Наталья Игнатова - Чужая война
Он пытался сдержать стон. Но ему было больно. Так больно, что задавленный крик перерос в отчаянный вой, и не мог хисстар скрыться, уползти, спрятаться от бьющих из камня безжалостных, жестоких лучей.
И он заговорил.
Он сказал, что в одном из залов есть провал. Что нужно шагнуть в него. Что сутки, полные сутки, вниз и вниз будет падать дерзнувший. И что никто не переживет этого падения.
– Показывай зал.
Страшно было смотреть, как корчится в муках тот, на кого еще недавно я мог смотреть лишь снизу вверх. Я и сейчас не был достоин большего. Скорее наоборот. Но я был сильнее.
Он не смог встать, когда придержал я свою магию. Не смог. Но пытался. И даже сделал несколько шагов. Однако ноги отказались держать, и хисстару – боги, хистару! – пришлось ползти по коридору. Я не помогал ему.
Я не настолько спятил, чтобы коснуться его. Узкая дверь – не заметишь, если не будешь искать специально, – открылась бесшумно, когда мой проводник царапнул тонкой бледной рукой по узору, нажав что-то в замысловатых завитках – Открылась, и Сила дохнула на меня, как недавно дохнул ветер, разгоняя мороки гнилого мира. Дохнула, сплетаясь с моей собственной мощью. Сила, исходившая из темного провала в центре.
Клинок был там, без сомнения. А здесь, возле двери, опираясь спиной о косяк, сидел хисстар. Я увидел его лицо.
До этого он отворачивался, да и судороги, что били это сильное, гибкое тело, не давали приглядеться. Он сидел, опустив глаза. Почти не дыша. Губы были искусаны, и кровь испачкала узкий упрямый подбородок. Алая кровь. Хисстар был человеком.
А потом, то ли отдышавшись, то ли осознав наконец тишину, он поднял глаза. И такая мука была в них, такая боль… То, чем терзал я его плоть, не шло в сравнение с пыткой, которая терзала сейчас его душу. – Предатель. – Веки опустились. Острые черные ресницы, мокрые от невольных слез, бросили на скулы полукружья теней. – Темный поймет – Он-то простил бы. Я не прощу. Убей. Ты знаешь как.
И зачерпнув той Силы, что хлестала из глубины горы, скрутив ее, как скручивал собственную, я ударил в хисстара всей мощью, какую только мог осилить сам. А мог я много. И воин вспыхнул, огненным смерчем пройдя по комнате, сметая все на своем пути, выплавляя в камне стеклянистую дорожку.
Обожгло пальцы – это расплавилась, потекла серебряная оправа рубинового перстня. Я снял драгоценность и бросил на каменный пол. Звякнуло тонко. Задребезжало обиженно. Горько.
И стихло все.
«Как-то там сейчас Тарсаш?» – подумалось почему-то, когда я шагнул в провал.
* * *День полета, скажу я тебе со всей откровенностью, принц, это достаточно много. А день свободного полета – это намного больше, чем много. И вообще, когда теория совпадает с практикой, такое событие заслуживает более пристального внимания, чем то, что я ему уделил. Хотя у меня есть смягчающие обстоятельства. Мне было не до сопоставлений.
Теория же гласит: тело в свободном падении нагревается от трения о воздух.
Я о теории вспомнил, уже когда вокруг полей, что я поставил, бушевало пламя – любо-дорого посмотреть. Причем я-то смотрел изнутри. А как оно выглядело снаружи, могу только представлять. И то с трудом.
И еще, знаешь, из головы не шли слова этого хисстара, сказанные перед смертью. Когда он говорил, что Темный простил бы, он ведь не меня, он себя имел в виду. Свою вину. То, что он считал виной, но что на самом деле ею не было.
Странное это чувство – осознание себя предателем.
Однако размышления размышлениями, а внизу, трудноразличимые за сплошной стеной огня, замаячили острые каменные колья. Не очень-то гостеприимные, несмотря на то, что поставлены они там были специально для гостей. Бывают такие гости, которые кроме посажения на кол ничего не заслуживают.
Я бросил себя аккуратненько между остриями. Огляделся. Узрел узенький проходец, скорее щель. А за ним открылась просторная пещера. От высоченного свода вертикально вниз уходила стена. Раскаленный докрасна, но еще не плавящийся камень. Пылающий жар. Оглушающая, чарующая Сила.
Да.
И скелет на полу.
Кто бы он ни был, он сделал все, что сделал я. И умер здесь. Ну, Эльрик? И что дальше?
Айнодор. Лассэдэлл
Скажи мне, мой король,Зачем ты рвешься в бой?..
