Сергей Малицкий - Провидение зла
– Домой хочу, – сказал Литус.
– А ждут тебя дома? – прищурился старик.
– Нет, – вздохнул бастард.
– Ищи дом, где будут ждать, – посоветовал старик.
– Есть такой дом, – вспомнил о Планте Литус.
– Так отправляйся, – удивился старик. – Нешто, думаешь, я здесь бы сидел, если бы меня где ждали?
– А есть дорога домой отсюда? – спросил Литус.
– Да куда ни пойдешь, везде дорога, – развел руками старик. – На восток, правда, поосторожнее. Там эта сливная яма, не свалиться бы. Да и мерзость там всякая бродит. Но твоя сетка тебе поможет. Иди тогда на восток, но недолго, с лигу. Потом на юг. Пройдешь деревеньку, лесок, дойдешь до топи. Вот если вдоль топи да на юго-восток, то как раз через две сотни лиг выберешься в кирумские земли, а там уж спросишь у кого-нибудь. Главное, в Пустоши сырую воду не пить, всякую тварь, прежде чем съесть, – запекать до мягкости. С поганью не брататься. Жилы попусту не рвать. Тогда все образуется.
– А как же Кольцо Теней, Кольцо Смерти, Кольцо Тьмы, Кольцо Ужаса? – поразился Литус.
– И ты поверил? – вновь захихикал старикашка. – Это все только вдоль каната. Хотя, конечно, разное в Светлой Пустоши встречается. И ужаса выше крыши и маковки, но уж не так, как вдоль каната. Колдовство!
– Я не почувствовал особого колдовства, – растерянно пробормотал Литус.
– А особенного и не нужно, – ухмыльнулся старик. – Это как зеркало. Чем страшее рожу скорчишь, тем страшнее и выйдет. Отчего старые храмы ценнее новых? Намоленные потому что! Знаешь, что это? Это когда от каждого по искре, да хоть от каждого десятого, который нутро свое рвет, когда с Энки говорит, то и выходит светильник. Никто его не видит, а он есть. А теперь представь, что вот в эти полсотни лиг, что от пристани да до Бараггала, да и речку сюда прибавь, каждый, не десятый, а каждый ужас свой льет! И это полторы тысячи лет! Да там уже кроме ужаса по дороге ничего иного вовсе нет!
– Но я видел… – прошептал Литус.
– Видел и еще увидишь, – хмыкнул старик. – А когда и пальцами нащупаешь. Хотя, если и глаза видят, и пальцы… может, оно и есть на самом деле? Но одно я тебе скажу, парень. Запомни накрепко.
Литус наклонился.
– Я слушаю.
– Главное запомни, – строго произнес старик. – Конечно, храмы наши по силе вроде бы куда слабее тех же магических орденов. И предстоятели у нас все больше негодяи. И мастер инквизиции – редкая гнида, я б такому и помойные ямы чистить бы не доверил. И послушники – так себе. И паломники идут за собственную шкуру порадеть. Но если что, вон там, в двух лигах – не просто месиво, а след настоящей мерзости. Отголосок ее. Отдушина. Яд. И если там забурлит, тогда и окажется, что весь противовес – вот эта часовня. Да бараггальские камушки.
– И чем же они помогут? – спросил Литус.
– А хоть чем, – закатился хохотком старик. – Ты спрашивай сам себя почаще об этом, рано или поздно ответ и проявится.
…Литус вышел из границ Светлой Пустоши почти через три недели. В середине весны. Он был худ, изранен, оборван, бородат и грязен, но спокоен. И улыбнулся только от того, что странный звон в его ушах наконец прекратился. В одной руке у него был древний атерский меч, в другой руке – каламский щит. Выйдя к реке, Литус дождался, когда над нею сгустятся сумерки, вошел в воду и переплыл на тиренский берег. До Самсума нужно было пройти еще почти пять сотен лиг.
В это же самое время Игнис и Син шли навстречу Литусу, не зная об этом. Пусиллус оставил их еще в Тире. Взял легкую лодку с парусом и пошел вдоль берега. Но сначала маленький угодник внимательно выслушал рассказ Игниса, заинтересовался более всего светящимся кольцом на пальце убийцы и решил вернуться в Самсум.
– А там что? – спросил его Син.
– Разнюхивать буду, – усмехнулся Пусиллус. – У меня талант оказываться в нужное время в нужном месте.
– Это уж точно, – согласился Син. – А у меня через раз. То в нужном месте, то в ненужном. Что-нибудь интересное хоть отыскал за прошедшие пять лет?
– Было, – кивнул Пусиллус и тут же вновь помрачнел. – Эх, жаль, что с Аквуилусом так вышло. Поверишь, как бы гнусно ни было, у него всегда имелась в запасе улыбка. И никогда она не оказывалась последней. Это ведь он разнюхал насчет куска звезды. Он со своей черной рожей там, на севере, был чуть ли не своим. Сумел разговорить жреца.
– Куска звезды? – переспросил Син. – Ты говоришь об останках Бледной Звезды? Неужели так далеко добрались реликвии Храма Света?
