Андрей Круз - Рейтар

– Что будет здесь, владетельный господин? – спросила она, поставив передо мной тарелку кукурузной каши, в которой плавился большой кусок копченого сыра.

– Да какой же я владетельный, – отмахнулся я, хоть и понял, что обращение такое принято здесь по местной забитости, тут так каждого чиновника и каждого стражника величать было принято. Кто власть – тот и «владетельный господин».

– У нас тут каждый владетельный, – мимолетно улыбнулась она, убедив меня в том, что я все правильно угадал.

– А ничего не будет, наверное. – Я помешал кашу ложкой, чтобы сыр таял быстрее. – Какая вам разница, где ваш князь живет, в Альмаре или Эбидене? У вас тут ведь ничего никогда не менялось и меняться не будет. Как жили раньше, так и дальше будете. Война – княжье дело, – повторил я вслух те мысли, что гнездились в голове все время, что мы шли по этой земле. – А у вас тут даже не грабили из-за того, что сразу к бою приготовились.

– А бой-то здесь будет?

– Не думаю. Просто боец так устроен, что если к бою не готовится, то обязательно сотворит что-нибудь, – попытался я свести разговор к шутке. – Так что мы уже по привычке таким делом заняты.

– Ты из вольных? – вдруг спросила она у меня неожиданно.

– Верно, – кивнул я. – А как поняла?

– По говору. Раньше здесь в пограничной страже были вольные, а после того, как княжий указ вышел о том, что полагать вас врагами, они все делись куда-то.

– А куда?

– Да кто же мне докладывает? – удивилась она вопросу. – Были, а потом не стало их здесь. Отправили куда-то, наверное.

– Отправили, – задумался я. – Оно понятно, куда… отправили.

Пленных у нас здесь нет из пограничной стражи, а то стоило бы допросить на сей счет. До этого они об этом и словом не обмолвились. Ну да ладно, вернемся к главным силам – и выясним.

– А новой властью тут кто будет? – спросила между тем женщина.

– Откуда я знаю, уважаемая? Кого пришлют, тот и будет. Или кого назначат. Передо мной в таких делах ведь тоже никто не отчитывается, не велик чин. А ты чем на жизнь зарабатывала?

– Виноградник у меня, издольщикам сдаю.

Я огляделся. Невелик виноградник, видать, больших доходов она с него точно не получает, если по дому судить и по тому, как одета.

– А муж твой где?

– Муж погиб давно, лет десять тому назад, – ответила она равнодушно. – Пьяным ехал на телеге, уснул – да и шеей под колесо. Схоронили, с тех пор вдовствую.

– А дочери что не замужем?

– А что же им замужем быть-то? – усмехнулась она грустно. – Не красавицы и не купеческие дочери. Так и останутся в девках, небось. Один к старшей сватался недавно, да выяснили, что жулик, он так в каждом городе сватался, а потом с деньгами сбегал. Тут у нас стражник городской из другой провинции был по делам каким-то, так случайно его на улице встретил и узнал.

– И что?

– Да дали плетей так, что с задницы клочья летели, и отправили на каторгу.

– Ну и то хорошо. Денег-то с вас не взял?

– Да я бы и не дала! – ответила она так возмущенно, что я немного не поверил. Видать, успел что-то выманить то ли у самой вдовы, то ли у дочки ее. – А ты семейный ли, владетельный господин?

– Да что ты владетелем меня величаешь все, – чуть разозлился я. – Нет у нас семейных больше. И вообще никаких нет, – разозлившись еще больше, оборвал я разговор. – Кончились вольные, и нечего об этом.

Она только ойкнула и из кухни вышла тихо.

Ночь, безлунная, беззвездная, над степью холодный ветер. И с этим ветром откуда-то из темного пространства доносятся звуки мелодии, простенькой, незамысловатой, которую играют маленькие серебряные пластинки, бегущие по зубчатому валику музыкальной шкатулки.

Река звенит, река журчит.Вода – что твой хрусталь.Она кораблик слабый мчитВ неведомую даль…

Высокая трава почти полегла под ветром, обвивает сапоги, пытается задержать меня словно невидимыми руками, не пустить туда, где играет шкатулка. Не знаю, у кого из них она сейчас в руках, но знаю точно, что там, где играет эта музыка, – там они ждут меня. И там же, в темноте, тревожное ржание Шалуна, который чувствует приближение чего-то злого. Кто к ним пытается подойти?

Я бегу на звук мелодии, задыхаясь от встречного ветра, от пыли, которую он несет навстречу. Я ничего не вижу и чувствую лишь, насколько тьма, что вокруг меня, пропитана злом. Я должен до них добежать, защитить от того, что приближается к ним. Я знаю, что смогу. Почему-то я это знаю.

Но мелодия словно и не приближается, и все время доносится с разных сторон, заставляя меня метаться.

Нырнет в пещеру под горой —Страшнее места нет,Там толща тьмы над головой, —И вынесет на свет.

– Да где же вы? – кричу я, и хоть в крике я срываю глотку, сам при этом почти не слышу себя. – Я здесь, я иду к вам!

3

Следующий день в захваченном городке прошел спокойно, мы продолжали оборудовать позиции, закрывая ходы сообщения и устраивая противошрапнельные козырьки над укрытиями. Было жарко, но вода в колодцах была холодной и сладкой, из горной реки, что рождалась в скалах из родников, и эту воду мы с наслаждением пили, умывались ею и мыли в ней руки, натертые черенками лопат и заступов.

Вроде и тихо, но ощущения были тревожные. Пыль от наших работ прозрачным облаком висела над землей, закрашивая собой выгоревшую зелень, железо звенело по камню, хрустела сухая земля под штыками лопат. Стучали молотки, визжали по дереву пилы.

Хорг, настороженный и внимательный, ходил вдоль линии обороны, что-то подсказывал, указывал на какие-то недостатки, где-то приказывал исправить. Я же и сам копал, и за другими следил. Оборона городка строилась на четырех опорных пунктах, соединенных между собой скрытыми ходами. Стрелковые позиции устраивались в подвалах и первых этажах каменных домов, к которым подсыпали дополнительные валы из земли и гравия – и снаряд не каждый возьмет такие. Из дома в дом шли траншеи, накрытые козырьками. На возвышенностях и чердаках были позиции для корректировщиков, устроенные так, чтобы пушки и бомбомет могли стрелять с закрытых позиций, не подставляясь под ответный огонь врага. А пристрелку по ориентирам еще вчера завершили.

Сектора обстрела были великолепны, противнику, если он будет, придется наступать в гору, по совершенно гладкому, хоть и пологому каменистому склону без единого укрытия. Правда, для пушек, если они у противника будут и будет сам противник, укрытия уже найдутся, открытое пространство тянется шагов на семьсот, не более. Но эти семьсот пройти будет трудно.

С флангов же вообще зайти серьезными силами трудно – река, текущая в ущелье, нас прикрывает хорошо. Разве что какие малые группы охотников смогут пробраться, так что там небольших заслонов хватит.