Сага о Бриттланде [СИ] - Наталья Викторовна Бутырская

— А Наби… твой пророк, он что, безрунный?

Жрец даже имя его проговаривал с восторгом и почитанием.

— Никто не знает. Мы не можем ощутить его силу, но он самый великий воин из всех, кого я видел. Набианор сказал, что его сила не от бездны и убийств, а от бога-Солнца. Бог-Солнце наделил его невероятной мощью, чтобы спасти не только Ардуанор, но и весь мир. Сначала Набианор покорил пустынные племена, потом племена подальше, захватил соседние страны и объединил их под названием Ардуанор, страна света. А потом послал людей во все стороны, чтобы распространить весть о боге-Солнце.

— И что, в твоей стране живут одни безрунные? — не поверил я.

— Люди небезгрешны. Конечно, в Ардуаноре есть рунные, или по нашему небесные, люди. Каждый, кто ненароком или обдуманно получил руну, встает перед судом. Если человек убил кого-то, то его вина видна сразу, потому у нас мало убийц. Если же юноша хочет помогать Набианору не только словом, то он может пойти в войско мухарибуном: пока он сражается за правое дело и шагает к небу, его грехи берет на себя Набианор лично. Раз в год пророк посещает свои войска и сжигает грехи именем Солнца.

— Ты же говорил, что над тобой смеялись, когда ты стал молиться Солнцу?

— Мое племя долго не хотело признавать бога-Солнце и пророка. Мы пошли под руку Набианора, но не хотели отказываться от старых богов. Я один из немногих, кто принял бога-Солнце в свое сердце.

— А когда ты был воином, также много болтал? — не удержался я.

Жрец провел рукой по выбритой макушке, затем погладил короткую бородку.

— Разговоры с тобой делают меня сильнее, — наконец сказал жрец. — Если бы мы встретились до того, как я познал истину, я бы отрезал тебе язык, запек на углях, сожрал на твоих глазах, а потом отрубил бы голову.

— Хорошо, что ты вовремя познал истину, — кивнул я и ушел.

Не хотел испытать на себе, насколько сильно он верил в бога-Солнце. В конце концов, Наби-чего-то-там может и убрать грех от убийства какого-то хускарла.

Я думал, что жрец не отстанет от меня, ведь я помечен его богом. Думал, что он захочет обернуть меня в свою веру. Но жрец несколько дней просидел в выделенном ему доме, а потом взял своего мула и ушел из поселения.

На следующий день почти все мужчины-бритты также покинули деревню. Они надели всю броню, что у них была, взяли лучшее оружие и щиты. Оставили только Одноглазого, Живодера и однорукого бритта на восьмой руне.

Это было бы лучшим временем для побега.

К сожалению, Полузубый подумал о том же и предложил на выбор тот же столб посреди деревни или землянку. Дожди лили, не переставая, так что я выбрал крышу. Мне дали запас еды на три дня, ведро для справления нужды, немного дров, масляную лампу и закрыли. Я слышал, как выход снаружи подперли чем-то тяжелым, попробовал открыть дверь, но та даже не шелохнулась.

Так что у меня было много времени для размышлений.

Я спал так много, как только мог, хоть сны приходили один поганее другого. В них смешивались быль и небыль, живые с мертвыми, боги с людьми. Я чувствовал, как рвется кожа на моей спине, и, выворачивая ребра и круша позвоночник, оттуда вышла Дану с лицом мертвой бриттки. Она говорила со мной, но я не понимал ни слова. Тогда она почернела, выросла до небес и превратилась в Домну. Богиня открыла рот и закричала, ее крик был черным и слизким. Небо, земля и сам воздух покрылись липкой грязью, а потом наверху вдруг открылся глаз, гигантский, с темным зрачком и белком. Он уставился прямо на меня.

— Найди меня! — проревело небо.

Тяжело дыша, я сел. Вокруг было черно, пахло дымом и сыростью. Я уставился наверх, ожидая появления того же глаза, но ничего не происходило. Не сразу я сообразил, что нахожусь в землянке, а лампа погашена. Трясущимися руками я нащупал трут, высек огонь и зажег лампу. Как смог, ощупал спину. Пальцами я мог нащупать только неровности, бугорки и шишки. Никто из меня не выходил. Это был сон. Просто сон.

Нет, это точно не обычный сон. С такими снами люди идут к мамировым жрецам, чтобы те смогли разгадать значения и подсказали, как избежать беды. У фоморовых бриттов нет жрецов. Возможно, мне мог бы помочь Живодер: у него особые отношения с бездной. Как знать, вдруг он слышит ее слова?

Я мял в руках подсохшую лепешку, отрывал кусочки корки, ломал их и кидал крошки в рот.

Рассказал ли Ульвид Фарлею, где я? Рассказал ли Фарлей Альрику о том же? Уж не пошел ли Полузубый за моим мешком? Если он отыщет его, отдаст ли хотя бы кольчугу? Может, Полузубый нарочно выжидал, пока жрец уйдет? Вряд ли бы Ульвид позволил сходить на порог Сторборга ради серебра и одной-единственной кольчуги. Что ж, если я угадал, то Полузубого ждет серьезный нагоняй, почти такой же серьезный, какой влепят и мне.

Зато теперь понятно, почему Ульвид при такой силе живет так бедно. Видать, он отдал немало серебра бриттам, причем именно этим, живущим к северу от Сторборга. В этом селении и скот получше, и железа побольше, и мужчины покрепче. Почему Ульвид не перетащил некоторых из них на юг? Может, я считаю Ульвида сильнее, чем он есть? Не зря же он таится даже от бриттов. Наверное, он только и делает, что прячется да посылает повсюду Фарлея.

А ведь восстание бриттов три года назад… Кто его начал? Кто поднял всех бриттов по всему острову? Кто, если не Ульвид? Может, потому он нынче и говорит чушь насчет мира между нордами и бриттами, понял, что одолеть нас не сможет.

Я ходил кругами, отщипывал кусочки лепешки, подкидывал их и ловил ртом, вспоминал о Сторбаше, об отце и маме, пел придуманные Хвитом песни. Осмотрел каменный очаг, сложенный так необычно, пытался заглянуть в трубу, затем положил в него одно полешко и смотрел, как дым уходит наверх. Камни очага разогрелись, и запах сырости ушел. Затем я подтащил лавку поближе к стенкам очага, лег, едва касаясь