зловещий шёпот лива был во многом сродни змеиному шипению. Бобрыня всегда свободно общался с ливами, понимая их без проблем, и его при этом понимали точно так же, хотя некоторые слова в языках имели разное значение даже при одинаковом звучании, и теперь сотник готов был слово сковать, что жалтонес разговаривает на каком угодно, только не на своём родном языке. Заруба же вообще отличался письменной грамотностью, и знал множество языков разных народов Европы. Не случайно он сам выехал в качестве герольда и толмача к графу Оливье, когда тот пожелал переговорить с Бравлином. Не зря князь, переписываясь со многими сторонами, всегда держал сотника при себе, пользуясь его возможностями толмача. Но сейчас и сам Заруба не смог уловить ни одного знакомого слова.
Наконец Рунальд завершил своё колдовство. Быстро, словно очень торопился, перелил содержимое нескольких плошек в одну, из других плошек высыпал в жидкость какие-то порошки разного цвета, и эту одну плошку стремительно понёс к печи, чтобы влить в рот княжичу Гостомыслу.
– Придержите ему голову! – грозно потребовал.
Бобрыня поторопился, и выполнил приказание. Разжимать рот княжичу не пришлось, он и без того держал его приоткрытым, чтобы легче дышалось. И жалтонес вылил на язык Гостомыслу всего несколько капель какой-то густоватой вонючей жидкости. И отступил сразу после этого.
– Всё. Все выходите. Там ждите.
Сотники готовы были выполнить приказ беспрекословно, и одновременно обернулись к своему пленнику, чтобы поднять его и вывести вместе с собой. Но стрелецкий десятник уже не нуждался в чьей-то помощи. Он сидел всё в том же углу, всё так же с широко раскрытыми глазами, но глаза эти не шевелились, и руки бессильно упали на солому, а три змеи обвили бедного стрельца вокруг шеи, стремясь пробраться ему под одежду.
– Змеи его не трогали., – предупреждая естественный вопрос, сказал жалтонес, сразу оценив ситуацию. – Он умер от страха и перед ними, и перед вами, и ещё потому, что не знал, какой страх для него несёт больше неприятностей.
– И теперь некому сообщить князю, кто послал убийц к Гостомыслу… – сказал Заруба с лёгким укором, поскольку заранее предупреждал жалтонеса о необходимости доставить пленника на допрос живым.
– Он успел сказать другое, – Рунальд, казалось, совсем не чувствовал вины. – Он сказал, как можно спасти княжича. Он назвал яд. А сейчас он – добыча змей. Законная добыча. Они много работали, спрашивая его. И сегодня его не отдадут. Кто не верит, пусть попробует забрать. Я лично на это не решусь, и другому не посоветую.
– Они что, будут есть мертвого? – спросил Бобрыня.
– Они не едят мертвечину. Они будут забирать остатки тепла из его тела, чтобы самим согреться. Эти змеи любят тепло. Они из теплых краев родом.
– Ладно, – долго горевать сотник Заруба не стал. – У меня к тебе поручение от князя Бравлина, и от князя-воеводы Дражко.
– Выходите. Я скоро сам к вам выйду.
– Что с княжичем? – всё же спросил Бобрыня.
– Я же сказал, что сам выйду…
* * *Дверь закрылась плотно. Так плотно, словно сотники боялись, что змеи выберутся вслед за ними за порог, и ещё кого-то постигнет участь стрелецкого десятника Парвана. Но за тем, как плотно закроется дверь, сам жалтонес следил особо. Он даже к двери вслед за ними подошёл, не стал дожидаться, когда кто-то неведомый, как перед этим, дверь закроет, и дверь подтолкнул, помогая руке Зарубы. Потом, по-собачьи повернув голову набок, прислушался к скрипу ступеней. Удовлетворившись услышанным, вернулся к своему корытообразному столу, взял в руки ту самую плошку, из которой поил княжича Гостомысла, долго нюхал остатки содержимого, и осторожно влил несколько капель в рот и себе. И довольно хихикнул:
– Вот теперь меня и хозарская стрела не возьмёт.
И только после этого поправил на себе одежды, приосанился, как это любят делать люди маленького роста, чтобы казаться солиднее, и вышел за порог на крыльцо.
Вои стояли перед избушкой полукругом, в центре два сотника. Ждали молча, что скажет жалтонес своим неприятным скрипучим голосом. И он сказал:
– Княжич к обеду не сможет ещё повести рать в сечу, но сможет сесть в седло и самостоятельно добраться до Старгорода. Если, конечно, в этом будет какая-то весомая необходимость. Однако, лучше дать ему отдохнуть ещё день. У меня есть травы, которые подкрепят его тело, и вернут ясность разуму. Я устрою его на печи, чтобы пропотел. Яд уйдет из тела вместе с потом. Но кого-то он убить все равно должен. Я послал этот яд к тому, кто велел отравить стрелу. Мне не дано пока знать, кто велел это сделать. Но вы это будете знать.
– Значит, мы узнаем, кто это был? – оживился Бобрыня, и потребовал уточнения. – Как мы сможем узнать.
– Этот человек умрет от укуса змеи. Не сегодня, потому что приказу нужно добраться до чужих земель. А он умеет только ползать, но не скакать на лошади. Как доберется, это случится. Узнаете уже дома.
