Небесный Артефактор - Антон Витальевич Демченко
— Вот уж папа должен понять! Сам в свое время маму из родного дома умыкнул!
Я бы и согласился с таким рассуждением, с огромной радостью… Да только воровал папа маму, а у него украдут дочку. Как-то меня сомнение берет, что аналогия здесь уместна и Григорий Алексеевич обрадуется подобному продолжению семейной традиции.
— Ладно, допустим, с твоими родителями мы придем к устраивающему обе стороны решению, — вздохнул я. — Но как отреагируют на твое исчезновение соседи и друзья? Им не покажется странным столь скорый отъезд?
— А им какое дело? — изумилась девушка.
— Да не о них речь. Сообщат в полицию, Гюрятиничи прознают, а там и до остальных дойдет… начнутся всякие подозрения и размышления. Оно нам надо?
Вот тут-то Алена и предложила уже серьезный вариант с «уходом в монастырь». Он и не удивит никого, после моих похорон-то… и на расспросы о местонахождении обители, где решила принять постриг Алена, всех доброхотов можно посылать лесом. Дескать, не желает девочка никого видеть и о прошлой жизни вспоминать.
— И чего это ты так радостно улыбаешься, а? — настороженно спросила Алена, увидев мое отражение в зеркале трюмо, у которого она приводила себя в порядок перед уже скорым возвращением матери из кондитерской. А я и не заметил, как день прошел.
— Так отчего же мне не радоваться? Любимую уговорил от родителей сбежать, — честно ответил я.
— Ты уговорил?! Ну наглец! — аж подпрыгнула на пуфике Алена, моментально разворачиваясь ко мне лицом. Кажется, сейчас меня будут бить!
Улыбнувшись как можно довольнее, отпрыгнул к двери и… задал стрекача. Рывок, поворот, лестница… Прыжок!
Стоя в холле внизу, поднял голову и залюбовался перегнувшейся через перила и целящей в меня подушкой полуобнаженной красавицей… Так засмотрелся, что даже от влетевшего в голову «снаряда» увернуться не сумел. А там и сама Алена по лестнице сбежала.
— Куда же ты босиком, по каменному полу-то! — Сунув подушку уже собравшейся меня поколотить девушке, я подхватил ее на руки и… застыл, услышав характерный хлопок входной двери. По спине ощутимо продрал мороз, и я медленно, очень медленно обернулся, как был, с Аленой на руках. — Кажется, это становится традицией.
— Какие нынче резвые мертвяки пошли, — с расстановкой произнесла Марфа Васильевна, окинув взглядом нашу композицию.
Честно говоря, покраснели мы с ее дочкой одновременно. И было отчего. Если на девушке хоть халат накинут, то я-то убегал от нее вообще в одних трусах. А учитывая, что во время забега пояс халата где-то потерялся… и Алена у меня на руках, мм, картинка выходит довольно фривольной и, прямо скажем, очень компрометирующей. Куда уж дальше?
— Ну, слухи о моей смерти сильно преувеличены, — пробормотал я, пока Алена пыталась изобразить невинность, прикрываясь многострадальной подушкой, из которой вот-вот перья полезут, с такой силой она ее сдавила.
— Вижу, — кивнула мама Алены. Черт, а с папой было как-то проще… или так только кажется, потому что в тот раз я был одет?
— А…
— Стоп. — Марфа Васильевна, очевидно поняв, что конструктивная беседа сейчас явно не сложится, подняла руку. — Поднялись наверх, оделись, спустились вниз, за ужином поговорим.
От тона приказа тело само собой развернулось на сто восемьдесят градусов, и ноги понесли на лестницу. Алена попыталась спрыгнуть с моих рук, но я не отпустил, чем, кажется, заслужил пару очков в глазах ее матери.
Одевались мы быстро и молча. Уж не знаю, что там думала моя девушка, а я, пока приводил себя в должный вид, пришел к выводу, что каким бы ни был результат грядущих переговоров, Алену я не оставлю. Хоть выкраду, как в свое время ее отец поступил с юной Марфой, родители которой в упор не желали видеть в любимом их дочери достойного зятя.
На кухню мы вошли, держась за руки… и не поднимая взгляда на грохочущую кастрюлями-сковородками Марфу Васильевну. Но, не почувствовав от нее явного негатива, я все же взял себя в руки и принялся помогать со сборами ужина. А там и Алена подключилась. Ее матушка несколько секунд понаблюдала за нашим мельтешением и, чему-то усмехнувшись, взяла командование в свои руки. Дело заспорилось, и через полчаса мы уже сидели за столом и молча наворачивали разогретые Марфой Васильевной щи. И если честно, то молчали не столько от смущения, сколько от неожиданно напавшего дикого жора. По крайней мере, я точно.
Посмотрев, с какой скоростью опустошается мною тарелка со щами, матушка Алены покачала головой:
— Что же ты, дочка, молодца так заездила, а? Все соки из него выпила и не покормила. Не стыдно? Этак он у тебя и до свадьбы не доживет. Не сотрется, так с голоду помрет, — пропела она, вгоняя нас с Аленой в краску.
— Да нам как бы не до того было, — промямлил я, тут же получив под столом ощутимый удар в голень. Больно!
— Эх, молодо-зелено, — покачала головой Марфа Васильевна, делая вид, что не заметила ни дернувшейся дочери, ни моего шипения. Улыбнулась чуть снисходительно и, взглянув на меня, кивнула: — Ладно. Сами разберетесь, да научитесь, а где не разберетесь, мы с отцом подскажем… от души, до полного вразумления да просветления… Ну, да об этом и позже поговорить можно будет, а пока рассказывай, зятек, как тебя теперь звать-величать, да как ты до жизни такой дошел.
И я рассказал. Без особых подробностей, но и без вранья. И кажется, теперь я знаю, откуда у Алены ее умение слушать. Марфа Васильевна не перебивала и не переспрашивала, позволяя мне вести рассказ так, как я сочту нужным, и лишь когда я умолк, она стала задавать вопросы, при этом ни словом, ни намеком не выдав желания разузнать то, о чем я специально умалчивал во время рассказа.
— Я не буду говорить, что ты сделал глупость, разыграв свою смерть, — тихо заговорила Марфа Васильевна. — Понимаю, что без знания всех подробностей дела правильно оценить этот шаг просто невозможно. И все-таки мне кажется, что тебе следовало подождать один год и отказаться от опекунства Завидича. Не стали бы родовитые за тобой всю жизнь гоняться?
— Не стали бы, — согласился я. — Просто убили бы, как только поняли, что сотрудничать с ними я не собираюсь. Хотя бы для того, чтобы не достался другим, со всеми своими знаниями и разработками. А лавировать всю жизнь меж интересов именитых — не по мне. Это не жизнь, а сплошное бегство. То от одних, то от других. Об опасности, которой я подверг бы в этом случае близких, и вовсе можно промолчать. Ведь что может быть
