Анастасия Парфёнова - Город и ветер
— Дядя Лория, а вы теперь мой наставник, вот! — и счастливое дрыгание потерявшими одну сандалию ножками.
— О да, — пробормотал «дядя Лория». — А уж когда я узнаю, кого мне за это надо благодарить…
— Меня! — подпрыгнула у него на руках наследница престола. — Шаэ сказала что мы её в гроб загоним а Тави сказала что там не страшно потому что всё время спишь только гроб остался у вас а я сказала что без вас скучно и Шаэ сказала что отправит нас к вам раз у вас уже есть гроб и вообще тогда вам точно не будет скучно и времени ни на что другое тоже не будет а у неё станет сразу несколькими головными болями меньше…
Принцесса перевела дух после протараторенной на одном дыхании скороговорки и серьёзно поинтересовалась:
— А разве головных болей бывает много?
— Как минимум две, — сквозь зубы выдохнул Тэйон, прикидывая, сколько пунктов дворцового протокола нарушит, если свалится вместе с принцессой Нарунгов в протекающий неподалёку магический ручей. — И где, хотелось бы мне знать, сейчас вторая? У меня такое впечатление, что вы, как разбойники из сказки, всегда бегаете бандой.
Нита хихикнула, скорчила «разбойничью» рожу, но всё же ответила:
— Леди Катанна увела Тави потому что уже поздно и дети должны спать а я от неё убежала потому что она противная и не умеет играть и вообще с ней скучно, а я…
— А вы бросили несчастную сестру на растерзание противной леди Катанне и бежали с поля боя?
— Да Тави её саму растерзает! — возмутилась несправедливым обвинением принцесса.
— И всё равно, отважная Латьянна ди Шрингар никогда бы так не поступила, — гнул своё магистр. — Кроме того, вы же не хотите, чтобы всё самое интересное досталось Тавине? Ответом ему было задумчивое сопение. Через какое-то время после оживлённой дискуссии («Вы меня считаете маленькой и глупой, да?» — «Нет, только безалаберной и опасной…» — «Ой! За что?») она всё-таки согласилась, что доверять Тави в одиночку заниматься воспитанием неведомой, но заранее обречённой Катанны — не дело, и с самым решительным видом зашагала в направлении «детского» крыла. Тэйон, не испытывающий ни малейших угрызений совести в отношении беспомощной курицы, назначенной гувернанткой, резкими жестами приказал топтавшимся поблизости гвардейцам сопроводить её высочество и обеспечить её безопасность. Похоже, девчонка всё-таки приходит в себя после атаки на его резиденцию, но рисковать сокол не хотел. Никаких больше несчастных случаев. И никаких одиночных прогулок по садам, в которых неизвестно кто шатается! Первым, что он пересмотрит на посту наставника, будет система безопасности их высочеств. Перетрясёт всю гвардию и весь дворцовый персонал, чтобы поблизости от Тави с Нитой не оказалось ни одного выкормыша ди Эверо или ди Дароо. Или вообще переселит девчонок к себе. И никаких куриц Катанн, неспособных углядеть за своими одарёнными подопечными. Может, привлечь к этому делу Шаниль? Всё-таки ясновидящая в ранге мастера, вооружённая хрустальной звездой и успешно «вынянчившая» даже ди Крия. В самых экстренных случаях она сможет привлекать Совёнка, хотя тут ещё вопрос, за кем больше нужен присмотр…
Тэйон резко взмахнул своей тростью, скривил губы, слушая, как воздух запел под боевым ударом. Быть может, высокой магии у него не было и тело слушалось плохо, но до тех пор, пока разум бывшего лэрда соколов способен складывать два и три, а получать пять сотен наёмных убийц, добраться до него и до тех, кого он считал своими, будет не так просто.
Магистр, стиснув зубы, подошёл к мостику, вопреки всем доводам того самого хвалёного разума, попытался вскочить на высокие ступеньки. Восприятие острой гранью сошлось на последовательности движений. Лёгких, обманчиво простых, естественных. На стиснутых зубах, на проглоченном стоне — взлететь по крутому изгибу. Осталось совсем немного до выхода из сада, а там можно будет добраться до дома, запереться в своих покоях, надёжно защищённых от любопытных и недоброжелательных взглядов. И рухнуть.
Как удар. Он застыл на изгибе мраморного моста, не в силах оторвать взора от того, что он увидел.
Она стояла, высокая, гордая, далёкая — богиня красоты и смерти, окружённая свитой тёмных воинов. Высшие офицеры флота, затянутые в чёрные, с янтарными знаками отличия парадные формы, собрались вокруг одинокой женщины в бальном платье. Кто-то гарцевал на огромном иссиня-чёрном драгшианском скакуне, некоторые сбросили кители и устроили на посеребрённой траве шутливую дуэль, кто-то просто стоял рядом с бокалом прозрачного вина, пытаясь хотя бы простой близостью к ней приобщиться к Её славе.
