Стивен Эриксон - Память льда. Том 2

На вершине холма вспыхнули Пути.

Остряк проревел приказы своим последователям занять места на южном склоне. Долгое время он неподвижно стоял, всё ещё содрогаясь от силы своего бога. Обещание убийства заполнило его, невозмутимое, но уверенное намерение хищника, которое он уже чувствовал однажды в городе, оставшемся далеко на севере.

Его взгляд был слишком острым, каждое движение привлекало внимание. Он осознал, что сжимает в руках сабли.

Остряк видел, как из врат Пути вышел Орфантал, за ним появился Бруд. Он видел Скаллу Менакис, смотревшую на три трупа. Затем Воевода протолкнулся мимо неё, бросил на тела короткий взгляд и отправился к четвёртому телу, лежавшему ближе к месту, где стоял Остряк. Женщина тисте анди. Два человека присели рядом с ней. Один, чью душу по-прежнему сжимала свирепая хватка магии Хаоса. Вторая… Серебряная Лиса, по её круглому лицу текли слёзы.

Он видел Круппа, рядом с которым стояли Хетан и Кафал. Даруджиец был бледен, с остекленевшим взглядом, казалось, он вот-вот упадёт в обморок. Странно, что не горе так ударило по даруджийцу. Он видел, как Хетан неожиданно потянулась к Круппу ещё прежде, чем тот упал.

Но того, кого Остряк высматривал, нигде не было видно.

Он отправился на южный гребень, чтобы оглядеть расположение своего Легиона. Последователи готовили оружие. Ниже собирались «Серые мечи», явно готовясь наступать на город…

…город, укрытый дымом, полыхающий вспышками колдовства и взрывчатки, город, разрывающий сам себя на части…

Остряк наконец отыскал взглядом нужного ему человека.

Итковиан.

Идёт к т’лан имассам.

Резкий крик прозвучал с холма за спиной Остряка. Он повернулся и увидел, как Серебряная Лиса отстраняется от Корлат, оборачивается…

Но десятки тысяч т’лан имассов теперь смотрели на Итковиана.

Остряк видел, как его друг медленно шёл, пока не остановился в двадцати шагах перед неупокоенными воинами.

Поняв, Серебряная Лиса закричала и бросилась бежать…

О да, Призывательница. Ты хотела натравить их на к’чейн че’маллей.

Остряку не нужно было стоять близко и слышать Итковиана, чтобы узнать, что́ тот сказал безмолвным т’лан иассам.

Вам больно. Сейчас я приму вас…

Он почувствовал растущий ужас своего бога, пересиливающий его собственный…

Когда т’лан имассы ответили.

Упав на колени. Склонив головы.

Ах, Призывательница…

А теперь было уже слишком поздно.

Глава двадцать пятая

Невозможно правдиво передать миг предательства, ибо, скрытый в себе самом, он приносит такое внезапное понимание, что человек готов отдать собственную душу, лишь бы отменить произошедшее. Невозможно правдиво передать предательство, но изображение Ормулогуна – подходит чрезвычайно близко к тому идеалу, которого только может надеяться достичь смертный…

Звук шагов в зале сообщил, что в храм явился ещё один гость – Колл понятия не имели, званый ли. Поэтому даруджиец оторвал взгляд от двух Рат’жрецов, которые стояли на коленях у погребальной камеры, и увидел, как в двери входит фигура в очень просторном балахоне. Несмотря на отсутствие маски, лицо человека казалось до странности неразличимым.

Доспехи звякнули, когда Рыцарь Смерти обернулся к пришедшему.

– К’рул, – проскрежетал он, – мой Повелитель приветствует тебя в своей священной обители.

К’рул? В Даруджистане ведь есть один старый храм с колокольней – К’руловой колокольней. Это кто-то из Старших… Колл чуть повернул голову, перехватил взгляд Мурильо, увидел, как на лице его друга проявляется понимание. Старший бог вошёл в этот храм. Стоит в полудюжине шагов. Храни нас Беру! Ещё один кровожадный ублюдок родом из седого прошлого… К’рул направился к Мхиби. Положив ладонь на рукоять меча, Колл шагнул наперерез Старшему богу. От страха у даруджийца пересохло в горле.

– Стой, – прохрипел он. Сердце бешено колотилось, Колл посмотрел в глаза К’рулу и… ничего в них не увидел. Совсем ничего. – Если ты удумал перерезать ей горло на алтаре, то знай – я тебе это дело не облегчу, Старший ты бог или нет.

На другой стороне погребальной ямы Рат’Тогг ахнул и разинул беззубый рот.

Рыцарь Смерти издал странный звук, который, видимо, заменял ему смех, затем проговорил – чужим голосом:

– Да уж, в смелости смертным не откажешь.