– Нет, мой дорогой, – покачал головой Пусиллус. – Куска одной из Семи Звезд. Как раз у трех больших храмов и льва с человеческим лицом. Той землей правят венты, дикое племя, но нилоты там тоже нередки. Нам там нелегко пришлось. Большую часть года там лежит снег. Но оно того стоило. Прочие шесть мест – это одни развалины. А то и тех нет, землей занесло. Что огромные камни в десяти лигах севернее Шуманзы, что огромные камни в основании Иевуса, что пузыри на камнях в Бараггале, что мертвые холмы в стране Кема, что развалины в горах Этуту, что вечное пожарище через реку от Самсума. Шесть звезд выжгли все дотла. Ничего там не осталось от прежних богов. Да и в Бараггале все, что есть, восстановлено трудами Энки. А вот храмы и лев на северо-западе все еще стоят. Хотя удар был и там. Но слабее. И после того удара остались осколки одной из семи звезд.
– И где же они? – медленно произнес Син, побледнев так, словно готов был покрыться белым пухом.
– Не знаю, – вздохнул Пусиллус. – За века все развеяно. Я же говорю, дикий народ. Но все, что оставалось, точнее, один осколок – забрал их вождь, прежде чем идти в поход на восток.
– На восток? – не понял Син.
– Для него на восток, – заметил Пусиллус. – Для нас это север. Его имя Слагсмал. Я слышал, что сейчас он стоит где-то под Шуманзой? И даже как будто сумел взять Иевус?
– Значит, придется идти на север, – проговорил Син.
– Иди, – кивнул Пусиллус. – А я вот хочу разобраться с этими перстнями, что зажигаются не от мума, а от того, что ищут. Покопаюсь, магов прощупаю, ведь не могли не слышать о таком. А там, может, и до Уманни доберусь.
– Обманка, – покачал головой Син. – Нет там Ордена Слуг Святого Пепла.
– Да знаю, – кивнул Пусиллус. – Только ведь если за обманку не подергать, так и необманку не выдернешь. А ты, – Пусиллус повернулся к Игнису, – не тушуйся. О главном не забывай, и все образуется.
– Что главное? – спросил Игнис.
– Стыд, – ответил маленький угодник и отчалил от пирса, начал ставить крохотный парус.
– Домой? – спросил Игниса Син.
– Домой, – ответил Игнис. – Не точно на север, но вроде бы по дороге.
– Подумать еще надо обо всем, – пробормотал Син, словно не мог решить что-то важное для себя. – Пошли.
Далеко они не прошли. В ту самую ночь, когда Литус переплывал через реку, на постоялый двор, в котором вместе с купцами спали Син и Игнис, налетели степные разбойники. В сутолоке они посекли многих, потеряли еще больше, неожиданно столкнувшись с неуступчивым седобородым воином, и от великой злобы раскроили ему, в котором и так уже торчало с полдюжины стрел, живот. Син, зажимая руками нутро, захрипел, опрокинулся на кучу лошадиного навоза, задергался и затих. Игнис, который был изранен не меньше его, мог только грызть засунутый в рот кляп и пытаться порвать прочные путы. Через два месяца, лишившись надежды выбить дурь из раба, который словно не чувствовал боли, худого и покрытого шрамами Игниса выставят на торги на невольничьем рынке в Эшшу, надеясь выручить за него хотя бы гроши. А еще через пару дней, когда Игнис придет в себя после очередной порки, он обнаружит, что уже продан, лежит на палубе корабля, и на него смотрит чернокожий капитан Моллис, улыбается и точит нож.
– Что ты собираешься сделать? – спросит его Игнис.
– Съесть тебя, – захохочет Моллис, но не успеет сказать, что это шутка, как изможденный невольник бросится на него и едва не переломит ему шею. А к середине лета они станут неразлучными друзьями.
Но все это будет после, а в ту ночь, когда Игнис, страдая от боли в затянутых грязными тряпками ранах, оплакивал Сина, Кама сладко спала в снятой ею комнате в торговых рядах Ардууса. Проснувшись еще затемно, она распустила на топчане кисет и превратила себя в деревенскую простушку с высветленными бровями и ресницами и со множеством веснушек на носу и скулах. Хитро добавив собственным щекам полноты, она собрала нехитрые пожитки, соорудила из мешка горб под балахон, выбралась через окно наружу, повисла на карнизе, а потом спустилась по наконечникам вниз, вытаскивая их один за другим и навсегда оставляя хозяина жилья в неразрешимом недоумении.
Через пару часов на Вирской площади Ардууса, где уже вовсю шла подготовка к предстоящей коронации, появилась та самая простушка, но в руках у нее теперь была корзинка, из которой она продавала пирожки. Торговля, правда, не ладилась, потому как пирожки были черствыми и холодными, но торговка настойчиво сновала в толпе, особенно усердствуя в той ее части, которая толпилась у четырех курительниц, не для вдыхания благовонных дымов, а ради любопытства, потому как именно там в окружении стражи двигались к месту коронации Их Высочества – принцы атерских и прочих королевств, которым через несколько часов предстояло стать Их Светлостями. Да и кто бы отказался полюбоваться роскошными одеждами, драгоценными камнями и холеным блеском вельможных особ? А уж еще более тем, как стяги королевств будут склонены перед стягом великого Ардууса.