Точно снежный ветер коснулся уединившихся в саду для празднования победы офицеров — затихающие разговоры, устремлённые навстречу льдистому дуновению глаза.
На запрокинутом лице Таш д’Алория на мгновение отразилось… Тэйон не знал, как назвать это чувство, да и есть ли оно вообще, ненужное, глупое слово для обозначения его? Недоверие и обречённость, гордость и горечь, радость и боль. Он уже видел у неё такое лицо: в тот день, когда Терр впервые изменил форму.
«Ты можешь летать, сын мой. А я — нет».
«Ты исцелился, муж мой…
Но я — НЕТ!»
Она завидовала ему, завидовала до озлобления, до мести, до холодной отрешённости. Завидовала и презирала себя за эту зависть.
Мелькнуло это чувство, точно рябь на поверхности бескрайнего океана. Чуждое, смуглое лицо шарсу вновь не выражало ничего, страдающая женщина канула в глубины, осталась лишь гордая, пламенная богиня. Изящно подхватила многослойные юбки и стремительно, грациозно взбежала на крутой мраморный мост, чтобы застыть напротив него.
Шелест ударившей его по ногам тяжёлой ткани, облако ароматов, которым не подобрать названия и которые для него всегда означали лишь Таш. Она была чуть выше его, со стороны, должно быть, незаметно, но ему вновь придётся приучать себя к обуви на толстой подошве, а ей — отвыкать от каблуков. Впрочем, не придётся, ведь теперь они вряд ли будут появляться вместе.
Тэйон усмехнулся, впервые по-настоящему ощутив, что исцелён. Во всех отношениях.
И впервые подумав, а не проще ли было бы оставаться калекой.
На ней было янтарное облачение свидетеля королевской свадьбы — тяжёлая парча, золотистые бриллианты, нежный, цвета юрской кости шёлк. Что-то бесконечно изысканное, безумно дорогое и вызывающе женственное. Закованная в корсет осиная талия, сложные складки юбок, тёмные волны волос, падающие на спину в искусно созданной «свободной» причёске. Она выглядела, как истинная королева, янтарные одежды подчёркивали все изгибы её тела от шеи до лодыжек.
Она опустошала мысли. Опустошала сердце.
Опустошала душу.
Древняя, не значащая ничего таинственная полуулыбка. Звёзды в бездне раскосых глаз. Отравленная сталь под покровом золотого рукава.
Тэйон склонил голову, признавая власть, которой она была, угрозу, которую она несла…
(Тонкая трость перехвачена на уровне груди, готовая блокировать удар. Или одним движением превратиться в обнажённую шпагу.)
…и отказываясь шагнуть во тьму, созданную им же самим.
— Сударыня.
— Мой господин, — она тоже чуть поклонилась. Впрочем, язык её тела плохо вязался с подчёркиваемым словами уважением к старшему по клану. Уважением здесь и не пахло. — Я ещё не имела возможности поздравить Вас с чудесным исцелением.
— Благодарю. А я… не имел возможности принести Вам свои извинения. Позвольте сделать это сейчас. Я преступил все мыслимые и немыслимые пределы, этому не может быть оправдания.
В его словах раскаяния тоже не наблюдалось, но, во имя стихий, не разыгрывать же то, чего не ощущаешь и ощутить не можешь?! Именно для таких случаев и был создан Протокол. В прошлый раз его первой нарушила Таш…
— С каких пор Вам стали нужны оправдания перед кем бы то ни было, мой господин?
…в этот раз, впрочем, тоже.
— Моя лэри, — узкая, быстрая улыбка, — если Вы не будете держать себя в рамках правил, наша репутация окончательно погибнет. Вместе с кем-то из нас.
Её ноги под покровом золота и шёлка сместились, принимая боевую позицию. Его, увы, были не столь подвижны, но узкая трость, острой гранью разделявшая их, чуть приподнялась. На сжимавшей полированное дерево руке блеснуло кольцо, увенчанное знаком ветра.
Барьеры восприятия в преддверии схватки рухнули вниз, делая мир острее, ярче. Откуда-то со стороны прилетели чужие образы: двое, застывшие на зимнем мосту. Мужчина, подтянутый, с сединой в волосах и острыми тенями, играющими на усталых, но хищных чертах. Женщина, видение тьмы, золота и янтаря, затерянное в вечной вьюге. Вместе они производили столь сильное впечатление, что образ этот сиял перед собравшимися, затопляя поляну, ручей, деревья…
Красота и чудо — с одной стороны и готовность вцепиться друг другу в глотки и тихая ярость предательства — с другой.
