Учебник по химии (СИ) - Ключников Анатолий

И, конечно, никого из «технарей» из замка не выпускали! Он стал им и домом, и тюрьмой. Кормили там прекрасно, но вот насчёт лямура-тужура — увы. Повезло женатым: их жён и детей тоже привезли в замок, и детишкам даже организовали школу, а вот холостые мужики могли рассчитывать только на благосклонность девок, которых ставили на обработку ингредиентов для взрывчатых смесей. Работёнка у них была ещё та, а дуры-бабы никак не понимали, зачем нужны предосторожности типа марлевых повязок — многие заболели, а кое-кто и умер. Вроде кушают, а — худеют. Но начальство не унывало: вместо умерших привозили других девок, в кандалах. Они ж все поступали «тюремщицами», попадались и вовсе отмороженные личности, так что их смерть приходила тихо и незаметно.

Но вот чтоб среди мужиков ставить заключённых — ни боже мой. Железное правило: максимальная благонадёжность. Разумеется, кормёжка каторжанок шла в другое время, чем у вольных, и под охраной, а иначе б веселье в трапезной полыхало бы ещё больше.

Странные парочки получались в этом замке…

— А сколько вы там горшков наклепали? — прервал я собеседника.

— По моим расчётам, можно убить 50 тысяч человек. Если ещё кидать и тяжёлые, то тысяч 70.

Я хохотнул:

— Да у нас такие армии и не собираются!

— Так ведь эффективность поражения зависит от разных факторов…

— Всё-всё-всё. Заткнись. Я понял: ты — труп, и я — тоже. Названия ваших порошков и микстур можешь уже не говорить. Я всё равно их не запомню, а шкуру с меня спустят так, как будто я все их формулы узнал.

Скажи-ка мне, парень, вот что: зачем ты вчера отговаривал меня на войну идти? Ведь, если в вашей стране есть такие огненные штучки, то мы любого врага раскатаем тонким слоем.

Студент стал каким-то грустным и задумчивым:

— Понимаете…

— Зови меня просто Вепрь (не дурак же я назвать ему свою настоящую кличку!).

— Понимаете, Вепрь…

— Слушай, кончай ты свои политесы. Не привык я к ним. Зови меня на «ты». Я не из благородных.

— Понимаешь, Вепрь, наши враги, почти уверен, тоже делают такие же штучки…

— У вас же там секретность сделали, как в монастыре!

— В университете училось много студентов и аспирантов из Божегории, тогда же отношения с ней сформировались вполне дружеские. Никаких секретов. Профессор мой понимал, что воспроизвести смеси без научного оборудования — невозможно, и ему требовались помощники, много, так как опыты делались одновременно десятками — вот все мы, кто с ним работал, и знали все его секреты, но никто из нас от него не сбегал. Кто даст целую лабораторию простому аспиранту, в каком таком университете, даже если он будет обещать златые горы? — если ты ещё имя себе не сделал научными трудами, то это риск потратить деньги на ветер. Лабораторию и средства дают, увы, только под известное имя. Вот поэтому профессор пребывал в уверенности, что никто из нас от него не убежит и не опередит его в изготовлении карманного огня.

В нашей компании подобралось много ребят из Божегории, да и сам профессор состоял в переписке с одним учёным-химиком из этой страны — интересы у них, оказывается, сложились общие. И совсем не по части вин или рыбалки, а по науке. Свою мечту о карманном огне профессор, разумеется, не разглашал направо-налево, но кое-какие свои открытия рассказал в переписке — в обмен на то, что там открыла Божегория. Он нам даже сообщал на собраниях, какие именно свои успехи Божегория ему передала, и как это нужно использовать для нашей работы.

Ты думаешь, что в Божегории не способны изобрести такое же огненное оружие, как и у нас? Ха, нам же оттуда передавали такую информацию, что мы даже не знаем, сколько лет нам самим бы понадобилось, чтобы дойти до этого своим умом. Похоже, их химиков засекретили гораздо раньше, чем наших: тот учёный перестал вдруг отвечать на письма. Наш профессор поручил одному своему аспиранту-божегорцу, когда тот навестит родителей, сделать визит вежливости к тому учёному деятелю и передать письмо лично из рук в руки, да только тот исчез куда-то, да так, что от нашего посланца все шарахались, как от чумного. Аспирант вернул письмо профессору, извинился и сделал предположение, что того учёного, похоже, замели в Службу безопасности, только никто решительно не понимает — за что?

