Доброволец - Николай Петрович Марчук
Чтобы вы понимали, я сейчас говорил совершенно несерьезно, я ни капельки не планировал убивать своих сослуживцев, пусть и таких моральных уродов, как эти. Блин, у нас тут каждый ствол на счету, не хватало еще друг дружку перестрелять. Но Серега и Ванька, кажется, совершенно не поняли моего настроя, я-то думал, что они бросятся меня уговаривать, чтобы я помиловал этих уродов, а они – ни фига, тут же бросились выполнять мои прямые приказы. Ванька поскакал к ограде и оттуда прокричал, что все нормально, дескать, чисто, можешь их валить на хрен. Прямо так и заорал: «Чисто, вали их на хрен!» Интересно, на этот крик уже бежит сюда добрая половина нашего отряда или только его малая часть? Ну а Серега, в свою очередь, тут же сбил ударом ноги одного из уголовников и набросил на него тюк с вещами.
– Братка, не надо, не стреляй! – взвизгнул один из уголков. – Да забирайте себе этого турчонка, он нам и в буй не впился!
– Дело не в пацане, дело в твоих словах, – грозно произнес я, мысленно сдерживая смех. – Ты моего младшего брата опустить хотел, такое прощать нельзя.
– Да ты чего?! Да ты не так понял!!! – опешил от такого поворота уголок. – Да мы никогда! Ты чего? В натуре, честное пацанское слово, вот тебе крест!
– Сто золотых монет! – строго сказал я. – За базар надо отвечать!
– Братка, ты че?! – выпучил глаза уголок. – Побойся бога! Давай по-братски разойдемся миром? Откуда у раба божьего столько?
Мужичок принялся извиваться всем телом и рыдать. Получалось у него весьма реалистично и натурально, я бы даже поверил, будь на моем месте я трехлетней давности, до Катастрофы. Тогда я вообще был человеком доверчивым и немного наивным, многим верил на слово, за что чуть было не присел на пару лет.
– Ладно, живите, – смилостивился я. – Вечером принесете по десять монет каждый. Тогда же и оружие свое заберете.
Уголовников развязали и отпустили, те ушли огородами, на ходу о чем-то переговариваясь. Я нисколько не сомневался, что для нас это так просто не пройдет, и, скорее всего, эти двое будут мстить. Но мне как-то на это было плевать, в конце концов, сейчас времена другие, теперь очередь из автомата в упор есть последний аргумент в споре. Нас трое, а если считать еще и Петровича, то четверо, у нас есть пулемет, автоматы, гранаты и много патронов. Перемелем, если что, не одного уголка. Опять же одна из задач, которые я ставил перед собой, отправляясь в этот рейд, – это организовать свою собственную, верную только мне команду. Мне нужны были такие парни, чтобы пошли за мной в огонь и в воду. Собственно, туда я и собирался, как только хорошенько подготовлюсь.
– Иваныч, не надо было их отпускать, – в кои-то веки серьезным тоном произнес Болтун. – Они же вернутся.
– Ванек, напоминаю, что это ты нас в эти разборки втянул. Дался тебе этот турчонок. Жрали бы сейчас плов и не думали, как с уголовниками краями разойтись.
– Да, но так нельзя, – с вызовом сказал Ванек. – Нельзя всяким сволочам позволять творить беспредел, тем более пацан – наш, русский!
– Поддерживаю! – произнес свое третье по счету слово за сегодняшний день Серега.
– Охренительная логика, – покачал я головой. – Вы прекрасны в своей простоте. Как только выжили в этом дерьме, что творится вокруг? Ладно, распетляем как-нибудь, пошли жрать плов, он уже настоялся. И руки перевяжите этому, вашему… русскому!
Петровича мы нашли в доме, он, зараза такая, сидел себе за столом и прямо из казана жрал плов. Я настолько онемел от такой наглости, что даже не нашел слов, чтобы как следует его пропесочить. Поэтому молча достал тарелки и разложил остатки плова в них, даже пленному пацаненку досталось немного. На десерт была вареная курица – пара штук небольших курчат. Мясо разломал пополам, каждому по половинке курицы. Турчонку досталась плошка с бульоном.
После сытного обеда чертовски захотелось спать. Глядя на сидящих за столом парней, понял, что и им тоже.
– Я – спать, Петрович – в охранение, и чтобы никого внутрь не пускать, глядеть в оба, если что, орать как резаный. Серега, проверь все оружие, почисть и набей магазины патронами. Ванек, ты обшмонай весь дом и собери все ценное из расчета, что нам надо будет ночевать в другом месте и под открытым небом. Одеяла, теплая одежда, жрачка, посуда, вода, ну и какую-нибудь телегу или тачку раздобудь. И у своего нового корефана смажь раны, а то, не дай бог, заражение схватит. Уяснили? Выполнять!
– Турчонок, теперь за тебя базар. Ты хоть понимаешь, что твоя жизнь сейчас висит на тоненьком волоске? – обратился я к пареньку и, увидев утвердительный кивок, продолжил: – Берешь лист бумаги, карандаш и пишешь на нем сочинение на тему «Почему меня нельзя убивать». Понял? Нет? Поясню. Сейчас тебя проще застрелить, чем вносить раздор в наш такой разношерстный коллектив, поэтому тебе надо поднапрячь мозги и изложить на бумаге свои мысли по поводу того, что может представлять интерес для нас. К примеру, может, ты знаешь, у кого здесь есть схрон, тайник или еще чего ценного. Или, может, где-то по соседству есть одинокая усадьба, в которой живет богатый нувориш. Ну, короче, если хочешь жить, думай, чем ты можешь нам помочь.
– Эфенди, я не писать по-русикий. Говорю едва плохо, – скривился подросток. – Как писать?
– Другими языками владеешь кроме турецкого и плохого русского? Спик инглиш?
– Ес, ес, – радостно закивал головой пацаненок и тут же выдал длинную фразу на английском.
Из монолога турчонка я понял, что если мне, господину офицеру, так будет проще, то он все готов изложить на английском или французском языке. Зовут его Исмаил, ему пятнадцать лет, родители его погибли от Заразы, и здесь его приютили дальние родственники по отцовской линии. Мать Исмаила – русская, а точнее – из Крыма, а еще точнее – из Керчи. Папа – коренной турок, долгое время проживавший в различных странах бывшего СНГ, где представлял интересы пивоваренного концерна «Эфес».
– Ванек, – крикнул я Болтуну, копающемуся в шкафу. – Прикинь, а турчонок-то наполовину керчанин, считай земеля твой, мамка его из твоей селухи родом!
– Что-о-о-о?! – взревел Иван. – Да ладно?! Ну вот!!! Я ж как
