Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский
– А что же вам надобно, сын мой? – интересовался епископ.
– Я хотел поговорить о внутренних делах города Фёренбурга, о безбожниках и людях праведных, как они существуют тут, не чинят ли вам еретики обиды, есть ли среди паствы вашей праведники, что готовы защитить нашу Матерь Церковь в трудную минуту.
Конечно, он хотел узнать у этого старого человека, есть ли у него сторонники, главы каких-нибудь гильдий, коммун или общин, на которые он может положиться.
И тут заговорил пришедший и пока что молчавший священник. Голос его был твёрдый и красивый, слог чёткий и ясный; видно, человек этот умел читать прекрасные проповеди.
– Добрый человек, сын мой. Визит ваш и беспокойство ваше нам понятно, и важный разговор о делах городских меж вами и его преосвященством обязательно должен состояться, но позже. Сейчас наш пастырь недужен. Ему надобен отдых.
– Хорошо, – барон поклонился, а епископ ещё раз его благословил. – Буду ждать вашего выздоровления, святой отец.
– Я провожу вас, – сказал отец Фома и пошёл за генералом.
И Волков решил воспользоваться моментом и спросил:
– Святой отец, а кто вас защищает от еретиков? Говорят, они тут буйны и не гнушаются пугать пастырей истиной веры. Обещают палить дома господни.
Отец Фома остановился и посмотрел на генерала внимательно, а затем ответил:
– Его Высокопреосвященство архиепископ ланнский, да продлит Господь его дни, отправляя на фёренебургскую кафедру нашего пастыря, напутствовал его: не распри, не мечи, не костры, а лишь чистота помыслов и слово Божье вернут утерявших веру в лоно Матери Церкви.
– Чистота помыслов? – мрачно переспросил генерал. «Ну да, конечно. Недавно эти утерявшие веру угрожали мне оружием посреди бела дня. Им как раз не хватает слова божьего и вашей чистоты помыслов». Но говорить вслух он этого, конечно, не стал, а лишь поклонился в ответ.
Весь разговор вышел, казалось бы, скомканным, бестолковым, не принёсшим никакой пользы. Но уже садясь на коня, он стал думать о том, почему же архиепископ Ланна прислал в столь трудный город столь слабого епископа. Неужели курфюрст Ланна не видел, что этот пастырь стар, что он труслив и болен, хотя тут надобен человек, который твёрд и верой, и волей, который понесёт еретикам слово Божье. Железом, костром и чем угодно, но очистит место от смрада отступничества. Впрочем…Эта мысль посетила его неожиданно: конечно, архиепископ знал, что делал. В чём угодно можно было его упрекать, но глупым архиепископ не был. Он умышленно назначил на кафедру Фёренбурга слабого епископа, хотел, чтобы нескончаемая свара на севере ослабляла его вечного соперника курфюрста Ребенрее. Чёртов поп был готов отдать город в руки еретиков, лишь бы Карл Оттон тратил силы и серебро на возню в Фёренбурге.
В новый свой дом он вернулся, когда уже темнело, и на вопрос от Гюнтера, будет ли господин ужинать, ответил:
– Позже, перо и бумагу мне.
Писал он опять барону фон Реддернауфу, но на сей раз посылать письмо через местную почту он не собирался, посему писал без прикрас, всё как есть:
«Дорогой барон, друг мой. Дела в городе совсем не так хороши, как вам из Вильбурга кажутся. Бюргеры дерзки, нашему приходу весьма не рады. Не далее как сегодня едва не дошло дело до железа, Бог отвёл. Бургомистр Тиммерман того и не скрывает, что смирение горожан будет зависеть от того, продаст ли Его Высочество городу прибрежную землю. Несколько десятин. Город за ту землю предлагает хорошие деньги. А иначе он не обещает мира. Человек он хитрый, с ним надобно быть осторожным. Епископ же Исидор слаб, думаю, такого сюда специально поставил наш сосед. Помощь от него вряд ли будет. Еретики никого в городе не боятся. Кого им бояться с таким епископом? В общем, позиция моя здесь шатка весьма. Положиться, кроме как на своих людей, мне не на кого. Случись свара, а такое может статься в любую минуту, из города мне придётся выходить с боем. С кровью. С огнём. Уведомьте принца, что дело со сбором армии цу Коппенхаузена надобно ускорить. Кажется, бюргеры и нобили местные долго терпеть меня и моих людей тут не собираются.
Ваш друг, рыцарь Божий Иероним Фолькоф, фон Эшбахт, барон фон Рабенбург».
Волков оторвал глаза от бумаги и увидал слугу, стоящего в дверях.
– Ну? Что тебе? Я же сказал, что пока ужинать не буду.
– Вам принесли письмо, – ответил тот и поднёс генералу бумагу.
– От кого? – спросил тот. – От офицеров?
– Нет, принёс какой-то мальчишка.
– Мальчишка? – барон развернул бумагу и сразу же узнал каракули Фрица Ламме. Он сделал ординарцу знак рукой: ступай, и сразу принялся читать.
Что ни говори, а Сыч хорошо знал своё дело. Ни имён, ни адресов из письма выяснить было нельзя.
«Экселенц. Ваш знакомец, коего вы мне указали, рад был встрече со мною. И сказал, что желает и вас повидать. Посему жду вас у меня после вечерней службы».
А время как раз шло к вечерней службе. А значит…
– Гюнтер!
Слуга тотчас появился из-за двери.
– Зови сюда Хенрика. А сам давай ужин. И побыстрее.
Слуга, уже привыкший к столь скорым переменам в намерениях господина, и говорить ничего не стал. Ужин – так ужин. Он ушёл, а вскоре пришёл и оруженосец.
– Господин генерал, звали?
Волков протянул ему бумагу.
– Сами отнесите это письмо в казармы. Передайте его полковнику Брюнхвальду и скажите, чтобы тот поутру отправил его в Вильбург. Чтобы отправил с самым верным человеком. Письмо это секретное.
– Всё сделаю, – обещал Хенрик.
* * *
Барон хотел, чтобы его выход из дома был тайным, потому решил идти пешком. Взял он с собой лишь Максимилиана и фон Готта, оба были люди сильные и умелые, захватили они с собой и пистолеты. Но не на силу и на оружие рассчитывал Волков. Сначала он выслал верхом трёх людей во главе с фон Флюгеном. Просто прокатиться. И, если удастся, выявить слежку. Если кто и следил за ним, то в темноте разобрать, кто проехал мимо, не смог бы – все всадники были в плащах и капюшонах – а значит, увязался бы за ними. Сам же Волков со своей охраной вышел следом. И без приключений добрался до Гончарного переулка.
Дверь ему открыли, едва он захотел
