Нелегал (том I) - Павел Николаевич Корнев
Я быстро повязал маску на манер шейного платка и выглянул из тамбура в седьмой вагон — там по-прежнему никого. Но уповать на одну только удачу было по меньшей мере наивно, пришлось отследить проводку и прервать бег электронов; тускло светившиеся под потолком лампочки погасли, коридор погрузился в едва ли не кромешный мрак. Оно и немудрено: за окнами-то ни огонька, тайга кругом, неоткуда дополнительному освещению взяться. И от меня при этом помехи идут минимальные, их разве что ясновидящий уловит, а конвоир — точно знаю! — этим талантом обделён.
Я миг промедлил, собираясь с мыслями, а затем погрузил сознание в поверхностный транс и принялся культивировать в себе гармонию источника-девять. Выпал из стандартной частоты поискового воздействия, легко разминулся с его энергетическими колыханиями.
Ха! Проще пареной репы!
Маску на лицо, баллончик из портфеля, форсунку под дверь купе и тихо-тихо, дабы не выдать себя шипением газа, повернуть вентиль. Всё, пошёл процесс!
На смену беспокойству нахлынул азарт, но я не поддался ему и сосредоточил всё своё внимание на состоянии внутренней энергетики оператора, благо тот своими поисковыми воздействиями порождал предельно чёткие искажения; отслеживать их получалось без всякого труда.
Ждём. Ждём. Ждём.
Ждать — это сложно. А ну как кто-то попытается с навалившейся ни с того, ни с сего сонливостью бороться и всполошится? А вдруг на сидящего у двери смесь быстрее подействует, нежели на его коллег? Ну или кому-то из соседей приспичит в туалет сходить? Да просто из вагона-ресторана пассажиры расходиться начнут или проводник из своей каморки выглянет? Темно-то в коридоре темно, но придётся уносить ноги! Всё сорвётся!
Интенсивность и резкость пульсации энергетической аномалии пошла на убыль, конвоир начал подрёмывать, а попутно лишаться доступа к сверхсиле, и вдруг — вспышка! Но вспышка лишь у меня в голове, оператор пока только обратился к своему потенциалу. Точнее — сделать это попытался.
Зараза!
Из купе донёсся какой-то шум, и я ухватил ручку, повернул её, одновременно точечным воздействием разблокировав замок, сдвинул дверцу и заскочил внутрь, попутно запнув туда же и баллон с газом. Тусклый свет лампочки под потолком остро резанул по глазам, но я сразу разглядел, что два крепких молодчика преспокойно дрыхнут, а комендант распределительного центра навалился на последнего из конвоиров и вцепился ему в шею, пытается удавить. Наручники арестанту, такое впечатление, нисколько не мешали.
Я оставался вне поля зрения конвоира, так что спокойно вернул освещение в коридоре, прикрыл за собой дверь и закрутил вентиль баллончика, после чего убрал его в портфель. Всё это проделал, задержав дыхание, дабы не надышаться газом.
Возня операторов начала стихать, но я не вмешивался в происходящее до тех пор, пока внутренняя энергетика конвоира не погасла окончательно, а сам он не обмяк. Тогда только я рывком за ворот отдёрнул от него арестанта, ещё и трубой глушителя по голове от души тому съездил. Всё, и этот отключился!
Лёгкие начали гореть огнём, я протиснулся к окну и поднял раму, высунул голову наружу, с невероятным облегчением отдышался.
Выгорело! Ха! А ведь и вправду выгорело!
Всё как по маслу прошло, почти без осложнений!
Лёгким воздействием я усилил циркуляцию воздуха и очистил купе от усыпляющего газа, затем проверил пульс у оператора-конвоира и вколол антидот коменданту распределительного центра, который теперь не был ни лощёным, ни самодовольным, а выглядел весьма помятым и даже слегка побитым.
Впрочем, жалко мне этого старорежимного упыря отнюдь не было. От себя бы ещё добавил, если б не приказ. Вместо этого рассыпал стеклянное крошево раздавленной ампулы, выждал немного и отвесил коменданту пару хлёстких пощёчин.
Давай! Просыпайся!
Тот заворочался, и я принялся обыскивать оперативников, избавляя их от бумажников и табельного оружия, которое не преминул разрядить. При этом Волынского из поля зрения не упускал и наставил на него револьвер сразу же, как только тот уселся на полу.
— Ты кто? — просипел комендант распределительного центра.
Вместо ответа я кинул ему конверт.
Выдержке Волынского оставалось лишь позавидовать. Разомкнутые наручники с лязгом соскользнули с его припухших и ссаженных запястий, он молча надорвал клапан, вынул, открыл и закрыл паспорт, сунул его в карман, туда же убрал деньги. Немногим дольше читал послание от Городца, затем опёрся на сидение и поднялся на ноги.
— Дальше что?
Я указал глушителем на окно. Комендант хрипло хохотнул, спросил:
— Возьму?
Вопрос относился к бумажникам и оружию конвоиров, я кивнул, прижал руку с револьвером к боку и сдвинулся в сторону. На деле куда больше оружия полагался на сверхспособности, но как раз этого показывать и не стоило.
И вновь Волынский не стал ни суетиться, ни мешкать. Избавил бумажники от денег, рассовал по карманам все три пистолета и придвинулся к окну.
— Моё почтение, — сказал он и вывалился наружу.
Всё! Теперь избавиться от револьвера, баллончика и маски — и дело сделано!
Только бы не проколоться на какой-нибудь мелочи. Только бы ни на чём не проколоться…
Глава 6
День оператора сверхэнергии удался. Не обошлось без массовых шествий и митингов с транспарантами, концертов и выступлений, а ночные гуляния предварял невероятный по красоте фейерверк. Непосредственное отношение к празднику имела добрая половина горожан, поэтому для охраны общественного порядка на улицы вывели всех, кого только можно, в том числе усилили милицейские патрули представителями студенческой дружины. Ну и я с ними до самого утра по окрестностям института расхаживал в качестве делегата от студсовета.
А всё почему? Верно: кто везёт, на том и едут.
Уж лучше бы вчера в учебный лагерь забросили как обычно на выходных! Пользы не в пример больше получилось бы. Но — нет, у Герасима случились какие-то неотложные дела, вылет перенесли на вторник-среду.
И после дежурства тоже отоспаться не получилось — как-никак первое июля наступило. Понедельник в принципе день тяжёлый, а сегодня ко всему прочему ещё и предвыборная кампания в совреспред официально стартовала. И в наблюдательный совет особой научной территории — тоже, а это было чревато конфликтами наиболее активных представителей студенческого сообщества с такими же пассионариями, только разделяющими иные убеждения. Да и аспиранты с преподавателями — живые люди; многие из них всерьёз вознамерились оставить научную стезю и заняться политикой, эмоции через край так и били. Мало ведь было просто захотеть — требовалось собрать инициативную группу, подготовить программу и добиться согласования своей кандидатуры научным советом. По умолчанию избирательный ценз проходила лишь профессура.
А тут ещё дебаты!
Свободное волеизъявление
