Мутация. Начало - Денис Леонидович Ранюк
На душе (а после посещения клозета и в теле) было легко. Люди радовали меня своим присутствием, как бы отменяя все странности, что встретились мне до этого. Обыденность радовала. Я запрыгнул в троллейбус, и он мягко покатил по проспекту, приближая меня к завершающему этапу прогулки. Я разглядывал старинные дома, многим из которых удалось пережить страшные бомбежки нацистов. А они по-отечески взирали на меня своими окнами и подмигивали витринами, приглашая выйти и прогуляться пешком. И я, конечно, вышел, но только на конечной, успев по дороге полюбоваться громадой Исаакиевского собора.
Подземный переход на площади Труда манил меня давно знакомой забегаловкой, где я рассчитывал выпить кружечку светлого нефильтрованного. Но сбежав по ступеням, я с разочарованием увидел бумажку на двери, которая гласила, что бар «Подземка» закрыт на реконструкцию.
Расстроился ли я? Совсем чуть-чуть. Да, неплохо было бы выпить кружечку пивка в дружелюбной компании бармена. Но не получилось, так не получилось. Этот бар не единственный на моем пути. Мне нравилась подземная локация забегаловки, но это не повод отчаиваться. Да и чего-то подустал я от прогулки. Не критично, но достаточно для того, чтобы ощутить желание чуть скорее оказаться дома. Все же эта прогулка отличалась от десятков прежних. Нет, я еще далек от мысли сесть на какой-нибудь транспорт и прервать её. Но и желание шататься по барам как-то стухло.
Я выскочил из подземного перехода и двинул к Благовещенскому мосту. Там хорошо, там свежий ветер. Жаль, магазинов поблизости нет. Точнее есть, но чтобы в него попасть, нужно вернуться назад, на остановку. А возвращаться не хотелось, да и не умру я несколько минут без пива. Скоро Васильевский, а там магазинов хватает. Заодно и домой пожевать чего-нибудь куплю.
Вот опять о доме. Все-таки тревога в душе тлела, никакое пиво не смогло ее смыть. Хотелось домой. Чувство сожаления от приближавшейся к концу прогулки меня сегодня не трогало.
На город опускались сумерки. Выбеленные солнцем низкие кучевые облака, стадами паслись на синем небосводе. Я шагал в красивейшем вечернем царстве и никак не мог налюбоваться окружавшим меня городским пейзажем. Подо мной Нева степенно катила свои волны в Финский залив. Там они смешаются с солеными водами Балтики и сменят гражданство. Я оглянулся и бросил взгляд на сверкавший золотом купол Исаакия. Тот выглядел, как всегда, волшебно. До мурашек на затылке. Жаль нельзя идти вот так, повернув голову на 180 градусов, и не спускать взгляда с этой величественной громадины.
Я постепенно трезвел, шаги мои становились более энергичными. Набережную я прошел быстро. Добрался до шестнадцатой линии, залюбовавшись гигантским лайнером, «припаркованным» неподалеку. Толпы людей прогуливались тут и там, но выглядели заметно более редкими, чем в прежние вечера. И все же народ был чем-то обеспокоен. Многие, как и я сам, находились «под градусом», но вели себя, пока, пристойно. Немного портили идиллию, снующие туда-сюда кареты «скорой» и полицейские экипажи. Они-то и подогревали тревогу.
Закупился я на семнадцатой линии. Хотя «закупился», звучит как-то преувеличенно. Я закинул в корзину какой-то колбасы, сыра, хлеба и упаковку молока. Сверху легли две банки того же чешского. И не потому, что я решил не «менять руку», просто другого ничего не было. Народ опустошил изрядно полки, оставив таким запоздавшим покупателям продукты из дорогого ценового сегмента. Я пока мог позволить себе не экономить, но уже отлично понимал, что такое положение вещей продлится не долго. Нужно было что-то думать с запасами. Точнее с их пополнением.
Народ всегда был флюгером грядущих потрясений, хоть и не всегда оправданно. Все помнили «гречневую» истерию, когда цены на этот продукт взлетели до геостационарной орбиты и традиционная для Петербурга крупа исчезала с полок с первой космической скоростью. Потом все наладилось и народ еще долго подъедал запасенное. Возможно, и сейчас я со стороны наблюдал очередную ложную тревогу, но совсем сбрасывать со счетов настроение масс было нельзя. Я видел качающиеся деревья, а значит, не имел права отрицать наличие ветра.
Свернув в тихий дворик, я влил в себя банку пива и уже не ощутил ожидаемого кайфа. В голове шумело, а я понимал, что на улице мне больше делать нечего. Путь предстоял не шибко близкий, пришлось прибавить шагу.
Дойдя до угла лютеранского кладбища, я свернул в односторонний переулок Декабристов и потопал вдоль высокого кованного забора. Я бы и прошел так до дома, вновь увлекшись сюжетом аудиокниги, но неподалеку от пожарной части, обретшей свой угол рядом со старинным погостом, мой взгляд привлекла странная суета.
Несколько полицейских машин сверкали мигалками. Они столпились у самого входа в здание пожарной части. Несколько полицейских, экипированных в бронежилеты держали в руках автоматы. Причем держали наизготовку. Их позы выглядели настолько напряженными, что я невольно затормозил, примкнув к редкому скоплению таких же зевак. Взгляд проследил, куда они целились и я не сразу осознал, что вижу уже знакомую мне долговязую фигуру. Тот самый «бомж-баскедболист» в своем нелепом одеянии замер перед наведенными на него дулами автоматов.
— Кажись, этот замочил кого-то, — произнес стоявший рядом со мной мужичок в серой кепке. — Вон ноги из кустов торчат. Видать успел пожрать.
Я прищурился и сумел разглядеть в тени кустарника у дальнего угла ноги, обутые в черные ботинки. Увидел и задранные штанины форменных брюк, которые носят пожарные старшего звена. Остальное тело было скрыто ветками. А еще я обратил внимание, что вся морда «баскетболиста» была измазана чем-то темным. Равно как и футболка на груди, и тощие руки.
Один из полицейских громким командным голосом приказал долговязому лечь на землю, но тот и бровью не повел. Точнее тем, что должно было быть там, где у обычного человека брови. С такого расстояния я не мог разглядеть всех черт в подробности, но даже отсюда видел, что лицо выглядело странно. Какое-то пластмассово-гладкое, серое, лишенное каких либо признаков растительности. Явно какая-то врожденная патология. А еще гражданин обладал большим ртом, который оскалился на полицейских. От вида длинных тонких зубов, испачканных предполагаемой кровью (а чем еще это может быть) по моей спине пробежал мороз.
Полицейский с грозным голосом повторил свое требование, чем спровоцировал очередную вспышку агрессии. Долговязый махнул своей рукой-палкой в сторону осаждавших. Видимо, это движение стало последней каплей терпения. Грянула
