Дин Кунц - Молния

Женщина в нежно-голубом сказала:

– Откуда вы, вы что – ангелы?

Клитман подумал, уж не выжила ли она из ума. Ангелы в костюмах в полоску? Внезапно он сообразил, что они находятся возле церкви и что они появились чудесным образом, поэтому вполне логично верующие женщины приняли их за ангелов, несмотря на их одежду. Не стоит тратить время на убийство, когда можно обойтись и без него. Он сказал:

– Да, мэм, мы ангелы, и Господу нужна ваша машина.

Женщина в желтом спросила:

– Вот эта моя «Тойота»?

– Да, мэм. – Дверь со стороны водителя была открыта, и Клитман положил свой кейс на переднее сиденье.

– Мы тут по срочному заданию Господа Бога, вы собственными глазами видели, как мы прибыли сюда с небес, и нам необходимо средство передвижения.

Фон Манштейн и Брахер обошли «Тойоту» с другой стороны, открыли двери и сели внутрь.

Женщина в голубом сказала:

– Ширли, на твою машину пал небесный выбор.

– Господь вернет ее тебе, – сказал Клитман, – когда мы завершим наш труд.

Вспомнив о нехватке бензина в своей военной эпохе и не зная, как обстоят дела в 1989 году, он добавил:

– Сколько бы ни было у вас сейчас бензина в баке, он будет полным, когда мы вернем машину, и полным он будет вечно. Помните, как там в Библии насчет хлебов и рыбы.

– Там внутри картофельный салат для церковного обеда, – сказала женщина в желтом.

Феликс Губач уже открыл заднюю дверь с левой стороны и обнаружил картофельный салат. Он вытащил его из машины и поставил у ног женщины в голубом.

Клитман сел в машину, закрыл дверь, услышал, как Губач захлопнул дверь позади, нашел ключи в замке зажигания, завел мотор и выехал с церковной стоянки. При повороте на улицу он взглянул в зеркало: пожилые леди стояли на том же месте, держа в руках кастрюли, и смотрели им вслед.

– 10 -

День за днем они уточняли свои расчеты, а Штефан также тренировал левую руку и плечо, чтобы по мере заживления раны она восстановила гибкость и мускулатуру. Они уже провели в Палм-Спрингс почти неделю, и в субботу, двадцать первого января, завершили вычисления и определили точные временные и пространственные координаты, необходимые для скачков, которые Штефан совершит, вернувшись в 1944 год.

– Теперь мне надо еще немного времени, чтобы совсем зажила рана, – сказал он, поднимаясь со стула у компьютера и делая вращательные движения левой рукой.

Лора сказала:

– Прошло одиннадцать дней после ранения. Вы все еще чувствуете боль?

– Да. Но не такую сильную, а глухую. И не всегда. Я еще не владею рукой полностью. Надо подождать еще несколько дней. Если к следующей среде, двадцать пятого, все будет в порядке, я вернусь в Институт. Можно и раньше, если дела пойдут лучше, но не позднее двадцать пятого.

Этой ночью Лора пробудилась от кошмара. Ей приснилось, что она прикована к инвалидному креслу, а судьба, человек в черной одежде и без лица, стирает имя Криса в Книге Жизни, будто это не более чем рисунок мелом на грифельной доске. Вся в поту, она села на кровати, прислушиваясь к звукам в доме, но не слышала ничего, кроме ровного спокойного дыхания сына рядом с ней.

Позже, когда она не могла уснуть, она думала о Штефане Кригере. Он был загадочным человеком, до крайности замкнутым, о котором было трудно составить ясное представление.

С той самой среды на прошлой неделе, когда он объяснил, что стал ее хранителем из любви к ней и решил переделать ту жизнь, которую ей уготовила судьба, он больше не говорил о своем чувстве. Он не повторял своего признания, не бросал на нее многозначительных взглядов и не изображал из себя страдающего поклонника. Он открыл ей свою душу и теперь готов был ждать, чтобы она его ближе узнала и все обдумала, прежде чем примет окончательное решение. Она подозревала, что, если потребуется, он готов без звука ждать, ждать целый год. Он был закален в борьбе с превратностями судьбы, и отсюда происходило его великое терпение; Лора понимала подобные вещи.

Он был молчалив, очень часто задумчив, а иногда печален, что Лора относила на счет тех ужасов, свидетелем которых он был в далекой Германии. Возможно, причиной этой грусти были его собственные поступки, о которых он теперь сожалел и которые он никогда не сумеет загладить. Ведь он сказал, что ему уже приготовлено место в аду. После того разговора с нею и Крисом в мотеле десять дней назад он больше не упоминал о своем прошлом. Однако Лора чувствовала, что он готов был рассказать ей все – и плохое, и хорошее; что он не хочет ничего скрывать, а просто ждет, когда она вызовет его на откровенность.

Несмотря на свою печаль, глубокую и непреодолимую, он обладал чувством юмора. Он хорошо относился к Крису и мог заставить его смеяться, что Лора также засчитывала ему в актив. У него была добрая, сердечная улыбка.

Но она не любила его и считала, что никогда не полюбит. Она спрашивала себя, почему она так в этом уверена. Часа два она раздумывала над этим без сна в темной спальне и наконец нашла причину: она не может его полюбить, потому что он не Данни. Данни был единственным, и с ним она узнала идеальную любовь, какая только возможна в этом несовершенном мире. И вот теперь, добиваясь взаимности, Штефан Кригер вступил в вечный поединок с призраком.

Она понимала всю сложность ситуации и с грустью сознавала, что обрекает себя на одиночество. В глубине сердца она желала быть любимой и отвечать на любовь, но что касается ее отношений со Штефаном, то он не мог рассчитывать на взаимность, а она – на осуществление своих надежд.

Рядом с ней Крис бормотал и вздыхал во сне. «Как я люблю тебя, малыш, – думала Лора, – как сильно я тебя люблю».

Ее сын, ее единственный ребенок, другого уже не будет, был для нее всем на свете и на все времена, единственной целью, ради которой стоит жить, Лора знала, что, если что-нибудь случится с Крисом, она не найдет больше успокоения в этом мире, где трагическое и смешное существуют бок о бок; мир станет для нее слишком суровым и мрачным, а потому невыносимым.

– 11 -

Проехав три квартала, Эрих Клитман остановил белую «Тойоту» на одной из боковых улиц в главном торговом районе Палм-Спрингс. Множество людей прохаживалось по тротуарам, разглядывая витрины магазинов. Некоторые молодые женщины были в шортах и очень открытых блузках, под которыми явно не было лифчиков, и Клитман находил подобную демонстрацию женского тела, невиданную в его эпоху, возмутительной и неприличной. Национал-социалистская рабочая партия фюрера с ее железной властью никогда не допустила бы такого скандального поведения; в случае победы Гитлера мир станет совершенно иным, где воцарятся строгая нравственность и мораль, которые будут неукоснительно соблюдаться, и где под страхом тюрьмы и принудительного перевоспитания не станут больше разгуливать женщины без лифчиков и с голыми руками и ногами, где просто не потерпят этих падших существ. Он наблюдал, как под узкими шортами двигались и покачивались бедра, видел, как колыхались ничем не стесненные груди под тонкими майками, и испытывал жгучее желание немедленно обладать каждой из этих женщин, несмотря на то что это были представительницы низшей расы, которую Гитлер обрек на уничтожение.