Элидор
Я оказался в самом центре праздничной кутерьмы. Не я создал ее, но я послужил причиной, и сейчас казалось, что я попал… как это называл Эльрик? в глаз бури? Что-то такое или очень похожее.
Плачущая мама.
Отец, словно светящийся от радости.
Наргиль, который умудрялся одновременно отдавать кучу приказов, радостно наворачивать круги около меня и весело пытаться охмурить мою Кину.
Ее я представил родителям, как только мне дали вставить хотя бы словечко. Кина попыталась было стушеваться в обществе их императорских величеств. Но сделать ей этого не позволили.
Как только прошло первое изумление и у встречавших закончились первые слова для дорогого блудного сына, нас отправили приводить себя в порядок и переодеваться с дороги. Как нам объяснили, вечером должно было начаться основное торжество.
Через полчаса ко мне зашел Наргиль.
Я к тому времени уже успел вымыться и одеться и теперь сидел у окна, рассматривая толпу эльфов, стремительно собирающуюся у дворца, и пытаясь осознать свое новое положение.
– Будут какие-нибудь распоряжения. Ваше Высочество?
– Ты в состоянии разговаривать о делах сейчас?
– Конечно, Ваше Высочество. – Наргиль перестал улыбаться.
– Насколько я помню, ты отвечаешь за внешнюю политику Айнодора?
– Верно.
– Я хотел бы услышать твое мнение о том, что сейчас происходит на Мессере.
– На Мессере?
– В мире. – Икбер-сарр! Я уже не замечаю, что вставляю слова на зароллаше. Нужно следить за речью.
– Судя по всему, там начинается очередная заварушка. «Передел мира» – как это называют люди. Пятый передел на моей памяти. В любом случае Айнодора это никак не коснется.
– Мир меняется, Наргиль.
– Айнодор вечен.
– Двадцать лет назад был похищен наследник престола. Подожди, – остановил я уже начавшего говорить Наргиля. – Полгода назад произошел совместный напет орков и людей на северную часть Айнодора. В Эзисе и Готской империи к власти пришли люди, получившие страшную магическую силу. Ты слышал что-нибудь о Готландии?
Наргиль отрицательно покачал головой.
– Ты по-прежнему будешь утверждать, что Айнодора это не коснется?
– Ваше Высочество. – Капитан начал отвечать мне, тщательно подбирая слова. – Это слишком серьезный разговор, чтобы начинать его немедленно. Давайте отложим все до окончания празднеств.
– Сколько они будут продолжаться?
– Недолго. Месяца полтора-два.
– Сколько?!
– Мы были не готовы к вашему приезду, поэтому и праздник будет таким недолгим.
Я, наверное, минуты три переваривал услышанное. Все это время Наргиль стоял рядом и, как мне казалось, сочувственно молчал.
– Наргиль, будь готов к разговору самое позднее через три дня.
Что страшного, ответь,В покое мирных дней?Зачем холодный меч на брачном ложе?Зачем так полон рог в безумии пиров,А песни бардов так просты и пошлы?Что гонит плетью в ночь?Чьи призраки тревожат?Что страшного быть можетВ уюте и тепле?..
Горькая и какая-то отчаянная песня преследовала меня. Кина спела ее однажды на каком-то из наших привалов. Песня о нас. О нас четверых. Она неуместна была на Айнодоре.
Поначалу я чуть не сбежал отсюда. Весь этот праздник, все это… Это было настолько не мое, настолько далеко от меня. От монаха ордена Белого Креста. От бойца класса «элита». Я так и не смог почувствовать себя принцем. Я был бойцом ордена. Тем, кто приходит куда угодно, выполняет задание и исчезает. Здесь же все было наоборот. Не я приходил, а меня везли («Дорогу Его Высочеству!»). Не я делал что-то, а за меня делали («Первое блюдо Его Высочеству!»). И, самое главное, я не мог смыться. Вокруг меня постоянно находилось около двадцати эльфов.
Дойдя в своих размышлениях до этого, я понял, что так и не стал эльфом. По воспитанию, убеждениям, по всей моей сознательной жизни я был человеком. Нет, я, конечно, знал, что я эльф. Но я был им только по крови.
Прямой не дашь ответТы даже Божьим слугам,Но мне, шуту и другу,Ответом твой оскал.Когда под лязг мечейВскипает кровь по венам,И взгляды бьют по нервамСквозь прорези забрал.
Все было плохо. И становилось еще хуже.
А потом я вспомнил слова отца Лукаса: «Если ты ничего не можешь сделать, отстранись и просто наблюдай». Я так и поступил. И мне стало гораздо легче.