Мурильо поднялся и встал рядом с Коллом, дрожащей рукой сжал рукоять рапиры.

К’рул взглянул на неупокоенного воителя и улыбнулся.

– Это их самый замечательный дар, Худ.

– Возможно. Пока он не толкает их в драку. Затем лучшим ответом на такой дар будет уничтожение.

– Твоим ответом. – Старший бог обратился к Коллу: – Я не желаю вреда Мхиби. Воистину я здесь, чтобы принести ей… спасение.

– Тогда, может, объяснишь, – резко бросил Мурильо, – зачем тут могила?!

– Со временем это станет понятно… надеюсь, что станет. Знайте: кое-что произошло. Далеко на юге. Нечто… неожиданное. Последствия неизвестны – никому из нас. Тем не менее, настало время Мхиби…

– И что именно это означает? – подозрительно осведомился Колл.

– Ныне, – ответил Старший бог, проходя мимо даруджийцев и опускаясь на колени рядом с Мхиби, – она должна войти в настоящее сновидение.

Они исчезли. Пропали из её души, и этот уход – то, что сделал, продолжал делать Итковиан, – погубил, уничтожил всё, чего она надеялась добиться.

Серебряная Лиса похолодела от потрясения, замерла в полной неподвижности.

Внезапное нападение Каллора обнажило ещё одну жестокую истину – т’лан айи покинули её. Эта потеря терзала сердце, точно зазубренный клинок.

Вновь – предательство, бездушная погибель веры. Древняя доля Ночной Стужи. Рваная Снасть и Беллурдан – обоих погубили интриги Тайшренна, слуги Императрицы. И теперь… Скворец. Две воительницы, две моих преданных тени. Убиты.

За рядами коленопреклонённых т’лан имассов ждали неупокоенные к’чейн че’малли. Огромные ящеры не сделали и шага к т’лан имассам – пока. Им только и нужно, что подойти, начать рубить, уничтожать. Мои дети лишились воли к сопротивлению. Им уже всё равно. О, Итковиан, благородный глупец.

И армия смертных…

Она увидела внизу «Серых мечей» – те готовили арканы, метательные копья и щиты, собираясь атаковать к’чейн че’маллей. Солдаты Дуджека гибли внутри города – северный ворота нужно было взять. Серебряная Лиса увидела Остряка, Смертного меча Трейка, тот вёл свой растрёпанный легион на соединение с «Серыми мечами». Она увидела, как офицеры скачут вдоль дрогнувшего строя малазанцев, подбадривая потрясённых, растерянных солдат. Увидела, как Артантос – Тайшренн – готовится открыть свой Путь. Каладан Бруд стоял на коленях подле Корлат, тисте анди окутывало облако Высшего Дэнула. Рядом с Воеводой замер Орфантал – Серебряная Лиса ощутила дракона в его крови, ледяной голод, желание вернуться.

Всё зря. Провидец и его демоны-кондоры… и к’чейн че’малли… всех их перебьют.

У неё не было выбора. Придётся начать. Вопреки отчаянию привести в действие план, задуманный давным-давно. Безо всякой надежды сделать первый шаг.

Серебряная Лиса открыла Путь Телланн.

И исчезла в портале.

Материнская любовь – терпение.

Но я не должна была становиться матерью. Я была не готова. Не готова отдать столько… себя. Своей самости, которую лишь начала постигать.

Мхиби могла отказаться. В самом начале. Могла бы воспротивиться Круппу, воспротивиться Старшему богу, имассу – что ей до этих потерянных душ? Все они – малазанцы. Враги. Жестокие чародеи. У всех на руках – кровь рхиви.

Дети должны быть долгожданным подарком. Физическим воплощением любви между мужчиной и женщиной. И ради такой любви можно пойти на любые жертвы.

Довольно ли того, что ребёнок вышел из моей плоти? Прибыл в этот мир тем же путём, что и все другие дети? Неужели простая боль родов – источник любви? Все остальные так считают. Они принимают узы между матерью и ребёнком как данность, как естественное последствие самого рождения.

Не следовало им этого делать.

Моего ребёнка уж никак не назвать невинным.

Зачатая из жалости, а не по любви; зачатая с чудовищной целью – командовать т’лан имассами, втянуть их в новую войну – предать их.

А теперь Мхиби была в ловушке. Заблудилась во сне слишком необъятном для понимания, сне, где могучие силы сталкивались, требовали, чтобы она сделала… что-то.

Древние боги, звериные духи, мужчина в ловушке боли, в изломанном, изуродованном теле. Рёбра, грудная клетка передо мной – его ли? Того, с кем я говорила давным-давно? Того, кто извивается в материнских объятьях? Мы ведь похожи с ним? Оба оказались заперты в истерзанных телах, обречены скатываться всё глубже в бесконечную пытку боли?