Десять тысяч стилей. Книга девятая - Илья Головань
Но идущий боится не только естественной смерти. Какой идущий вообще может позволить себе такую роскошь, как умереть в постели, в окружении внуков? Большинство погибает в боях. Кто-то от клинка, кто-то от кулака. Кого-то настигает зверь, кто-то корчится в муках от яда. Итог один – смерть.
И чем дольше живешь, тем меньше хочется умирать.
– Простое понятие смерти меняется понятием смерти полной, – продолжил Ириней, вставая с бревна. – Идущему страшно не просто умереть, а раствориться без остатка, так, будто его и не было. Да, память людей останется. Останется и тело. Но в мире есть не только физическое и то, что хранится в разуме.
– Дух, – кивнул Ливий.
– Дух, – согласился Ириней. – Поэтому чем ближе идущий к Просветленному, тем сильнее он хочет достичь этого уровня. Ведь Просветленный после смерти не исчезает полностью. Его дух не растворяется, он слишком силен. Поэтому он продолжает существовать в реке времени.
– Но охиронцы не могут достигнуть уровня Просветленного, – проговорил Ливий.
Теперь он все понимал. То, как сильно мир ограничил охиронцев. И то, как сильно им хотелось преодолеть барьер, воздвигнутый перед их носами.
– Да. Просветление – это понимание мира. «Правильное» понимание мира. Когда ты достигаешь просветления, то будто бы подписываешь с миром контракт. Только человек, готовый пойти на сделку, достигнет Просветления. А охиронцам не дали ни документ, ни перо.
Ириней стал в профиль к Ливию и ударил кулаком. Волк узнал прием: его он выучил не так давно. Первая техника, которую учит каждый монах – Монашеский кулак.
– Знаешь про Шандаим? – спросил Ириней.
– Знаю, – кивнул Ливий. – Конечная точка на пути монаха?
– Верно, верно. Монах умирает, когда оказывается там?
– Скорее всего, умирает, – вновь кивнул Ливий.
Тогда Ириней повернулся к Волку и спросил:
– А знаешь ли ты, что монахи из Шандаима могут помочь монахам на земле? Что святые монахи могут послать своим младшим братьям небольшие просветления, дать советы или даже подарить целые пророчества?
– Впервые слышу, – удивился Ливий.
В свитках монахов было много о таких вот моментах. Но нигде не указывалось, что пророчества или просветления получают из Шандаима.
– Многие монахи и не знают этого. И не все просветления и пророчества – дело рук старших братьев из Шандаима. Но те, кто постигли мудрость мира, стараются помочь постигнуть ее остальным. Что это за место – Шандаим? Почему оно такое особенное? Почему монахи переносятся туда? Охиронцы жили рядом и задавались этими вопросами столетиями. Знаешь, почему мы жили здесь, на плато Трех Истин?
У Ливия было одно предположение.
– Здесь особые ощущения. Что-то, связанное с ярью?
– Не совсем. Плато Трех Истин – сосредоточение духа. Таких мест в Централе два. Если на Плато Трех Истин лидирует светлый дух, то темный дух стекается в Чашу. Светлый – не значит хороший, а темный – плохой. Просто на Плато Трех Истин связь с миром особенно сильна. Здесь легче всего увидеть путь к просветлению. В Чаше связь с миром тоже сильна, но совсем по-другому. Оттуда не виден прямой путь. Чаша – это изнанка мира. Место, где рушатся законы времени и связь между мирами.
Многое встало на свои места. Ливию будто не хватало маленького кусочка мозаики, чтобы завершить картину. Все те странности в Чаше становились понятными. Понятным было и нежелание идущих приходить туда, ведь чувство опасности и чувство неправильности у идущего куда сильнее, чем у обычного человека. Тот, кто ощущает ярь, может ощущать и многое другое.
– А почему идущие не хотят приходить сюда, на плато Трех Истин?
– Все из-за той же связи с миром. Обычный идущий предпочитает быть посередине. Смешанная ярь, сбалансированный дух, прохоженная тропа мира. Мы, охиронцы, жили здесь. И веками пытались справиться с роком. Мы много общались с монахами – соседи, как-никак. И многое у них почерпнули.
Ливий неожиданно понял, к чему ведет Ириней.
– Подожди…Агора – это как Шандаим монахов?
– Все правильно понял, – улыбнулся Ириней. – Мы пытались обмануть мир. Охиронцы не могут достичь просветления. А значит, они не могут сохранить свою волю после смерти. Забвение – все, что ждало нас. Такова была воля мира. Но мы не сдавались. Так появилась Агора – небольшое пространство вне времени, куда добровольно уходят охиронцы, достигшие пика. Мы сделали это не для того, чтобы продлить так жизнь. Живые охиронцы могли общаться с нами, черпать нашу мудрость. И создавать способ, которым можно будет прорвать барьер мира.
Ливий посмотрел на свой кулак и спросил:
– Гекта?
– Да, – кивнул Ириней. – Гекта – прием, способный обратить вспять даже законы мира. Мы почти достигли своей цели…когда на нас напали. Возможно, Гекта послужила тому причиной.
– Воля мира?
– Нет, – мотнул головой Ириней. – Простая человеческая жадность. Возможно, кто-то пытался заполучить Гекту. Но это невозможно. Ее может получить только охиронец в Агоре. Не знаю, кто наш враг. В те дни казалось, что весь мир ополчился на нас. Многие охиронцы поддались ненависти. Погибли многие мастера – наши и центральские. А смерть рождает только смерть. К сожалению, все это прекратилось самым ужасным способом – охиронцев не осталось. Смерть настигала даже тех, кто давно ушел из Охирона. Она настигла даже твоих родителей. Я знал их, Ливий, хоть никогда и не общался тесно.
Ириней вздохнул. Воспоминания о минувших днях погрузили его в недолгую грусть, которая, казалось, передалась всем охиронцам. Ливий видел, что лица жителей деревни обуяла скорбь.
– Все, кого ты здесь видишь – охиронцы. Но они жили в разное время. Я застал последние дни Охирона. Многие – нет. Но это трагедия для всех нас, – сказал Ириней, показывая на людей. – Тем, кто создал Агору, был Ликург. Самый старший из нас…И тот, кто понял Гекту лучше всего, ведь познавал ее здесь столетиями, объединяя свой опыт и опыт новых охиронцев. Ликург мог применять Гекту – здесь, конечно. Но Ликург исчез. И никто из живущих не успел познать Гекту на его уровне. Он показал тебе ее, верно? Ликургу пришлось пожертвовать собой здесь, в Агоре, чтобы оттолкнуть от тебя рок и
