Сергей Лукьяненко - Реверс

Теперь и путешествие из мира в мир – всякий раз через Центрум – стало надоедать. Если бы не Алена – давно бросил бы, забился бы в какую-нибудь щель…

Алена… Теперь – единственная и любимая. Кажется, даже любящая.

Не с первого взгляда началось – с тысяча первого. Ну и что? Бывает и так. Даже прочнее получается.

Но что для нее теперь важнее – любимый мужчина или служебный долг? Макс не знал. Сто раз хотел спросить и не решался сделать ей больно.

А она не форсировала, как Теодор, Патрик и Рафаэль, не говоря уже о безымянном китайце. Не скрыла, кто она такая и чем занимается, но действовала больше намеками. Рассказывала о пограничниках Центрума, о великой задаче защиты Земли… Макс видел, чего она хочет. Самому было интересно: как скоро ее прорвет?

Дикарские женщины наконец бросили выть свой гимн живым богам, отползли на карачках на достаточное расстояние, встали, ушли. Через минуту на Священной поляне племени не осталось никого. Не исключено, впрочем, что кто-нибудь подглядывал за богами из-за кустов, но Максу было плевать.

Он слез с камня и, разогнав мух, развернул пальмовые листья. Какого зверя мясо принесли дикарки в качестве подношения, понять было невозможно. Вдобавок опять не дожарили.

Есть что-то расхотелось.

– Будешь? – Он протянул мясо Алене.

Отрезав кусочек и пожевав, она вздохнула:

– Хлеба хочу.

– Повторяешься, – усмехнулся он.

– Тебе здесь тоже надоело, – парировала она. – И ты тоже хочешь хлеба с солью.

Положим, в этом она была права. Но что скажет дальше?

Ничего не сказала, умница. Ждала, что скажет он. А он понимал, что не может длиться вечно это скитание из мира в мир.

Во всяком случае, отсюда пора уходить, пока троглодиты не захотели от своих богов слишком многого.

Он так и сказал.

– В Центрум, а? – оживилась Алена.

– А дальше?

– Зачем дальше? Пока просто в Центрум. Ты возвращался туда уже раз двадцать, а знаешь его плохо.

– Я настолько нужен твоим сослуживцам? – прямо спросил Макс, каменея.

– Мне больше, чем им, – ответила она, и он оттаял. Покачал головой:

– Я не гожусь в пограничники.

– Да я уже поняла. Тебе было хорошо на заводе в Цурхе. Маслом пахнет, пар шипит, железки звякают, рабочие снуют вроде муравьев… Ты проработал там один день и решил, что это твое. А если бы проработал месяц? Год?

– Не знаю, – сказал Макс, – не пробовал.

– Это можно устроить.

– Где? Как?

– Не в Сургане, конечно. И не на заводе. По-твоему, пограничники занимаются только тем, что шерстят торговцев? Я говорю о «Грозящем». Мы впятером захватили его, экипаж бежал. Если штаб не воспользовался этим случаем, чтобы окончательно вывести бронепоезд из-под контроля железнодорожников, то в штабе сидят идиоты. Но там нет идиотов, это точно. Машинистом быть сумеешь?

– Наверное. Если подучусь.

– А хочешь?

Макс задумался. Соблазнительное предложение… Но что ж Алена раньше-то молчала?

Или ждала, пока он созреет?

Не сознается ведь. Глупая женщина кричит на мужчину – умная тихо гнет свою линию. Алена – из умных.

– Ну, допустим, хочу, – сказал он. – В смысле, можно попробовать. А ты?

– Не волнуйся. – Она погладила его по щеке. – Я буду рядом.

Эпилог

На станции Волдыри остановились набрать воды. Максу ни о чем не говорило это название, зато у Алены с ним были связаны кое-какие воспоминания. Первым заправился «Грозящий», затем – паровоз охраняемого состава. Брать уголь не стали, его с избытком должно было хватить до самого Ахтыбаха.

Алена не появилась. У командира всегда хватает забот. На то она и Фреза, чтобы снимать стружку с нерадивых. Зато после рейса будет все: и уединенный домик на территории третьей заставы, и баня, и ласки до утра. Удивительно, что за год они нисколько не приелись, радуют, как в первый раз.

Другой был бы счастлив. Вот именно: любой другой, не носящий кличку Прыгун…

До Ахтыбаха дотащились ночью. И только покончив со всеми делами, проверив все посты охраны, Алена сказала отрывисто:

– Есть новости от Мартина. Рыбак и Пантера что-то нашли в Оннели. Возможно, то самое. Передали через Старца. Ты нужен.

– А ты? – спросил Макс.

– Куда же я без тебя? У меня хороший помощник, надеюсь, его утвердят на мое место. Пойдешь?

– Пойду. Постой… ты сказала – Оннели?

– Вот именно, и притом самый центр аномальной зоны. Наши аналитики – ослы. Могли бы раньше догадаться. Возможно, в «ромашке» есть миры, полностью порвавшие связь с Центрумом, но это кто угодно, только не Очаг. Как бы оттуда запустили в Центрум возбудителей «высокомолекулярной чумы»? А главное, зачем вообще их запускать, зачем тормозить развитие соседей, если есть возможность отгородиться от них намертво? Значит, принципиальная возможность открыть Проход в Очаг все же существует. Но где? Не в крупнейшей ли аномальной зоне, куда по доброй воле не сунется ни один нормальный проводник?

Макс кивнул. Резонно, резонно… И неожиданно, хотя, если подумать, как раз наоборот – очень просто. Оннели… Аномальная зона…

Как раз те места, что он уже однажды исходил пешком, всему удивляясь и ничего не понимая.

«Ну что, Прыгун, – спросил он себя, уже зная ответ, – прыгнешь еще раз в неведомое?»

Возможно – пустышка. Хотя Пантера, она же Ева, женщина решительная и упрямая, куда хочешь доберется. И Сергей, он же Рыбак, говорят, толковый парень и неплохой проводник… Наверное, они все-таки нашли что-то необычное. Что-то такое, с чем сами не могут или не решаются справиться.

Искали многие. Тигран и Григорий искали, да вот не нашли. Григорию не повезло: получил пулю в стычке, едва выжил. Лучшие проводники-пограничники искали локализацию для Очага по всему Центруму, а нашли – если еще нашли – Ева с Сергеем. Как там у них на личном фронте? Наверное, все в порядке, раз держатся вместе…

Надо идти. Гениальный ученый может стать богословом, гениальный писатель – игроком, талантливый император – огородником, а лучший из проводников – паровозным машинистом. Можно забиться в норку и прожить там всю жизнь. Будка бронепаровоза – та же норка. Все это можно, но лучше следовать своему назначению.

Потому что иначе жизнь будет неполна и неэффективна – как отвертка вместо стамески, кистень для уничтожения мух и вяло растопыренные пальцы вместо кулака. Да и надоело, признаться, дергать рычаги в будке машиниста.

Сущим младенцем выбрался он из Гомеостата. Но с тех пор младенец сильно подрос.

– Согласен, – подтвердил Макс. – Когда идем?

– Немедленно.

В этом была вся Фреза. В ее ответе категоричность мешалась с неподдельным удивлением. Конечно, немедленно. А как же еще?

– Есть немедленно, – улыбнулся Макс, порядком уставший за рейс и мечтавший о бане. – Слушаюсь, командир.