Приграничное владение 2 (СИ) - Матюшенко Артем

Вскинул вверх руку прокричав:

—Слава Императору! Павшим героям слава! — Кивнул здоровенному дядьке-палачу в кожаном переднике и красном колпаке с прорезями для глаз, также прибывшему в связи с казнью дворянки, из самого Ронгарда.

Тот хекнув, рубанул длинным мечом и голова Памелы отравительницы кувыркаясь полетела прямо под ноги беснующейся толпе. Маленький Пьеро хоть и был на площади вместе с папой, мамой и старшей сестрой, совершенно не помнил произошедшего. Зато его приятель Борзя, тот, что сын булочника, помнил. Он был старше Пьеро на два с половиной года и поэтому все хорошо запомнил. Тот мог долго описывать какой здоровый был палач, какие у него были огроменные мускулистые руки и какой ярко-алый колпак был у того на голове. Как ловко он орудовал огромным, двуручным мечом.

А однажды он шепотом сообщил Пьеро, что палачом был не кто иной, как сам Император Нервус 4.

—Ну посуди сам, — озираясь шептал Борзя, — На кой простому мечнику рожу прятать? Точно тебе говорю сам император это был! Ну знамо дело, кто еще бошки благородным рубить может? Этак волю дай, так все начнут, был бы меч подлиннее. Потому он сам приехал и голову отравительнице оттяпал. Только ты никому! Я это тебе по секрету, как другу. Понял?

Откровения Борзи на пятилетнего Пьеро произвели огромное впечатление. Он три дня обдумывал слова приятеля, держа из последних сил в себе страшную тайну, а потом не выдержав спросил об этом у отца.

—Кхм… хто… вот жеж…кх- кхм. — Поперхнуллся отец, разлив травяной чай. — Кто?! Кто тебе сказал такую ересь?

Он тогда все же выпытал у маленького Пьеро, под угрозой порки, что это идея его приятеля постарше и пришел, просто в негодование.

—Да я ему, паршивцу, уши надеру. Просто выверну их с корнем, чтобы ерунду не нес всякую и моего сына не учил! И родителям его скажу, что за дело их тупому сынку прилетело.

—Не надо. — Лепетал тогда Пьеро, сквозь слезы. — Я же ему обещал, что никому не расскажу. Ну не на-адо!

Отец внезапно успокоился и приобняв сына тихо сказал:

—Вот и не говори никому этого сынок. Ерунда это, бред сивой кобылы. Но если кто услышит, то накажут всех — и тебя, и меня, и твоего бестолкового друга.

—Высекут на площади? Че прям всех? — Удивился мальчуган.

—Всех. — Отрезал отец. — А может и в городскую тюрьму посадят. Так, что никому, ни слова. Понял? — Приложил он палец к губам.

Пьеро закивал. — Па-ап, ты только, Борзе ничего не говори. — Попросил он сквозь слезы.

—Хорошо. Не буду. Только знай, что дурак твой, Борзя. Ты с ним не играй и не слушай больше его бред. Хорошо? — В свою очередь попросил отец и очень серьезно добавил. — Император Неврус четвертый Оттон, самый достойный из всех людей, вбей это себе в свою маленькую головку и запомни на все оставшуюся жизнь, чтобы не было у тебя неприятностей.

Пьеро тогда долго обходил сына булочника стороной. А потом как-то и забылся разговор. Но все же тогда Пьеро так и не понял, почему об этом нельзя говорить, если это выдумка и ерунда, на постном масле? Или может наоборот, Борзя и впрямь догадался о том кто скрывался под алым колпаком палача? — Рассуждал мальчик. — Ведь если это был сам Император, а ты об этом расскажешь, то тогда да, тогда и впрямь тюрьма. Ну, а чего бы тогда отец так нервничал, если это просто глупость? Если за это в тюрьму посадят, так значит это тайна? Страшная тайна! Выходит и вправду это был сам император? Он некоторое время был уверен, что узнал страшную тайну о самом императоре, за которую могут всю его семью и его самого посадить в каменные ямы городской тюрьмы.

Посидев на камне с четверть часа, Пьеро сжевал сухой хлеб, запил скудный завтрак водой из весело журчащего ручейка поросшего по берегу осокой и отправился дальше придерживаясь того же направления. Когда через несколько часов, на дороге показался пограничный пропускной пункт, Пьеро взял левее и обошел его по дуге, радиусом как минимум в милю. Следующую ночь, полностью умотавшись за долгие часы ходьбы, мальчик заночевал в густых, придорожных кустах. А на следующий день, жуя ржаные сухари и запивая их водой из ручьев, текущих со стороны Серых гор, он все дальше шел на восток.

