Блок - Борис Вячеславович Конофальский
А ещё через некоторое время дарги стали попадаться всё чаще. То сидел какой-то прямо на самом солнце, то валялся около бархана, присыпанный песком. В общем, за час езды уполномоченный насчитал семерых.
«Дальше их будет больше».
Оглы не врал. Андрей Николаевич бросил на проводника быстрый взгляд. Нет, он ему не верил. Горохов не знал, что в голове у Халипа Адыля Аяз Оглы, но верить ему он не собирался.
«С ним нужно быть очень внимательным».
Горохов сам себя похвалил, вспомнив, что разрядил винтовку Оглы.
Иссушённые или еле живые дарги попадались всё чаще и после пятнадцати он перестал их считать, ему и без этого было за чем следить. Температура… Градусник показывал уже шестьдесят шесть.
«Даже боюсь себе представить, что тут будет к двум часам дня! – он смотрит на датчик температуры двигателя. – Ну вот… Через полчаса нужно будет искать тень и останавливаться».
Он хотел повернуть голову к Оглы, чтобы сообщить ему об этом. Но тут прямо перед ним, где-то далеко впереди, рассекая почти белое небо, из песков вырвался мощный, ещё более белый, чем небо, луч.
Это выброс был так скор, что и глазу, и мозгу едва хватило времени, чтобы его заметить и чтобы осмыслить. И тогда уполномоченный взглянул на проводника: ты тоже видел? А тот ответил ему на его молчаливый вопрос словами:
– Да, Блок близко. Через час доедем.
Так и вышло: раньше, чем через час, над барханами на фоне неба проявилось нечто белое, что своими чёткими прямыми углами резко контрастировало с мягкими линиями барханов.
«Сколько там в нём метров? Метров двадцать в высоту?!».
В Березняках тоже имелись дома в пять и шесть этажей, но тут, в раскалённой степи среди барханов, – и вдруг сооружение с идеальными углами и линиями.
Он ведёт машину вперед и с удовольствием любовался бы красотой здания, но его глаза то и дело опускаются к приборной доске: вода в радиаторе на грани закипания. И немудрено. Градусник показывает, что за бортом уже шестьдесят восемь в тени. И, словно поняв его тревогу, Оглы указывает рукой:
– Там, там можно поставить машину в тень.
И вправду, уполномоченный увлекся красотами огромного здания и датчиками на приборной доске и не сразу увидал бетонные навесы за барханами.
Он сначала не может понять, что там под этими навесами сложено, но когда подъехал поближе – понял. Там были сложены высохшие дарги. Они просто сложены в штабеля, словно большие, чёрные, уродливые куклы. Проезжая мимо этих штабелей в поисках свободного навеса, Андрей Николаевич замечает, что некоторые штабеля сложены аккуратно, ноги к голове, ноги к голове, и лежат в них мертвецы достаточно ровно. А вот других сваливали навалом, причём у некоторых отламывались конечности, которые валялись тут же. Горохов смотрит на Халипа Адыля Аяз Оглы вопросительно: может, пояснишь, что всё это значит? И тот, поняв взгляд уполномоченного, отвечает:
– Неудачные образцы. Их будут по новой перерабатывать, – он немного молчит и добавляет: – Ну, я так думаю.
Но Андрей Николаевич и сам об этом догадался, его интересует другой вопрос:
– А зачем всё это?
И тут Оглы поражает его ответом:
– Сам спросишь… – он кивает на здание. – Иногда они выходят снизу, чтобы пообщаться. Может быть, и к тебе выйдут. Я не знаю точно, но ко мне один раз вышли.
– Пришлые? – догадывается уполномоченный, и сразу в нём включается сборщик информации. – Или боты? Сколько их было, какие они были? Как вы общались? – у него были и ещё вопросы, но он понял, что нужно остановиться и послушать Аяза.
– Их было двое, и на людей они не похожи, может, и боты, но уж очень… Не такие как мы, но с руками и ногами. Говорят они на русском, скрипят как-то, но разбирать можно.
– То есть ты с ними говорил? О чём? – продолжает Горохов.
– Я тогда болел сильно, приказа меня изъедала, пара пальцев уже выгнулись и закостенели, и я измучился, всё время пил обезболивающие… И, конечно, попросил у них лекарство, – Халип Адыль Аяз Оглы протягивает к Горохову абсолютно здоровые пальцы: на, смотри, и намёка нет на болезнь. – Одна инъекция, сделали тут же… И всё, здоров был через месяц. Вообще весь здоров… Лишь зубы те, что выпали, не выросли, а так – волосы… всё, всё стало как в молодости.
– И за что же такая щедрость? – интересуется Горохов, как раз загоняя раскалённый грузовик в тень под бетонный навес, где не было сушёных чёрных тел, и выключая едва уже не кипящий мотор. – Что потребовали взамен?
– Ничего… Никакой щедрости, просто попросили больше никогда в Блок не заходить. Сказали, что теперь у них моя ДНК имеется и больше я их не интересую, – объяснил Оглы. – Сказали, если ещё раз зайду… всё.
Уполномоченный молчит, обдумывая только что услышанное, а Оглы говорит ему:
– Мы приехали. Ты у цели. Когда откроется дверь, пойдёшь по большому коридору, там будет немного темно, ни на что не обращай внимания, ничего не трогай, иди на свет. Большой резервуар с первожизнью будет в большом зале под большим стеклом, там светло и очень жарко, градусов восемьдесят или больше, торчать там долго не нужно, там кожа на лице, на шее начинает гореть. Но потом всё пройдёт, когда уйдёшь оттуда.
– Резервуар? – удивился Андрей Николаевич. Он с трудом себе представлял резервуар, в котором могло быть много вещества.
– Да, там её много… Будешь её зачерпывать, не снимай перчаток, первожизнь биологически активна, сразу начинает разъедать кожу.
Горохов несколько секунд молчит, а потом произносит:
– Ты раньше всего этого почему-то рассказывать не хотел, зато теперь разговорился… Давай-ка начнём всё с начала… Так как, ты говоришь, дойти до большого зала с резервуаром?
Нет, конечно, он и не думал, что эта краткая консультация поможет ему избежать всех неожиданностей и опасностей, но про то, что он мог хоть как-то предвидеть, в чём мог предугадать какую-то опасность, об этом он должен был спросить и переспросить проводника.
«Если бы этот урод соизволил разговаривать со мной всю дорогу, можно было бы этого аврального допроса избежать».
Но, как говорится, лучше поздно, чем
