Андрей Силенгинский - Курьер
Это тоже было красиво — такая дикая по своей неуместности мысль успела пронестись в сознании, когда мягкие лепестки огня вдруг обрели невыносимую яркость, вспыхнули чем-то вроде электрической дуги. Ослепляющий свет полоснул по глазам, заставляя зажмуриться и закрыться руками. Белое пятно в закрытых глазах медленно стягивалось в непроницаемую темноту. Ладони намокли от выступивших слез. Тряся головой и не понимая, что же произошло, я был не в силах думать вообще ни о чем. Например, о том, что стою я на самой середине дороги...
Пронзительный визг тормозов не вывел меня из ступора. Я по-прежнему ничего не соображал. Но что-то внутри меня — ангел-хранитель или опирающийся на рефлексы инстинкт самосохранения — заставило мышцы двигаться быстрее оцепеневшего разума. Даже не открывая глаз — это в любом случае было бы бесполезно — я рывком бросил себя назад. Полностью избежать контакта с автомобилем не удалось, правое колено получило чувствительный удар, меня закрутило, и я тяжелым кулем завалился на асфальт, чувствительно приложившись боком о бордюр.
Потом я как-то сразу пришел в себя. Меня удивляло собственное спокойствие. И ясность мысли, пожалуй. Все еще лежа частично на асфальте, частично на тротуаре, я четко осознал, что только что чуть не погиб. Но холодный пот меня не прошиб, и волосы на голове не зашевелились. Я достаточно сдержанно порадовался чудесному спасению и поздравил себя с отменной реакцией. Наверное, и водителю ударившего меня автомобиля стоит спасибо сказать — если бы вместо визга тормозов я успел услышать ровный рев мотора, вполне возможно, больше мне ничего не пришлось бы слушать. Но о грустном лучше не думать, потому что все закончилось хорошо. Настолько хорошо, насколько это возможно. Нога... шевелится, хоть и не без неприятных ощущений в ушибленной коленке. Ребра... (я сделал глубокий вдох) не сломаны. Боль в боку есть, но тупая, приглушенная. Неприятный опыт ломания ребра у меня имеется, и сейчас я могу почти точно утверждать, что обошлось.
Порадоваться как-то тоже не получалось. Умом понимал, что надо, а сама радость не приходила. Совсем как от поддельных новогодних игрушек.
Зато пришла здравая мысль, что пора бы прекратить обнимать мать сыру землю. В конце концов, предаваться как размышлениям, так и различным эмоциям можно и в других положениях. Для начала я принял сидячее и открыл глаза. Голова слегка закружилась, но со зрением все было почти в порядке. Фокус удалось установить быстро, а плавающие в глазах круги постепенно сходили на нет.
Прямо передо мной стояла старенькая «шестерка» условно-белого цвета. Попирая стереотипы, за рулем сидел не потрепанного вида дедок, а вполне даже симпатичная женщина. Лет я ей про себя отмерил тридцать пять — сорок, и это она еще не старалась. В том смысле, что застывшая на чуть курносом лице гримаса никак не могла прибавить ей шарма.
Тут до меня дошло, что весь этот ужас нарисовался по причине моего чересчур продолжительного отдыха в позе жертвы ДТП. Мне стало стыдно. Я поспешно надел на лицо картину «никогда не чувствовал себя лучше!» и как можно жизнерадостней выговорил:
— Со мной все хорошо!
Лицо водительницы разгладилось, смесь ужаса и оцепенения выродились в не более чем легкую тревогу.
— Я всегда представляла себе «хорошо» немного по-другому, но что я буду с вами спорить? — сказала она, выходя из машины.
Свободная рубашка без половой принадлежности на ее стройной фигурке смотрелась женственно, а короткие джинсовые шорты справлялись с задачей не мешать обзору длинных загорелых ног. Я скинул три или четыое гола со своей оиенки.
Мой беглый осмотр не остался незамеченным. Женщина посмотрела на меня сверху вниз, чуть склонив голову набок.
— Я не поняла, так вы бросились мне под машину, чтобы как следует рассмотреть мои ноги?
— Они того стоят, — сумел выдавить я из себя вместе с улыбкой.
— Знаю. Но в вашем возрасте пора уметь придумывать более легкие пути.
В этой пикировке все козыри явно были не в моих руках, поэтому вместо ответа я решил просто подняться на ноги. Сделал я это слишком залихватски и ойкнул, схватившись рукой за колено. Все-таки расшиб я его порядочно. Оно даже слегка распухло.
— Садитесь в машину, я вас подброшу, — сразу посерьезнела женщина.
— Да не стоит того, мне тут два шага осталось, — запротестовал я, одновременно ощущая, что ехать на машине для меня сейчас лучше, чем идти пешком.
— Садитесь уже! — безапелляционно отрезала она, открыв заднюю дверцу.
