Весь Роберт Маккаммон в одном томе - Роберт Рик МакКаммон
— Значит, вы не знаете, где приземлился самолет?
Франкевитц опустился в кресло и сунул в рот мундштук. Он смотрел на дождь за окном, выпуская изо рта сизоватый дым, и с каждым новым вдохом в легких у него начинало клокотать.
— Мы летели долго. Один раз приземлились, наверное чтобы заправиться. Там пахло бензином. Я чувствовал, что солнце светит мне в лицо, и знал, что мы летим на запад. В том месте, где мы приземлились, пахло морем. Меня завели в помещение и только потом сняли с глаз повязку. Это был склад, постройка без окон, все двери наглухо закрыты. — В воздухе клубился голубой сигаретный дымок. — Краски и необходимые инструменты, какие мне только могли понадобиться, были очень тщательно подобраны и разложены. Мне отвели маленький закуток: стул, раскладушка, несколько книг, журналы и проигрыватель. Но окон там тоже не было. Полковник Блок проводил меня в большую комнату, где были разложены куски металла и стекла, и объяснил, что я должен сделать. Он говорил о пулевых отверстиях и трещинах на стекле, таких же, как на зеркале в моем автопортрете. Он хотел, чтобы я написал на металле следы от пуль и обвел мелом нужные места. С работой я справился. Когда все было закончено, они снова завязали мне глаза, вывели на улицу и посадили в самолет. И опять мы долго летели, а потом мне заплатили и отвезли домой. — Он слегка склонил голову набок, словно прислушиваясь к музыке дождя. — Вот и все.
«Едва ли», — подумал про себя Майкл, а вслух спросил:
— А каким образом об этом стало известно Ад… Вернеру?
— Я ему сам рассказал. Я встречался с Вернером прошлым летом. Я был в Париже с другим своим знакомым. Как я сказал, Вернер был порядочным человеком. Да чего уж там! — Он уныло махнул рукой, и лицо его исказила гримаса ужаса. — Гестапо… А они не… я имею в виду, Вернер не рассказал им про меня?
— Нет, не рассказал.
Франкевитц вздохнул с облегчением. И тут он снова закашлялся.
— Слава богу, — выговорил он наконец, обретя возможность говорить. — Слава богу. Гестаповцы… Они такие ужасы творят над людьми!
— Вы сказали, что от самолета вас повели на склад. Значит, всю дорогу от аэродрома вы шли пешком?
— Да. Ведь там и было-то шагов тридцать, не больше.
Майкл решил, что, скорее всего, склад находился на аэродроме.
— А что еще хранилось на складе?
— У меня не было возможности хорошенько осмотреться. Рядом всегда был часовой. Ну, разные там бочки, ящики… Наверное, там хранили топливо, какие-нибудь колеса, шестеренки…
— И именно там вы услышали название «Железный кулак»?
— Да. Полковник Блок говорил с другим человеком, который зашел туда. Он называл его доктором Хильдебрандом, и тот несколько раз упомянул при мне это название.
Вот здесь нужно было кое-что выяснить. И Майкл сказал:
— Почему же Блок и Хильдебранд позволили вам стать свидетелем своего разговора, если все это было так засекречено? В тот момент вы находились в одной комнате с ними?
— Ну разумеется. Я работал, и, наверное, они думали, что я не прислушиваюсь к тому, о чем они говорят. — Франкевитц выпустил в потолок облачко сизого дыма. — И в конце концов, не было это таким уж великим секретом, как вам может показаться. Мне же все равно пришлось их рисовать.
— Рисовать? Кого «их»?
— Слова «Железный кулак». Я должен был нарисовать их на листе металла. Блок показал мне, как должны выглядеть буквы, потому что я не знаю английского.
Майкл помолчал. Немного поразмыслив над услышанным, он заговорил снова:
— По-английски? Вы написали…
— «Железный кулак» по-английски, — закивал головой Франкевитц. — На зеленом металле. Хотя, если уж быть точным, на металле оливкового цвета. Унылый такой цвет. И под этой надписью я еще должен был пририсовать картинку.
— Картинку? — Майкл покачал головой. — Боюсь, что здесь я вас не совсем понял.
— Сейчас покажу. — С этими словами Франкевитц подошел к мольберту, сел на стул и поставил перед собой чистый лист бумаги. В руке у него появился угольный карандаш. Майкл подошел поближе и встал у художника за спиной. Франкевитц на мгновение задумался, а затем принялся за набросок. — Как вы понимаете, это будет весьма приблизительно. Последнее время рука что-то не очень слушается. Наверное, это все от погоды. Весной в этой квартире всегда бывает очень сыро.
Майкл глядел на возникающий под карандашом рисунок. Это был большой, закованный в латы кулак, и этот кулак сжимал маленькую фигурку, но кем был человечек на рисунке, сказать пока было еще невозможно.
— Блок стоял и заглядывал мне через плечо, вот точно так же, как вы сейчас, — сказал Франкевитц. Карандаш тем временем выводил на бумаге тощие ножки, торчащие из железного кулака. — Мне пришлось целых пять раз переделывать набросок, прежде чем он остался доволен. А потом я нарисовал то же самое и на металле, пониже надписи. По результатам я был в первой трети всего выпуска нашей Школы искусств. Преподаватели говорили, что я подаю надежды. — Он печально улыбнулся. Рука с карандашом двигалась по листу как будто сама по себе. — А теперь вообще никакой жизни не стало. Все ходят, требуют уплаты по счетам. Я думал, что вы один из них. — Он пририсовал пару хлипких, безвольно болтавшихся ручек. — Лучше всего, конечно, работается летом, когда можно выйти в парк, на солнце.
Кулак на рисунке Франкевитца сжимал карикатурного человечка. Теперь он начинал пририсовывать голову и
