Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
— Чего тебе, Золотарев? — недовольно проворчал он. — Только не говори, что еще что-то придумал.
— Так точно, придумал, — ответил я. — Сейчас мадьяры пойдут. Дозвольте после боя снова к лагерю пробраться. У меня одежда с убитого снята. Хочу хана Абу убить.
— Нет, все-таки себе нужно верить, — вздохнул майор. — Первое впечатление всегда самое правильное. Ты придурок, Золотарев. Как ты это сделать собрался?
— В кустах спрячусь, когда оспа их косить начнет, а потом проберусь в лагерь и прирежу, — ответил я, и комендант покрутил пальцем у виска.
— Тебе из лагеря не выйти, — покачал он головой.
— Зато хан умрет, — твердо ответил я.
— Да что с тобой не так? — пристально посмотрел на меня майор крошечными, глубоко утопленными глазками. — Я двадцать лет служу, и людей хорошо понимаю. Чего ты добиваешься, солдат? Айдар и золотую гривну получить хочешь?
— Так точно! — ответил я. — Хочу!
— Ее за всю историю Сотни всего восемь отроков получили, — спокойно сказал княжич. — И никто из них своей смертью не умер. Ни Кий отважный, ни последний из всех, Бранко Татёв двадцать лет назад. Я помню его, с моего курса паренек. Только я в первом взводе учился, а он в третьем. Он через два года после выпуска уже ротой командовал, и в атаку ее повел с палашом в руке. Тогда его и убили. Отчаянный парень был, сильный как вол и тупой как колода. Ты не такой, как он. Так в чем подвох, Золотарев?
— Славы хочу, — максимально честно ответил я. — И погоны лейтенантские. Не хочу мясом быть. Если погибать, то знатным человеком.
— Иди, парень, если решил, — сжал скулы майор. — Все одно, не сильно поможет нам твоя прошлая придумка. Я сам убитых мадьяр осмотрел. Из них третья часть рябых. Многих уже оспа не возьмет. Если получится хана убить и уцелеть, я сам тебе голову обрею. Я из Золотого рода, двенадцатое колено от Самослава Равноапостольного. Ни одна сволочь штабная против моего решения даже пикнуть не посмеет. Свободен! Взводному не забудь доложиться. Скажи, что я приказал…
Наш лейтенант, который строил парней для отражения очередной атаки, моему известию почти не удивился. Пожал плечами только.
— Жаль, думал, послужишь еще.
И он отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес. Стрелки на стене защелкали тетивами, а конные мадьяры внизу засыпали их тучей стрел. Так степняки всегда делают. Трусят вдоль стены и не дают высунуть башку лучникам и арбалетчикам. Они нейтрализуют стрелков на стенах, и сюда ворвется новый отряд.
— Стук! Стук! — почти одновременно сработали баллисты на угловых башнях. Толку от них не так чтобы много, но, когда здоровенная стрела прошивает двух-трех человек за раз, это наводит наступающих на грустные мысли. Смять волну наступления этим нечего и думать.
— Хашар пустили! И мужики, и бабы идут! — заорали со стены, и мы насупились. Бить придется безоружных хорватов, за которыми спрячутся лучники. Стрелки проредят наш строй, а потом зайдут воины с копьями и саблями, и здесь станет совсем весело. А если мы не перебьем хорватов, они растащат завал у ворот, и тогда сюда ворвется конная орда. Как же их заставили пойти на верную смерть?
— Детей в лагере держат, — ответил взводный на незаданный мной вопрос. — И еще с парочки человек кожу содрали, чтобы остальные боялись. Бей их, парень, и не думай. Это не люди теперь, это враги. Они тебя порешат вмиг, не сомневайся даже.
— Не сомневаюсь, — выдохнул я.
— Пан взводный! — прищурившись, напомнил мне лейтенант, который нарушений субординации не терпел. — Не задирай нос, Золотарев, а то зазнался, как я погляжу.
Я не ответил, потому что из пролома показались первые ряды босоногих словен с плетеными из ивняка щитами.
— Бей! — раздалось неподалеку, и десяток мужиков и баб повалились с воплями, держась за раненые ноги. Впрочем, стрелы застревали и в лозе, так что задумка мадьяр оказалась вполне себе удачной. Лучники прятались за спинами родовичей, и теперь стрелы полетели уже в нас. Они застучали по дереву павез, и кое-какие из них пробирались между щитами, находя свою цель.
— О-ох! — Губа, парнишка из первого отделения, застыл на мгновение, разглядывая стрелу в своей груди, а потом упал навзничь, разметав руки. Непростая стрела прилетела, трехгранная. Ей наша стеганка нипочем.
— Сюда иди! Убьют, дурень! — я дернул к себе Гуню, который так и застыл с арбалетом на линии поражения. Он не мог оторвать глаз от мальчишки, с которым мы вместе росли. Тот смотрел на небо изумленным взглядом, который уже заволокла пелена смерти.
Перезарядка-залп-перезарядка-залп. Вокруг меня упало уже несколько человек, а хорваты все шли, выпучив глаза от ужаса. Видно, мадьяр позади себя они боялись куда больше, чем нас. Стрелы полетели до того густо, что щитоносцы, стоявшие рядом с нами, стали походить на ежей. А потом из-за спин уцелевших словен выплеснуло злую волну, ощетинившуюся копьями, кинжалами и саблями. Бедные воины шли с булавами, выточенными из крепкого дерева, богатые — с мечами, изукрашенными золотом. Только все это для нас стало неважно. Мы дали последний залп, а потом выхватили изогнутые тесаки, которые заменили в армии ножи-саксы. Мадьяры уже лезли через баррикаду, собранную из бревен, телег и всего что под руку попало. Тяжко придется. Пехотный тесак против сабли еще туда-сюда, только сильно короче будет. А если длинный меч или палаш, то не продержишься и минуты. Да и против копья все равно что ножик кухонный. Тесаком ведь почти никогда не бьются. Им дрова наколоть можно, деревце для волокуши свалить, или даже яму вырыть. Это же не сабля, и не длинный тонкий меч, входящий в моду у знати. Для тесака и движений особенных нет. Руби от души или тычь острием. И упокой, господи, твою душу, если у тебя щита нет. Нипочем против мечника не выстоять. А у нас как раз щитов нет. Мы же стрелки…
— Н-на! — заорал я, вскрыв горло первому, кто показался над баррикадой. Легковат тесак, конечно, но ничего. Я с саблей неплохо управлялся когда-то.
— А-а-а! — заорал Януш и ударил лезущего на него степняка прямо по башке, разрубив подбитую мехом шапку. Ему