— Ну, если в ваших планах на сегодняшний вечер больше нет аварий... — я пожал плечами и начал отряхиваться от пыли.
Хозяйка машины закатила глаза.
— Вы посмотрите, он же мне еще хамит!
Мне стало стыдно во второй раз за очень непродолжительное время. Надо будет разобраться в себе, нет ли здесь какой-то тенденции.
— Простите, — смиренно сказал я. — Недостаток воспитания у меня компенсируется излишком денег. Скажите, сколько я вам должен?
Я достал портмоне и подошел к передней части «шестерки». Повреждения были минимальными, но я готов был заплатить любую относительно разумную сумму, не торгуясь. Было неудобно и очень хотелось домой.
— Бросьте! — отрезала женщина. — Может, папа наконец решится избавиться от этого недоразумения на колесах. Я даже жалею, что она не побилась сильнее.
— Попробуем еще раз? — предложил я, забираясь на заднее сиденье.
Спорить я не буду, а несколько купюр в машине оставлю.
Глава шестая
На свой третий этаж я поднимался пешком, игнорируя лифт. Это был мой способ диагностирования состояния расшибленного колена. Уже на втором этаже я осознал весь идиотизм такого способа, но со свойственным мне упрямством (которое я предпочитаю называть настойчивостью) довел эксперимент до конца.
Ничего, выжил. Желание добраться до дивана несколько усилилось. Хотя теперь спокойная перспектива вечера просматривалась не так явственно. Проклятый фонарь, неожиданно вспыхнувший с десятикратной яркостью, никак не шел из головы. Только вот вспыхнувший ли?
Марина — так звали девушку за рулем сбившей меня машины — явно ничего не заметила. То есть, я специально не спрашивал, но она наверняка упомянула бы о такой необычной странности. Впрочем, она была от фонаря дальше чем я, да и листва деревьев в какой-то степени была для нее препятствием...
С Мариной мы успели обменяться еще парой-тройкой фраз — дорога была совсем не длинной. Мелькнула у меня мысль, что я имел повод попросить у нее номер телефона, а она, вероятно, не стала бы искать повод отказывать. Но эта в целом недурная мысль была вытеснена все теми же размышлениями о фонаре, а потом удобный момент был упущен...
Об этом я тоже успел пожалеть за время многотрудного восхождения по четырем лестничным пролетам. Так что, отпирая дверь своей холостяцкой берлоги, я был зол до чрезвычайности. Зол на больное колено, на собственную глупость, на странное (если не сказать сильнее) поведение фонаря. В целом, все эти ручейки злости слились в полноводную реку отвратительного настроения.
С этим надо было что-то делать. Разувшись и пройдя на кухню, я уселся на табурет, осторожно вытянул больную ногу и погрузился в размышления о путях решения этой проблемы. Впрочем, все эти пути так или иначе сводились к употреблению алкоголя. Что поделать, никто не идеален... Я наметил себе три основные линии поведения.
Можно было, придерживаясь первоначального плана, устроить поглощение коньяка на собственном диване. Желательно под какую-нибудь старую незамысловатую комедию. Можно было выбраться в какой- нибудь ресторанчик и предаться контролируемому одиночному разгулу. И, наконец, имелась возможность огорошить поздним визитом кого-либо из приятелей.
Выбор был настолько труден, что я рисковал оказаться в роли буриданова осла. Трезвого осла. Для стимулирования мозговой деятельности не мешало бы выпить кофейку...
Перед Яковом Вениаминовичем мне было бы стыдно за мой кощунственный способ приготовления кофе. У меня не было ни ручной кофемолки, ни видавшей виды джезвы. Увы мне, я не использовал в процессе даже огня... На моей кухне высокомерно поблескивала индикаторами буржуйская кофейная машина. Да, традиции, ритуалы и символизм значат для меня гораздо меньше, нежели комфорт и свободное время.
Не вставая с табурета, я дотянулся до клавиши машины.
Что произошло в следующее мгновение, я понял не сразу. Только лежа на полу, с ужасом глядя на сведенную судорогой руку, я осознал очевидное и невероятное — меня шарахнуло током. Зверски шарахнуло. В моей гудящей голове с ощутимым лязгом столкнулись две бесспорные истины: «кофейные машины током не бьют» и «меня ударила током кофейная машина». Будь мой мозг компьютерным процессором, его бы сейчас неминуемо замкнуло.
Так, не надо про замыкание. Не ко времени как-то. Я поднял слезящиеся глаза на агрегат враждебной техники. Кто-то там сверху, по всей видимости, решил, что я сегодня еще не исчерпал лимит удивлений. Машина не обуглилась. От нее не валил густой сизый дым. Ну, это ладно, это я смог бы пережить. Но она, черт ее побери, даже не подумала отключиться! Зеленый огонек уверял меня, что все в полном порядке.
