Русская война. 1854 - Антон Дмитриевич Емельянов
Но сначала — Степан. Он вдохновил меня, именно благодаря ему в голову пришла эта идея, так что за мной точно должок, и не один.
— Пусть так, — Меншиков принял мое решение и махнул рукой, отпуская меня. — Но после сражения я буду вас ждать. Надо разобраться, на что способны ваши ракеты. Думаю, адмиралу Корнилову, которого вы так поддержали, тоже будет интересно на них посмотреть.
— Честь имею! — я козырнул и выскользнул из палатки под удивленную улыбку Меншикова.
Очень хотелось помыться, поесть, просто посидеть, приходя в себя после всех этих поездок, но сначала дело. Лошадь бы… Но ее не было, так что пешком добрался до стоянки матросов, уже там договорился о том, что заберу телегу с лопатой. До вечера или, может быть, до утра.
Неожиданно со мной решил отправиться уже знакомый мне Лесовский, а вместе с ним и сам капитан-лейтенант Ильинский. Я попробовал объяснить им, что всего лишь хочу похоронить друга и привезти тела остальных, но те только улыбнулись и не подумали отстать. Странные, конечно, тут люди, но на душе стало теплее.
* * *
Нужную дорогу я нашел без особого труда. Да, я гулял в этих местах только через сто пятьдесят лет, но береговая линия меняется долго, так что я довольно быстро прикинул, где именно мы выехали к побережью и как отсюда добраться до места, где на мой обоз напали. Я думал, что матросы будут меня расспрашивать, но те молчали всю дорогу. Просто сидели рядом и иногда настороженно поглядывали по сторонам.
Через четыре часа, когда уже начало темнеть, мы добрались до места. Я издалека приметил вытоптанный круг и почерневшие пятна лежащих без движения людей. Возницы, солдаты, казаки… Я спрыгнул с телеги, сжимая кулаки. У троих не было ушей, еще одному отрубили ногу и бросили рядом. Хотелось верить, что сделали это уже после его смерти. Я огляделся в поисках Степана. Старался не думать, что поляки могли сделать с тем, кто убил одного из них.
Вот только тела казака нигде не было.
— Вон там еще кто-то лежал, — Лесовский указал на помятую траву и несколько пятен крови.
— Живой, — указал на борозды от пальцев Ильинский. — Наверно, оглушило, а потом пришел в себя и постарался отползти.
Мы шли по следам, а в сердце то просыпалась, то угасала надежда.
Глава 4
Смотрю на следы, оставшиеся от ползущего человека, а внутри бушует самая настоящая буря. С одной стороны, я ужасно рад, что Степан не погиб, но с другой — если он был жив, а я только сейчас догадался вернуться… А нет, к черту самобичевание! Мы просто должны его спасти!
— Тут он повернул направо, — Лесовский присел на корточки, чтобы получше разглядеть следы в свете заходящего солнца.
— Конские копыта, — добавил Ильинский. — Похоже, его заметили и постарались догнать.
В этот момент я понял: мне больше не нужны навыки следопыта, чтобы понять, что было дальше. Если за Степаном погнались конные поляки, у него оставался только один выход. Я повернулся к идущему рядом обрыву и бросился к его краю.
— Степан! — заорал я.
Тишина.
— Эристов Степан Георгиевич! — снова ору и вглядываюсь в темноту.
Ничего не видно. И даже начни мы тут бродить, до утра точно ничего не найдем.
— Казак! Твою мать! Это свои! Отзовись! — третий крик.
Неожиданно из кустов прямо под обрывом донесся хрип, а потом я услышал уже почти забытый голос.
— Григорий Дмитриевич?
— Я это, я! — на моем лице невольно появилась улыбка.
Вытащить раненого казака оказалось непросто, но мы справились. Очень пригодились умения матросов вязать узлы. Поставили телегу на край обрыва, сделали блок из колеса и аккуратно подняли Степана. Моряки порой бросали на меня странные взгляды, но ничего не говорили. Через полчаса мы закончили, казак отправился на телегу, а остальных, чтобы не возить вместе мертвых и раненых, я оставил до завтра. Вот теперь можно и назад.
И вот на этот раз без разговоров не обошлось.
— Как ты выжил? — начал я с самого главного. — Я же видел, как у тебя кровь изо рта пошла. Думал, конец, внутреннее кровотечение.
— На самом деле просто над ухом чиркнуло, — попытался улыбнуться Степан. — А потом я язык прикусил, оттуда и кровь. Потерял сознание, потом пришел в себя, а вокруг поляки… Рубят Федьку — возничего, который в них плюнул. Было бы оружие, выстрелил бы. Но они уже все сняли, связали меня и отложили в сторону.
— Ради выкупа? — мои зубы скрипнули.
— Скорее, чтобы обработать без спешки. Но нет той веревки, что сможет удержать казака Кавказа, — Степан сверкнул белыми зубами. — Я змейкой пополз в сторону, на ходу успел скинуть часть веревок, но они заметили. Бросились следом, пришлось нырять с обрыва, вот тогда сломал ноги и пару ребер. Поляки ушли, а вот я уже не мог. Если бы вы не появились… Григорий Дмитриевич, я ведь теперь тебе жизнь должен.
— Сейчас война. Уверен, еще не раз сможешь вернуть и не такой долг, — я только отмахнулся.
* * *
Дмитрий Васильевич Ильинский иногда думал, как жизнь привела его в этот день. Может, все началось, когда он показал себя на «Двенадцати апостолах», где служил под началом Корнилова. Тогда его повысили до адъютанта будущего адмирала, а потом молодой офицер с радостью согласился стать крестным его старшего сына. Злые языки говорили, что теперь можно и на берег списываться, но Дмитрий Васильевич только улыбался в ответ. Он любил море.
Любил, когда инспектировал станции судов Черного моря на «Ореандре», любил, когда служил в штабе Берха, любил, когда в пятьдесят четвертом снова вернулся к Корнилову и получил под командование шестнадцатипушечный «Эней». Именно это в итоге и сделало его командиром свободного отряда абордажных команд, который был создан адмиралом в преддверии неминуемого столкновения на суше. И именно тут он познакомился с этим странным поручиком Щербачевым.
Сначала, когда мичман Лесовский рассказывал о попавшем в плен столичном офицере, Ильинский только улыбался. Все же понятно. Не нюхал пороху, растерялся, чуть не подарил врагу ценное оружие. До этого капитан-лейтенанту уже приходилось сталкиваться с ракетами, и хоть их точность была невысока, но и польза могла быть очень большой. Особенно в собачьей свалке, когда корабли сходились борт к борту, и быстрый удачный выстрел мог решить итог будущего противостояния. Ведь именно так они и взяли турецкий «Перваз-Бахри», когда Ильинский во главе абордажной команды ворвался на палубу
