Москит. Конфронтация - Павел Николаевич Корнев
— На какое время установлен часовой механизм? — уточнил Герасим Сутолока.
— Как и было оговорено, рассчитывайте на двадцать минут. За это время вам следует покинуть зону поражения. Рекомендуем удалиться на пятнадцать — двадцать километров. И ещё раз напоминаю о запрете задействовать сверхспособности до момента активации часового механизма. Нам доподлинно известно, что нихонцы отслеживают состояние энергетического поля, по его возмущению они немедленно определят присутствие в зоне аномалии чужаков и вышлют поисковую группу.
— И к чему такие сложности? Почему просто не сбросить этот ваш ящик на парашюте? — задал очередной вопрос всё тот же скептик.
— Это привнесёт в эксперимент элемент непредсказуемости, — ответил ему научный сотрудник, — а на текущем этапе исследований требуется предельная контролируемость условий.
Тут меня понемногу начало отпускать. Я мало что понимал в реакции расщепления ядра, но часовой механизм и разделение заряда на две части выглядели вполне разумными мерами предосторожностями. Не было ровным счётом никаких оснований полагать, что нас задействуют в качестве одноразового средства доставки бомбы.
Инструктаж об активации часового механизма много времени не занял, после этого техники приступили к размещению чёрного ящика в грузовом отсеке нашего мотопланера, а на столе разложили сухой паёк, разлили по железным кружкам чай. Никто не заходил в ангар и не покидал его, оставался активированным и звуковой экран.
Мы ждали, ждали и ждали. И эта тягостность и невозможность хотя бы даже просто с кем-нибудь поговорить, действовала на меня просто-напросто угнетающе. Раз только подошёл Георгий Иванович, вручил металлическую трубку-пенал с откручивающейся крышкой.
— Внутри шприц со спецпрепаратом. Звонарь рассчитал дозу оптимальную для облегчения подстройки. Вколи за пару минут до входа в резонанс.
Я поблагодарил Городца и убрал пенал в нагрудный карман, потом выразительно откашлялся. Георгий Иванович огляделся по сторонам и сунул мне чугунную чушку осколочной гранаты, в другую руку вложил запал.
— Спрячь! — распорядился он.
Я так и поступил, ну а дальше всё как-то неожиданно завертелось, и в себя пришёл уже в задней кабине планера. Навалилась какая-то совершенно иррациональная неуверенность, показалось даже, будто разом позабыл, как управлять летательным аппаратом. И без того к воздушным асам себя не относил, а тут и вовсе в ступор впал. Уже и стемнело, ничего толком не видать…
Но загудели пропеллеры, взявший нас на сцепку самолёт начал разбег, и меня как-то разом отпустило, тем более что пилотирование осуществлял Герасим. Оторвались от земли, чуть просели, но лишь самую малость и продолжили набор высоты. Следом начали взлетать истребители.
Ну, понеслась!
До линии фронта добирались немногим больше часа, пересекли её, не столкнувшись с нихонской авиацией, лишь заметили сверкавшие в ночи разрывы. Вот тогда у меня и засосало в животе, но стиснул зубы, переборол мимолётную слабость.
Всё будет хорошо. У нас — да, у них — нет.
Это соображение и решило дело. Я прекрасно осознавал, что ничего уже не переиграть и дело вовсе не в моих приоритетах, но рациональные доводы оказались не в силах совладать с подсознательными страхами. С иррациональным могло справиться лишь нечто ещё более безумное, и я вдруг поймал себя на том, что не улыбаюсь даже, а радостно скалюсь, будто псих какой.
Мы ведь тащим с собой чёрный ящик отнюдь не из одного лишь научного интереса. Это не эксперимент в чистом виде, это — диверсия. Я не забыл объяснений Альберта Павловича о колоссальном по силе взрыве, который мог отбросить нашу программу инициации соискателей на многие годы назад, а тут вес действующего вещества увеличили вдвое!
Взрыв! Излучение! Радиоактивное заражение!
Одни умрут, другие позавидует мёртвым.
Кто-то завтра вспорет себе брюхо, а кто-то не станет оператором уже никогда.
И всё это — благодаря мне!
Ну а потом и вовсе стало не до пустого беспокойства — я уловил излучение источника. Ещё минут через пятнадцать мы отцепились, сразу резко просели, но Герасим удержал планер от срыва в штопор и прокричал в переговорную трубку:
— Курс!
Я велел повернуть на пару румбов правее, а стоило только различить призрачное сияние, при взгляде на которое начинало печь глаза, скомандовал:
— Держи направление!
И ещё подумал: неужто он сам не чувствует всей этой колоссальной мощи источника?
Краешком глаза я уловил вспышку в темноте, посмотрел налево и разглядел всполохи взрывов и зарево далёкого пожара. Полюбовался бы даже этим зрелищем, но сейчас требовалось высмотреть железнодорожную ветку, вот и велел Герасиму чуть снизиться, а потом в тусклых отсветах растущего месяца приметил на земле тёмную полосу, слишком прямую, чтобы оказаться банальным оврагом.
— Смотри!
— Вижу! — отозвался Герасим, и планер вновь вильнул, а затем понёсся напрямик к энергетической аномалии, начал снижаться.
Резко пошла вверх интенсивность излучения, но на сей раз оно не жгло и не рвало мою нервную систему, лишь согревало. Я будто зашёл с холода в тёплый дом.
Хорошо, хорошо, хорошо… Я приближался к правильному месту и сам становился правильным, избавлялся от дефектов и девиаций, делался цельным, превращался в неотъемлемую часть окружающей действительности.
Из эйфории вырвал крик в переговорную трубку:
— Принимай управление! Держи курс и контролируй скорость снижения!
Чего?! Мы так не договаривались!
Но я вовремя опомнился, сообразив, что и понятия не имею, каким образом сказывается приближение к источнику сверхсилы на операторе с заблокированными способностями.
— Принял! — гаркнул я в ответ, а потом интенсивность излучения превысила критический порог, и меня ударило о внешнюю границу энергетической аномалии, которую ещё не так давно полагал не более чем умозрительной расчётной величиной.
Голова мотнулась, будто прямой в нос влепили, враз начал захлёбываться кровью. Так показалось в первый миг, но на деле захлестнуло сверхсилой. Насыщенное ею пространство сделалось каким-то совсем уж неподатливым, планер начало кидать из стороны в сторону, но техника адаптации к перенасыщенной энергией среде позволила переломить ситуацию, взять себя в руки и не позволить нашему летательному аппарату ни изменить курс, ни свалиться в пике. А только унялось лихорадочное сердцебиение, и я осознал вдруг, что энергетические помехи расходятся от нас, будто кильватерная волна от быстроходного катера.
И не от нас даже — от Герасима!
Я аж выматерился в сердцах. Вся незаметность псу под хвост, вся маскировка насмарку! Неужто его подготовить нормально не могли? Он же фонит так, что аналитики нихонцев уже на ушах стоят! Вся надежда на то, что им просто сейчас не до того. Вся надежда на сыплющиеся с неба авиабомбы!
Каким-то совсем уж запредельным
