Дикая война - Ерофей Трофимов
Оставалось только поставить под стеной длинный резной сундук, но это дело времени. Сундук ещё предстояло сделать и украсить резьбой, чем Мишка и планировал заняться в свободное время. Увидев парня, офицер легко поднялся и, протягивая ему руку, улыбнулся:
— Ну, Миша, снова сумел удивить. Вот только не говори, что и мамонта сам добыл.
— Да я вроде в таком вранье замечен не был, — удивился парень.
— Шучу, — рассмеялся контрразведчик. — Я к тебе по делу приехал.
— Слушаю вас, Владимир Алексеевич. Может, чаю подать? За чаем и разговор легче пойдёт.
— Некогда, Миша, — устало вздохнул офицер. — У нас опять нападения на посёлки вдоль дороги участились. И мне нужно, чтобы ты с казаками по следам походил. Требуется банды эти окоротить. Приказ казакам скоро придёт. Но ты у нас вольный охотник, так что решил тебя лично о такой услуге попросить.
— Да господь с вами, Владимир Алексеевич. Этих тварей я всегда давить готов. И без просьб, — возмутился Мишка. — Считайте, что уже пошёл. Как только казаки команду получат.
— Вот и ладно. Тогда поеду. Дел ещё много, — устало улыбнулся офицер и, попрощавшись, вышел.
«И что это сейчас было? — думал Мишка, провожая его до калитки. — Проверка или он и вправду так зарапортовался, что не помнит, из-за кого я сиротой стал? Ладно. Будет день, и будет пицца. Надоело голову ломать».
С этой мыслью он вернулся в дом и только теперь понял, что никого из женщин нет. Пройдясь по комнатам, парень убедился, что женскую часть населения куда-то унесло, и, подумав, отправился ставить самовар. Он уже приготовился пить чай в одиночестве, когда весело гомонящая троица ввалилась в дом.
— Ну, и где вас носило? — улыбнулся Мишка, с интересом рассматривая всех троих.
— Тятя Миша, а мы на речку стрелять ходили, — с ходу заложила всех Танюшка, влезая ему на колени.
Только тут парень разглядел, что и тётка, и Настя несли с собой винтовки.
— И как успехи? Кого подстрелили? — усмехнулся парень.
— А мы по мешку твоему стреляли, — озорно улыбнулась Глафира. — Ты лучше покажи, как эту винтовку заряжать правильно да чистить. А то мы все пальцы поломали, патроны по одному засовывая.
— Уговорили. Сделаю вам обоймы, — рассмеялся Мишка. — А чего это вас стрелять потянуло?
— Так весна скоро. За ягодой идти надо будет. А времена такие, что без оружия и не пойдёшь. Страшно, — пояснила Глафира, взглядом указывая ему на Настю.
— Это вы верно решили, — сообразив, кивнул парень. — Времена и вправду странные. Добро. Научу вас, как правильно этими винтовками пользоваться. А как со стрельбой-то, получилось? Или кого отдачей отбрасывает?
— Нормально всё со стрельбой, — отмахнулась тётка. — Настя вон из пяти выстрелов четыре раза в ладонь попадает.
Припомнив, что сам, обучая девушку стрельбе из револьвера, нарисовал на мешке с песком круг диаметром с ладонь, Мишка одобрительно кивнул.
— Ну, раз так, садитесь чай пить. А потом и оружием займёмся.
Но Настя, вдруг чего-то засмущавшись, заторопилась домой. Не понимая, что происходит, Мишка поднялся и, взяв её за плечи, развернул лицом к себе. Приподняв пальцем подбородок девушки, он заглянул в её чёрные как ночь глаза и тихо спросил:
— Я тебя обидел чем, Настя?
— Нет, — растерянно тряхнула она косой.
— Тогда чего убегаешь?
— А того она убегает, что ты ей никак главного не скажешь, — сварливо отозвалась тётка.
— Мама Глаша, не голоси, — осадил её Мишка. — В таком деле торопиться — только людей смешить. Настя, в глаза мне глянь, — приказал он, и девушка, напряжённая словно струна, вскинула голову, дерзко глядя ему в лицо.
— А теперь скажи, если сватов зашлю, пойдёшь за меня?
— Ой! Да! — ахнула Настя и, залившись краской, прикрыла лицо ладошками.
Глафира, отпихнув Мишку, обняла девушку за плечи и, что-то ласково приговаривая, увела её на кухню. Провожая их взглядом, Мишка почесал в затылке и, подхватив дочку на руки, вздохнул:
— Вот и пойми вас, женщин.
— Нас любить надо, — вдруг выдала девчонка, крепко обнимая его за шею.
— Это само собой, — усмехнулся Мишка, прижимая девочку к себе, и вдруг осознал одну вещь. За всеми своими делами он не заметил, как наступил тысяча девятисотый год. «Твою ж мать. Здравствуй, двадцатый век», — мелькнула у него мысль, и Мишка, прикрыв глаза, мысленно пообещал себе, что ни за что не допустит гибели своих близких в будущих катаклизмах.
Конец