Несколько раз он видел на дороге крытые повозки или простые крестьянские телеги, но не делал попыток заговорить. Потом он вышел на перекресток двух дорог и долго стоял изучая столб с двумя табличками-указателями. Но там было написано по редорански и он ничего не смог прочесть, поэтому просто по наитию, свернул влево и потопал дальше. В его узелке уже осталось пара сухарей из припасенных полутора дюжин, когда он встретил бродячих артистов. Они стали табором на большой поляне, всего в полумиле от небольшого редоранского городка. Высокий цветной шатер, принадлежащий их старшему и полдюжины крытых повозок стоявших полукругом.

Пьеро видел, как по натянутому канату ходил гибкий юноша в ярком обтягивающем трико. Как несколько акробатов крутили сальто и жонглировали кольцами, перебрасывая их друг другу. Потом старый, одноногий мужчина в зеленом плаще и широкополой шляпе, крутил ручку шарманки, а маленькая девочка, в светленьком платье, жалостливо пела. А еще у вместительного шатра стояла клетка на колесах с небольшим болотным гоблином, что тоже очень заинтересовало Пьеро.

Он прослонялся у временного стойбища, наверное несколько часов, наблюдая за тренировками артистов прежде чем на него обратили внимание. Толстый, пузатый дядька с черными пышными усами и сизым крупным носом, в темных полосатых штанах, просторной белой рубашке и белой летней шапочке, что-то спросил у него на неизвестном языке. Пьеро помотал головой. Тогда черноусый повторил это на общеимперском:

—Эй, малец, ты что тут делаешь? — Пьеро пожал плечами. — Не местный? — На такой вопрос Пьеро вновь промолчал и неопределенно дернул плечом. — Есть хочешь? — Пьеро подумал и согласно кивнул.

Так он познакомился, с руководителем труппы бродячих артистов, сеньором Арново. Сеньором его называли потому, что он был родом из каких-то далеких южных мест на границе с Хишпанским королевством. Да и сам он всегда представлялся так. Уже через пару часов, на городской площади он обходил зевак со шляпой в руке, вместе с Гиртой, маленькой внучкой шарманщика, старика Джубе. А потом, вечером помогал убрать натянутый канат Буча и собрать в возок палатку и реквизит кукольника — старого дядюшки Хиродо.

Вся труппа артистов была количеством в дюжину. Помимо всех вышеупомянутых, еще в труппу входили- шут Бирьон, носивший зеленый колпак с бубенцами и, пышногрудая красавица певица Левелла, карлик Миколош и фокусник Крамни, что доставал живого кролика из своей большой черной шляпы.

Канатоходец Буч, еще метал ножи в установленный щит, возле которого, раскинув руки вставала Левелла, а акробаты могли не только жонглировать. Они устраивали ближе к вечеру, настоящее огненное шоу крутя и перебрасывая друг другу палки с двумя горящими факелами на концах. Артисты вообще были многопрофильные.

Частенько они устанавливали на площади небольшой шатер, с пришитыми на нем большими желтыми звездами и двумя лунами, где в полутьме, у хрустального шара сидела наряженная в мистические одежды, сорокалетняя Левелла и замогильным голосом, за три медяка, предсказывала судьбу вошедших. Так как тем, кто давал деньги говорить что-то плохое было просто не прилично, она всегда щедро рассыпалась в обещаниях всевозможных благ- замужества, нечаянного наследства, взаимной любви и повышения на службе. Даже если посетитель не совсем верил предсказанию, все равно выходил из сумрака шатра в приподнятом настроении. Бывало мужчины, задерживались в шатре Левеллы и выходили, завязывая штаны, в еще более приподнятом настроении, правда расставшись с суммой уже в фартинг.

В крупных городках они ставили сцену, постелив настил из длинных досок прямо на телеги. Натягивали цветастый занавес и ставили большой шатер позади сцены, для переодеваний. Там они разыгрывали целые спектакли с переодеваниями, сценами дуэлей, пиров, охоты, декламированием стихов и песнями. Карлик Миколош, смешно подпрыгивал и кувыркался, лил обильные слезы из кожаных мешочков пришитых к его шапочке, получая тумаки от косого шута Бирьона. Шут, в свою очередь, тряс головой в колпаке с бубенцами, скакал на палке с деревянной головой коня и гривой из пакли и пел скабрезные частушки. А сам сеньор Арново аккомпанировал им на мандолине.