А когда получился взрыв в нашей лаборатории со смертельным исходом — всех божегорцев из университета как ветром сдуло. И из города они все исчезли, не дожидаясь прихода стражей из Державной службы. Они ж теперь, ясное дело, в своей Божегории. И, уверен, не на базаре семечками торгуют…

Я почесал за ухом. Почему-то проверять на своей шкуре, какие там успехи у Божегории на огненно-химическом направлении, решительно не хотелось. Если раньше лучнику/баллистарию требовалось тратить силу для натяжки тетевы, чтобы убить одного/нескольких, то сейчас, получается, нужно просто вставить колбочку в трубку, и десяток воинов вместе с конями будут вмиг нашпигованы железяками, как гуси гречневой кашей — никаких хирургов не хватит, чтобы их все по одной выковырять! А если в наступающих бросят целый горшок… И бросать будут не по одному, а партиями, залпами. Облегчённую катапульту, к тому же, и заряжать будет быстрее и проще — значит, горшков мы при атаке получим куда как больше, чем раньше прилетало валунов.

Всё оружие, какое я знал, разило только по одному направлению — вперёд. А огненное, стало быть, будет разить по всем сразу, по окружности. Горшок пролетел вроде бы мимо, а потом тебе в открытую спину, а лошади — в задницу, — ударит пригоршня железок, чего никто из вас двоих ожидать не будет. Шумовые эффекты, опять же, типа грома. Я мысленно сделал разные прикидки и пришёл к выводу, что такая война мне решительно не нравится. Особенно, если смертоносную посуду кидаешь не ты, а в тебя.

Да, но как же мой последний заработок?!

У меня в центурии служил как-то один отвязный хмырь, который частенько плевался, что, мол, все люди — сволочи. Боец он был от бога, но хмельное хлестал так, как не всякий заправский пьянчужка сможет, и девок насильничал, почитай, в каждом встречном селе. Совесть свою он так успокаивал, что ли, таким утверждением? Но сейчас я, испытывая чувство Великого Облома, стал готов с ним согласиться. Только распоследние сволочи могли изобрести ТАКОЕ подлое оружие, не дожидаясь, когда я отнесу свой меч в чулан и сяду на завалинку травить молодёжи байки о боях-товарищах.

Самое простое и очевидное решение — свернуть аспирантушею и помчаться сломя голову до родной страны. За пару дней успею добежать до нихельской границы; авось не поймают, если будут думать, что я по-прежнему спешу в армию. Я задумчиво посмотрел на тонкую шейку недоделанного академика:

— Вот что, студент. Давай поможем друг другу. Воевать мне что-то расхотелось, но деньжата очень нужны. Тебе же нужно смыться из своей страны, навсегда. Уловил?

— Да, конечно, — он кивнул.

— Вот и умница. Давай подумаем, как добраться до Божегории…

— Но мы же с ними воюем!!!

— Ответ неверный, салага. Это твоя страна с ней воюет, — я же пока даже наняться ещё не успел, а ты вообще в бегах. Кто сейчас из нас двоих воюет???

И, потом, студент, ты знаешь вообще, что такое война? Убьют несколько тыщ человек, селения порушат, а потом, глядишь, торговать будут — вроде как и не воевали. Я уже давно понял, что «патриотизм», «проклятые враги» — это всё пустые слова. Правители сначала на них играют, потом убирают в старый шкаф. Золото — вот то, что с годами цену не теряет.

Представь себе, что я своими глазами видел, что во время войн через границу туда-сюда люди шастали родню навещать. Остановит разъезд такую повозку, «куда прёте!»- орём, а они не понимают: «Дык я ж к дочке в гости!» Война не по всей же границе идёт, в глухих местах живут так, как будто и нет ничего. Потом уже рукой я махнул — ну их, к лешему, какое моё дело? — мне платят — и ладно. Я даже видел в деревнях гостей из вражеской страны: сидят, трубочку с местными на завалинке покуривают, за жизнь балакают. Проще надо быть, студент — и люди к тебе потянутся. Ты язык божегорский знаешь?